Не то чтобы она постоянно оглядывалась через плечо, чувствуя себя параноиком. Вовсе нет. Только в случае с Уиллом было нечто конкретное, о чем можно было волноваться, но так как она абсолютно ничем не могла помочь Уиллу, то пыталась просто не думать о нем. Что же касается остального, то это предчувствие было настолько же нечетким, насколько нечетким и расплывчатым бывает пейзаж, проглядывающий сквозь дымку тумана. И таким же ускользающим. Из-за чего Бренвен была еще более рада тому, что ее дни были до отказа заняты работой над фильмом о бездомных. Это было ощутимо, реально и несло в себе положительные эмоции. В общем, Бренвен чувствовала себя удовлетворенной. По крайней мере, в этот вечер настроение у нее было умиротворенным.

Ксавье прервал ее задумчивость. Он положил руку на ее колено, обтянутое синими джинсами, и сказал ни с того ни с сего:

— Ведь есть кто-то еще, правда?

— Кто-то еще? В каком смысле?

— В том смысле, что в твоей жизни есть еще мужчина, кроме меня. Мой соперник в борьбе за твою привязанность.

— Нашел на что жаловаться, — шутливо возмутилась Бренвен, ткнув его локтем в ребра. — Моей соперницей является вся твоя церковь, а я ведь молчу! Ты ведь шутишь, правда, Ксавье? Я думала, что мы уже обсудили все это.

— Нет, я не шучу. Я не помню, чтобы мы что-то решили. — Он сильнее надавил рукой на ее колено.

Она повернулась к нему. Его лицо стало рельефнее от падавших на него теней, а глаза, отражая свет парковых фонарей, сверкали, как черные звезды. Приглушенным голосом она сказала:

— Ксавье, если я правильно тебя понимаю, ты имеешь в виду наш разговор много месяцев назад! Я думала, что ты уже забыл об этом. Я думала, что мы оба молча согласились не говорить на эту тему.

— Нет, я ничего не забыл. Ты сказала: «Не в том случае, если мы будем только любовниками». — Он убрал руку с ее колена и охватил ладонью ее лицо.

— Я думаю о тебе, о нас гораздо чаще, чем следовало бы. Поэтому скажи мне, пожалуйста, существует ли этот другой мужчина, связана ли ты еще с кем-то?

— А… — Слова застряли у Бренвен в горле. Образы той напряженной зимней ночи, проведенной с Уиллом, промелькнули в памяти, образы, которые врезались в ее сознание как стоп-кадры на пленке, которую она никак не могла заставить себя отредактировать. Она решила не думать о той ночи до тех пор, пока и если Уилл вернется; и до тех пор, пока и если он не станет свободен. Она не могла говорить, и ее молчание было для Ксавье подтверждением его страхов. В полутьме она увидела, как его лицо осунулось. Ставшая мягкой и покорной рука отпустила ее щеку.

— Я знал, — пробормотал он, отвернулся от нее и бросился в траву, растянувшись на ней во весь рост на животе. Прежде чем схватить руками голову, он пролаял:

— Уходи, иди домой! Ты можешь дойти сама. Ты будешь в полной безопасности — эти люди скорее убьют, чем позволят чему-нибудь случиться с тобой!

Бренвен привыкла к изменчивому характеру Ксавье, хотя его гнев редко бывал направлен на нее. Он был эмоциональным человеком, таким же страстным в своих настроениях, как и в вере. Меньше всего ей хотелось обидеть его, но было бесполезно пытаться доказывать ему это до тех пор, пока его гнев не пройдет. А пройдет он так же скоро, как летняя гроза. Она вытянулась на траве и сказала:

— Не думаю, что я уйду прямо сейчас.

Когда она вот так лежала рядом с Ксавье, расслабленное, спокойное настроение вернулось к ней. Она приучила себя не беспокоиться из-за отсутствия физического в их отношениях, ведь во всем остальном они были так близки, как только это возможно между женщиной и мужчиной. Теперь она поняла, что не испытывала никакого беспокойства, потому что доверила ему контролировать эту часть их отношений. Она понимала, что у него сложная, внутренне конфликтная натура, и что иногда он бывал таким же ранимым, как и она. Но то, что его мысли двигались в этом направлении, стало для нее новостью.

