— Что происходит? — поинтересовался Михаил Бог, протискиваясь к трибуне.

— Конец света празднуем, — отвечали ему. — Последний денек живем, однова такое бывает, отчего не повеселиться? Завтра уже никакой жизни не будет, с утра на работу, так хоть сегодня своего урвем!

— Глупые! Ведь еще не прискакивали семь всадников, еще не взломаны семь печатей, и семь ангелов… — возразил Михаил, но его никто не слушал.

На сцене полным ходом шло праздничное представление. Пели девицы из ансамбля ангелиц, бесстыдно помахивая в воздухе голыми ногами, апостол Иринарх махал руками, дирижируя оркестром, Пантелеймон и Ириней подтанцовывали, по молодости лет сбиваясь на диско, а в воздухе парил на канате пророк Светозарный, закутанный в желтоватые простыни с лишаями неумелой штопки.

Тем временем Досифея под контролем жены пророка упаковывала выручку в объемистые пакеты. Пожертвований, впрочем, было не так много, как ожидалось, и расчетливая Фекла озабоченно хмурила лоб: «До осени вряд ли продержимся, придется еще один конец света устраивать!»

Тем временем Серафим по-кошачьи обхаживал молодку. Он шепотом предлагал ей после представления бросить святую компанию и вдвоем рвануть на север. Досифея колебалась.

Когда Светозарный спрыгнул с каната на эстрадный помост, музыка взволнованно замолкла, а девицы с ногами угомонились, роняя тяжелый, совсем не ангельский пот.

— Сегодня вечером, граждане, мы все умрем! — оптимистически заявил пророк. — Мы долго ждали этого и долго к этому готовились. Сегодня ночью поменяются полюса, земля налетит на небесную ось и будет еще много неприятных катаклизмов, которые не оставят от нашей планеты камня на камне и молекулы на молекуле. Человечество погибнет — кроме тех сознательных граждан, конечно, кои пожертвуют свою лепту на избавление от греха корысти и стяжательства…

Все шло как по маслу, и вдруг случилось непредвиденное.

Михаил Бог, просочившись мимо охранников, хихикающих с ангелицами, вскочил на помост и подбежал к пророку. Вырвав из рук святого микрофон, он завопил в него так, что динамики, установленные в разных концах площади, захлебнулись ультразвуковой волной, а оглушенные зрители зажали ладонями уши.

— Врет он, граждане! — возопил Михаил. — Брешет! Никаких таких прав на светопреставление у него не имеется! И никакой он не пророк, а проходимец! Еще не прискакивал конь бледный, и семь труб не вострубили, и семь печатей не взломаны еще…

Тем временем пророк яростно сражался за обладание микрофоном.

— Ты кто такой? — обидчиво шипел он, бурно лягаясь.

— Я Михаил Бог, — запальчиво кричал самозванец.

— А я пророк Светозарный! И я свидетельствую, что ты никакой не Бог, а обыкновенный ханурик!

— Какой ты к черту пророк, когда я — сам Бог, и у меня нет никакого пророка, даже должности такой нету по штатному расписанию!

Апостолы стояли задумчивым полукругом, опасаясь вмешиваться в начальственную потасовку. Девицы-ангелицы ежились под мартовским ветром, но не уходили, тем более что им было еще не заплачено. Милиционеры задумчиво почесывали подбородки, не решаясь ввязываться в спор духовных особ, тем более что одна из них считала себя ни много ни мало пророком, а другая ни много ни мало Господом Богом.

Забыв про пожертвования, Фекла подалась выручать мужа, тем временем апостолица Досифея таяла от посулов речистого Серафима. Тот соблазнял ее, не смущаясь своего зычного голоса:

— Чемоданы возьмем — и айда на самолет, только нас и видели… Дурак Светозарный ни за что нас не сыщет. Подадимся с тобой на севера, там у меня родственники… Устроим дело на двоих. Ты назовешься хотя бы девой Марией, дочерью Христа от Марии Магдалины, а я — архангелом Гавриилом. Будем с тобой на паях вертеть дела святые!

