Пандольфо Петруччи — это не «кто-нибудь», а человек, которого сам Чезаре Борджа считал своим самым опасным врагом. Беспощадный авантюрист, лишенный чести, совести и морали, но в то же время, если того требовали обстоятельства, блестящий придворный и политик как внутри страны, так и за ее пределами — словом, настоящий государственный деятель. Макиавелли писал, что в эту июльскую неделю 1505 года, проведенную в Сиене, ему часто казалось, что он «потеряет голову прежде, чем вернет ее во Флоренцию!»

Голову — может быть, но не время, потому что в Сиене он получил прекрасный урок политики! Мудрость, говорил Петруччи, которому Никколо пожаловался на то, что пребывает в полном замешательстве и смятении от невозможности с уверенностью судить ни о чувствах, ни о поведении других в настоящем и еще менее в будущем, состоит в том, чтобы «действовать сообразно каждому данному дню, а свое суждение о делах составлять с часа на час, если желаешь допустить поменьше ошибок, поскольку теперешние времена намного превосходят возможности нашего ума». Тактика весьма полезная для политиков, позволяющая оправдать любую смену взглядов и мнений, но также свидетельство замечательного ума синьора Сиены! Петруччи понял, что в меняющемся мире невозможно предвидеть будущее, основываясь только на знании и опыте прошлого; современный век не похож ни на какой другой, он не подчиняется правилам, которым следовал век ушедший, но постепенно вырабатывает свои собственные.

Пьеро Содерини хотел было послать Макиавелли еще и в Неаполь к Гонсальво Кордовскому. Было точно известно, что тот поддерживает Пизу, и существовали опасения, что он замышляет свергнуть флорентийское правительство, дабы с помощью Бартоломео д’Альвиано передать Тоскану «в подданство Испании». Однако такое поручение придавало персоне Макиавелли слишком много веса, и Совет десяти воспрепятствовал его назначению.

«Знайте, что вас любят», — заявлял Франческо Содерини Никколо и в доказательство своего уважения и добрых чувств согласился стать крестным отцом второго ребенка Мариетты. Это было лестно, но опасно. Оба Содерини его «любят», следовательно, против Никколо все, кто не любит Содерини: партия Медичи, партия олигархов, которые считают, что этот слишком «демократичный» пэр предал их интересы, и все прочие хулители гонфалоньера, которого находят то слишком безвольным, то слишком смелым, и смелость эту приписывают влиянию Макиавелли. Даже в самом правительстве кое-кто поговаривал о том, что надо бы «отрубить» правую руку Пьеро Содерини, что послужит спасению Республики, благополучие которой подвергается опасности из-за многочисленных «начинаний».

Какова была роль Макиавелли в предпринятой в 1504 году и неудавшейся попытке изменить русло Арно, которая так дорого обошлась флорентийским налогоплательщикам? Те, кого приводит в ужас одна только мысль о том, чтобы поколебать миф о «необычайной прозорливости» Макиавелли, отказываются признавать за ним авторство столь безумного проекта, как план отвести воды Арно от Пизы, лишив город последнего пути доставки продовольствия и вынудив его капитулировать. Никколо даже был якобы против этой затеи Пьеро Содерини, который поддерживал ее с упрямством, часто свойственным людям от природы застенчивым, и протащил-таки ее через все советы.

20 августа 1504 года Никколо пишет доблестному комиссару Антонио Джакомини от имени Совета десяти: «Тебя уведомили вчера о принятом нами решении повернуть Арно к Торре-аль-Фаджано… Сим мы повторяем, что решение принято, и мы ждем, что оно будет выполнено; ты должен не только выполнить его, но и всячески доказывать его правильность. Тебе это говорится для того, чтобы в случае, если кто-нибудь из кондотьеров будет иного мнения, ты мог бы объявить им, что такова наша воля и мы желаем, чтобы ее исполнили не только делами, но и словами».

