Место назначения, надо сказать, было выбрано ими не случайно. То есть Мишка-то вообще ничего не выбирал, зато Иван отлично знал, куда едет!

Как раз за месяц до того, как Мишке приспичило уехать, Иван получил письмо. Письмо было от его старых знакомых, вернее, от старых знакомых его родителей. Краткая предыстория его такова: поскольку в детстве Ваня не отличался богатырским здоровьем, а его простуды и гриппы регулярно мучили семью каждую зиму, то для борьбы с ними его каждое лето возили отдыхать и набираться здоровья в Крым. Возили всегда в одно и то же место, что было удобно для всех — хозяева, сдававшие комнату, имели гарантированно тихих, интеллигентных и щедрых клиентов, ну а жильцы — прекрасное по тем дефицитным временам жилье, да еще (большая удача!) великолепную домашнюю кормежку. И так продолжалось несколько счастливых лет, до тех пор, пока Ванечка не повзрослел и не начал ездить на отдых в другие места, быть может не столь комфортабельные, зато намного более веселые...

И вот недавно он вдруг получил этот привет из прошлого. Старые знакомые писали, что в связи с модным паломничеством отдыхающих в Анталью и Сан-Ремо их тихий городок который уж сезон почти пустует, что погода здесь не хуже, чем на какой-нибудь Ривьере, что они их ждут, помнят и обязуются предоставить самый экологически чистый отдых по самым что ни на есть умеренным ценам.

«Почему бы и нет?» — подумал Иван, вспоминая покой и уединенность, негу и романтизм — все, что осталось в воображении от тех полузабытых по своей давности, почти нереальных лет.

...За очередным виражом, когда испуганное дребезжание машины в который раз не смогло стереть выражения упрямой храбрости с лица водителя, им вечно счастливым блеском открылось море. Появилось, исчезло, кокетливо мелькнуло опять, кажется фиолетово-синее. Иван с готовностью вытянул шею, но так и не успел разглядеть его как следует — машина резко свернула в гору, и скоро они уже въезжали в уютный, маленький крымский городок, навевающий одновременно мысли о Чехове, царской семье и древних греках. Они быстро кружили по узким, почти безлюдным улочкам, мимо одноэтажных белых домов и окруженных кипарисами летних кинотеатров, мимо маленьких смешных магазинчиков с почти пустыми витринами, мимо облетевших акаций и неизменных памятников Владимиру Ильичу.

— Останови-ка здесь! — вдруг проснулся Иван.

И машина лихо затормозила как раз под пыльно-бордовой вывеской, гласившей: «ВИНО-ВОДЫ».

— Подожди немного, это еще не пункт назначения, — бросил он шоферу.

Тот понимающе кивнул, и Мишке не осталось ничего другого, как вылезти вслед за Иваном из удобной старой «Волги», путаясь в ставших ненужными свитере и куртке.

По очереди они споткнулись на сбитых ступенях и оказались в пропахшей хлоркой и копченой рыбой винной лавке. Здесь стояла вековая, влажная духота. Терпкая волна ворвалась в ноздри Ивану так же резко, как в его сердце ворвались воспоминания. Ибо, войдя сюда, он понял, что здесь ровным счетом ничего не изменилось с тех пор, когда он последний раз покупал такой дешевый и вкусный херес, почти десять лет назад... Чего он не понял, так это почему это одновременно и обрадовало его, и вроде испугало. Тогда ему было недосуг в этом разбираться. Ведь он находился «при исполнении» — нужно было изображать оптимиста бодрячка, всегда готового подставить плечо и распахнуть жилетку. Не важно, что не всегда этого хотелось.

После долгой усыпляющей тряски в машине было лень передвигать ноги, от серпантина осталось легкое ощущение тошноты, и он чертыхнулся сквозь зубы, мечтая лишь быстрее прибыть на место и хотя бы ополоснуться. К тому же с самого аэропорта его мучила противная сухость во рту, усугубленная привкусом алкоголя. Мишка, который долго сомневался в выборе места отдыха и несколько раз пытался сманить приятеля в Италию или Таиланд, терпеливо молчал, но Иван правильно угадал у него подобное же состояние и произнес, оправдываясь и одновременно дразня его гурманскую жилку:

— Здесь когда-то продавали настоящие массандровские портвейны — может, и сейчас есть, а то неудобно как-то, после стольких лет с пустыми руками...