Скромница Досифея колебалась, Серафим не отставал:

— На Ямале газовики живут, место богатое, не чета этому провинциальному городишке…

Апостолица бросала сомневающиеся взгляды на сцену, где разгоралась потасовка. Пророк Светозарный яростно вцепился в бороду Бога и рвал ее на себя, а Бог выдирал пряди из прически своего противника с тем рвением, с каким садовод пропалывает загустевшую морковку. Пророчица Фекла визжала на манер автомобильной сигнализации.

Публика свистела и аплодировала — разгорался скандал, а всякая нормальная публика страсть как охоча до скандалов. Телевидение с удовольствием снимало происходящее.

— Молодцы эти сектанты, — слышалось в толпе, — вечно что-нибудь смешное учинят!

В то время как Бог с пророком, обнявшись крепче двоих друзей, катались на помосте, над сценой в ночной вышине тарахтел невостребованный вертолет. Некоторые морально неустойчивые апостолы шарили по толпе, обрабатывая зазевавшихся и лишая их кошельков — впрочем, совершенно бесполезных в их будущей загробной жизни.

Свистела милиция, подтягиваясь к трибуне.

Досифея с Серафимом ловили такси на Демократической улице.

— Шеф, свободен? — спросил апостол, вваливаясь в салон. — Гони в аэропорт!

Сумки с пожертвованиями погрузили в багажник, машина тронулась. Святой схватил бывшую апостольшу, а ныне единородную дочь Христа мадам Досифею, и пылко сжал ее в объятиях.

— Эх ты, Досифея Иисусовна! — радостно воскликнул он. — Мы с тобой таких дров наломаем, только держись!

Досифея лишь холодно улыбнулась в ответ.

Граждане, усталые, но довольные, расходились по домам. Они были единодушны в оценке происходящего.

— Никогда еще у нас такого смешного конца света не бывало! Помнится, в позапрошлом году на конце света взорвали машину — это было. Драка с поножовщиной тоже была. Но такого… Побольше бы таких праздников, — судачили они, ничуть не сожалея о пожертвованиях, не думая о судьбе Бога и пророка, устало дремавших в обезьяннике.

Апостолы разбрелись кто куда, неприкаянные, бесприютные. Илларион решил бросить хлопотливое святое служение и вернуться к скучному бухгалтерскому ремеслу, а Ириней раздумал вернуться в школу учителем физики. Апостолы Пантелеймон и Иринарх сговаривались ограбить богатого бобра, которого присмотрели во время шоу. Остальные занялись еще более прозаичными делами — кто-то пошел домой, к жене, а кто-то, наоборот, ушел из дома, от жены. Каждому, как говорится, своя дорога…

Итак, конец света не состоялся, но никто не жалел об этом. У всех было тепло и радостно на душе. У всех, в том числе и у Бога, который сидел не то на небесах, не то в камере предварительного заключения — на этот счет у религиоведов есть некоторые разногласия.

А над землей полновластно и безоговорочно царила ночь. Заложив руки за спину, она обходила свои владения, властно постукивая кончиком туфли, и глупая круглощекая луна отражалась в ее глянцевых штиблетах. Ночь грызла угольно-черный ус и сочиняла дурные стишки — потому что она происходила из подчистую изведенного племени романтиков. Как, впрочем, и сам Бог.

Вот, возьмите эту фотографию, она, кажется, ничего… Здесь я, мой сынок и мои внуки. Совсем свежий снимок. Вся родственная нежность в нем прекрасно выражается посредством изображения лица и общей благостности пейзажа. Для рекламы хорошо пойдет.

Так вы хотите семейство в полном объеме? Чтобы вместе с женой демонстрировалось фамильное благополучие?

Не хотелось вам говорить, но ведь Вадичкина супруга того… покинула нас своевременно и скоропостижно… Обретается она теперь в странах вечно теплых, поди, рядом со святыми на цимбалах играет в свежестираном белом одеянии. Хотя, честно говоря, не могу утверждать, что в жизни она была такой уж чистюлей. Про покойников или хорошо, или ничего, однако против правды я идти не в состоянии, даже когда порядочность того требует.

Настаиваете на полном семейном боекомплекте? Хотите, чтобы избиратели прониклись трагичностью истории? Чтобы прослезились, наслаждаясь чужим семейным горем?

Сейчас поищу. Снимки где-то в альбоме завалялись…