Наконец Ксавье перевернулся на спину и заговорил, обращаясь к небу и деревьям:

— Я был пару дней назад в суповой кухне и сидел за столом, когда ты пришла и тут же направилась к стойке, чтобы помочь разливать суп. Двое мужчин, один из них новенький, вышли из очереди, и, когда садились за стол, я услышал их разговор. Новый парень сказал: «Кто эта красотка с двухцветными волосами?» А другой ответил: «Забудь о ней, это женщина отца К».

Бренвен перевернулась на бок и оперлась на локоть. Она улыбалась:

— Правда? Ну, если ты не возражаешь, то и я тоже не против.

— Возражаю! — Голос Ксавье буквально взорвался от внутренней силы. — Эти слова что-то открыли во мне, место, которое я всегда держал крепко запертым. Женщина отца К. — моя женщина. Я весь стал каким-то теплым и мягким внутри. Мне пришлось встать и выйти. Я не мог осмелиться тогда находиться рядом с тобой. И с тех пор меня периодически охватывает это ощущение. Интересно, наверное, именно это чувствуют мужья по отношению к своим женам.

После нескольких минут, в течение которых Бренвен не смогла придумать ничего нейтрального, она спросила:

— Ты именно поэтому хотел узнать, есть ли в моей жизни еще какой-то мужчина?

— Думаю, что да, да.

— И когда я не стала отрицать этого, ты подумал, что это значит, что он есть.

— Ну конечно, да. Господи, да ты развелась много лет назад, ты великолепно выглядишь, ты талантлива, и даже притом, что очень много времени проводишь со мной, ты ведь не находишься здесь по двадцать четыре часа в сутки. Я был бы дураком, если бы не думал, что существует кто-то еще! На самом деле я и есть дурак, что позволяю своим мыслям заводить меня в подобные дебри.

— Ксавье, — осторожно сказала Бренвен, — у меня действительно есть кто-то еще, но не в том смысле, в каком ты думаешь.

Он перевернулся на бок, лицом к ней.

— В таком случае кто же это?

— Это человек, которого я любила когда-то, но сначала не смогла, а затем не захотела выйти за него замуж. Он женился на другой женщине, и именно этого я и желала. Они живут в другом полушарии. И я никогда не думала, что снова увижу его.

Основываясь на оттенках ее слов и некоторых своих наблюдениях, Ксавье заявил:

— Но ты увидела его снова.

— Да. Только одну ночь, много месяцев назад. Зимой. — Тон, которым она говорила эти слова, был одновременно печальным и напряженным. Это была такая странная ночь, она опустошила ее эмоционально и все же в конце оказалась такой сладкой.

Ксавье знал ее очень хорошо. Он не хотел спрашивать, ему на самом деле просто не нужно было спрашивать, и тем не менее вопрос сорвался с его губ:

— И… ты спала с ним?

— Ну, что-то вроде этого.

— Что-то вроде этого? — Он резко вскочил и сел. — Бренвен, ты чертовски хорошо понимаешь, что я имею в виду. Ты не можешь иметь с человеком что-то вроде полового акта. Он либо есть, либо его нет!

Бренвен заартачилась:

— Я могла бы сказать тебе, что это не твое дело.

— И была бы совершенно права, — проворчал Ксавье. — Просто у меня появились все эти чувства, которых я никогда раньше не испытывал. Ревность — это что-то совершенно новое для меня. Черт, да она просто съедает меня заживо!

Глубокое беспокойство, которое она испытывала за него, заставило ее заговорить, заставило открыться тому воспоминанию, которое она пыталась стереть из памяти.

— В ту ночь, хотя на самом деле это было уже очень раннее утро, мы… нельзя просто сказать, что мы занимались сексом, не совсем. Он приехал только на одну ночь, и ему было больно. Очень больно. И когда он пришел ко мне в постель и мы… мы прикасались друг к другу и целовали друг друга, у меня не было такого ощущения, что я занимаюсь с ним сексом. Я чувствовала, что ему плохо, и я могла дать ему мое тело, прикосновения, поцелуи и все остальное, чтобы исцелить его. Не столько для того, чтобы доставить удовольствие, сколько для того, чтобы облегчить боль.

— О! Ну, это я могу понять. Конечно, я никогда не заходил настолько далеко, но я обнимал женщин и даже целовал их по той же самой причине.