Мишка молча кивнул. Он с видом праведника стоял в сторонке и наблюдал, как Иван расплачивается с вечно молодой, лоснящейся блондинкой. Она же подозрительно косилась на Мишкину голову и его столичный прикид, небрежность которого часто принимали за особую элегантность. Видно, их появление слишком резко и неожиданно выдернуло ее из полуденной спячки — она даже забыла кокетничать, дивясь лишь количеству покупаемых напитков.

Через несколько минут, гремя пыльными бутылками, в спешке рассованными по двум огромным пакетам, Михаил Горелов резво бежал, к машине, по пути разглядывая этикетки и смачно приговаривая:

— «Ливадия»! «Бастардо»! «Алушта»! Надо же! Сто лет не пил... Это тебе не виски — это живой виноград!

Иван фыркнул. Можно подумать, что за все прожитые годы, треть из которых были студенческими, он не успел оценить достоинств «Массандры»!

Кажется, они не успели еще добраться до «пункта назначения», а Мишка уже начал вроде бы выходить из своего мрачного оцепенения.

«Если так пойдет и дальше, я привезу в Москву здоровую творческую единицу...»

Ради этого Иван готов был вытерпеть несколько дней скуки.

К тому же его не покидала мечта о крепком, долгом, целебном сне на морском воздухе.

По очень узкой, очень крутой, свежевымытой лесенке они медленно поднимались на второй этаж старого двухэтажного дома, Иван — немного волнуясь, Мишка — недовольно пыхтя. Струганые деревянные ступени неожиданно приятно пахли чем-то сладким и свежим. Ванька почти не слушал Мишкиного ворчания на тему несчастного лентяя, обязанного теперь по нескольку раз в день подобным образом насиловать свой не очень молодой, не очень сильный и не очень здоровый организм.

Когда же они, наконец, оказались наверху и аккуратно сложили звякающие сумки на промятый диван, непонятным образом умещавшийся на небольшой площадке между лестницей и дверью, Иван обернулся к спутнику и предостерегающе приложил палец к губам.

Зачем он тогда это сделал, кого не хотел спугнуть? Быть может, одно странное чувство, которое он еще не мог озвучить, но которое не покидало его с того момента, как они вышли из самолета и вдохнули благоухающего озоном и бензином, по-южному теплого воздуха.

Потом он бесшумно сдвинул в сторону ветхий, местами заштопанный, местами дырявый тюль, отделяющий полутемную прихожую от большой, светлой комнаты.

Выглянув из-за плеча Ивана, Мишка увидел то же самое, что и он. Прямо напротив двери возвышался массивный темный секретер довоенной поры, с ржавыми фигурными ключами в дверцах и большим пожелтевшим зеркалом вместо задней стенки. В зеркале, кроме них, отражалось огромное допотопное кресло, небрежно застеленное искусственным мехом. В кресле, закинув ноги на подлокотник, полулежала девушка.

Хоть лицо ее и скрывалось в тени, Иван мгновенно определил это существо именно как девушку. Ибо он не знал другой категории людей, у которой возможно гармоничное сочетание столь неудобной позы со столь грациозным покоем, столь тонких запястий с густым и столь намеренно-белоснежным мехом коротких волос.

«Опять блондинка... Вот она — провинция! В магазине была Мэрилин Монро, ну а здесь кто будет — Шэрон Стоун?»

Она явно не слышала шуршания пакетов и пока не замечала гостей. Она вообще ничего вокруг не замечала, поглощенная книгой, уютно пристроенной на животе. Добела вытертые, потрепанные джинсы подчеркивали изящество загорелых босых ступней. Одна ножка ритмично покачивалась, весело мелькал шокирующе-красный глянец лака на ногтях, на высоком подъеме голубел рельефный рисунок вен...

Короче, она уже начинала ему нравиться, когда, уловив, наконец, в комнате присутствие посторонних, обернулась в сторону двери. И тут яркий луч послеполуденного сентябрьского солнца мягким прожектором осветил ее волосы. Они засияли тем блеском, каким могут блестеть только волосы современной девушки — гелевым, восковым, лаковым, бальзамным, кондиционерным и черт знает каким еще...