28 сентября Никколо (Джакомини, сославшись на лихорадку, подал в отставку) посылает подтверждение комиссару Тозинги: «Следует любой ценой продолжать работы и, вместо того чтобы бросить их, удвоить старания, дабы довести их до желаемого конца, не жалея ни сил, ни затрат: нас призывают к этому так страстно, что и выразить нельзя. Следовательно, никто ни с вашей, ни с нашей стороны не имеет права дрогнуть…»

Можно ли свести роль Никколо к обязанностям простого писца? Если да, то почему именно теперь? Нельзя произвольно вычленять из официальной переписки Канцелярии, что является «подлинным Макиавелли», а что он писал под диктовку против своей воли. У нас нет оснований утверждать, что Никколо был противником этого проекта или сомневался в его успехе. То, что он поддерживал — и так энергично! — своим пером дело, которого не одобрял, и следил — и с каким усердием! — за его осуществлением, не может быть поставлено в заслугу нашему герою.

Идея сделать Арно судоходной с помощью системы шлюзов и каналов принадлежала Леонардо да Винчи. Она родилась еще тогда, когда да Винчи состоял на службе у Лодовико Моро и строил каналы в Ломбардии. Возможно, он мог поделиться ею с Макиавелли во время их встреч в лагере Чезаре, или в Имоле, или же в Чезене. Леонардо, создатель миланских каналов, инициатор строительства канала, связавшего Чезену с Порто Чезенатико, вырытого на средства Чезаре Борджа, мечтал о гигантской стройке с невероятными экономическими последствиями для Тосканы: о канале, который соединил бы Флоренцию и Пизу. «Если повернуть воды Арно, — писал Леонардо в своем дневнике на полях чертежей удивительных машин, придуманных специально для того, чтобы облегчить исполнение задуманного, — всяк, кто захочет, сможет найти себе сокровище в каждом клочке земли». Показывал ли он Макиавелли, как крутятся мельничные колеса, гончарные круги, машины для полировки оружия, как работают шелкопрядильные станки и лесопилки, черпающие свою энергию в силе воды? «Канал увеличит ценность земли, — говорил Леонардо. — Прато, Пистойя, Пиза, Флоренция и Лукка смогут зарабатывать на этом по двести тысяч дукатов в год и не откажутся, конечно, помочь осуществлению столь полезного предприятия…»

Хорошо мечтать о мире и процветании, но для Флоренции вот уже много лет единственной реальностью была война. Опустошив окрестности Пизы, заблокировав устье Арно с помощью трех нанятых в Провансе галер, флорентийцы грозили соседям страшной карой, если они вздумают прийти на помощь пизанцам, — но ничто не могло сломить Пизу, Пизу, которая — повторим слова Никколо — готова была призвать на помощь силы ада, лишь бы досадить Флоренции.

Непримиримая Пиза, которую во что бы то ни стало надо было усмирить! Почему бы и не повернуть Арно, коль скоро, по мнению да Винчи, это возможно? Речь шла теперь не о том, чтобы ради общего блага связать Флоренцию и Пизу, но о том, чтобы лишить последнюю жизненно важного для нее водного пути, изолировать ее, уморить голодом, превратить из оживленного порта в агонизирующий город, гниющий в трясине в период дождей. Тогда она запросит пощады! Так можно будет победить врага, не проливая кровь, но высосав ее у него по капле. Это могло стать победой изобретателя над солдатом, природы над оружием!

В 1503 году Леонардо да Винчи вернулся во Флоренцию, должно быть, под влиянием Макиавелли и всего хода событий.

Звание главного инженера герцога Романьи — в то время Чезаре обладал еще немалым могуществом — придавало да Винчи вес в глазах Синьории. Энтузиазм Макиавелли довершил остальное. Содерини позволил себя убедить. Ведь если он одним ударом положит конец и войне, и могуществу Пизы, то тем самым укрепит свой пошатнувшийся авторитет и навеки обеспечит себе популярность и славу. Все вокруг кричали, что это безумие, очередная химера Леонардо. Не он ли, да Винчи, утверждал, что может передвинуть Баптистерий^[41], приподняв его с помощью рычага?! Но гонфалоньер твердо стоял на своем. В конце июня Леонардо уехал изучать местность. В помощь ему Содерини отрядил Джованни Пифферо, отца Бенвенуто Челлини, который помимо своих обязанностей городского флейтиста делал модели мостов и машин.