— Радуга! — оживился голос Легонькова. — Я армейский пост ВНОС! Я армейский пост ВНОС! Нахожусь в квадрате тридцать четыре — сорок два — девяносто два. Принимайте радиограмму.

Андрей, будто его толкнули в спину, с автоматом в руках кинулся вниз по склону. Его глазам открылся большой кусок узкоколейки. Воровски, бесшумно по ней скользила цепь вагонов, влекомых шедшим задом наперед маленьким паровозом. Ниже по склону, за кустами, там, где были Ниязов и китаец, загрохотали разрывы…

Стоя во весь рост, Кречетников застрочил по вагонам из автомата. Он бил до тех пор, пока все патроны в диске не кончились…

Все дальнейшее Андрею почему-то запомнилось плохо. Колобов, Елпанов и китайцы принесли Ниязова. Потом они долбили могилу. Китайцы показали знаками, что хотят остаться на горе и сложить из камней памятник советскому «капитану». Как спускались к «шевроле», как их встретили Лесин и Кокорин — ничего этого Андрей не помнил…

Уже в пути, очнувшись, Андрей хрипло спросил Елпанова:

— На РП сообщили?

— Сообщили, — угрюмо ответил радист и отвернулся к окошку.

Усталые солдаты на вершине невысокого холма развертывали пост: Елпанов и Кокорин ставили шестовую антенну, Кречетников и Лесин вбивали кол для планшета — определителя курса самолетов. Легоньков уединился в будке, чтобы составить радиограмму для ротного поста. Приехали на последних каплях бензина. Карта тоже кончилась, и продукты все вышли… Как им быть?

Внизу лежал городок Ванъемяо, до которого вносовцы немного не доехали. Отсюда он ничего примечательного из себя не представлял: тесно уложенные серые квадратики, в центре покрупнее, на окраинах помельче, кирпичная труба какого-то заводика. Напоминал он Тамцаг-Булак, только не на сером, степном, а на зеленом фоне.

Кречетников влез в будку и сел на скамью. Несколько минут он смотрел в открытую дверь. На соседнем холме стояло культовое сооружение: раскрашенный деревянный сруб с шатровой крышей, напоминавшей букву «Л». Еще несколько пагод торчали на других холмах, подступавших к городку.

За два дня, прошедших после гибели Ниязова, Андрей осунулся и почернел. Одни глаза и нос остались на лице, острый кадык выпирал из воротника гимнастерки, ставшего слишком широким.

На Западе теряли товарищей — боль так остро не ощущалась. Ниязов почти в течение двух лет был его командиром. Не раз спасал от гитлеровских пуль. И от гнева ротного спасал — это тоже не фунт изюму. Вот и в последнюю минуту жизни спас китайского парнишку.

Старший сержант закрыл переговорную таблицу, и Андрей пошевелился.

— Ваня, как же насчет харчей? — проговорил он, взглянув на друга. А тон, каким он спросил, был почти безразличным.

— Что же я сделаю? — поднял на Кречетникова выпуклые глаза Легоньков. Он тоже сильно сдал, казался каким-то помятым. Командир роты приказал ему принять пост, и старшего сержанта осаждали непривычные заботы.

— Есть же, наверное, в городе какая-нибудь наша часть. Может, комендатура. Танковая бригада и моторизованная дивизия прошли… Давай мы с Колобовым сходим.

— Идите, — разрешил старший сержант.

Выпрыгнув из будки, Кречетников окликнул Колобова. Сборы были недолгими. Солдаты взяли автоматы и пустой вещевой мешок. Товарищи собрали им деньги — в случае, если не удастся достать продуктов у своих, пусть купят у китайцев.

— Узнайте, где бензину добыть, — напомнил уходившим Лесин.

Спустились с холма.

— Не влетим в какую-нибудь историю? — выразил опасение Колобов, поправив за спиной автомат.

— Вернись, — равнодушно посоветовал Андрей. Он шел, сунув руки в карманы, держа во рту травинку.

День был необычным — облачным, совсем не жарким. Становилось сумеречно — приближался вечер. Земля под ногами слегка пружинила, была черной, тучной.

Первые постройки оказались совсем не городскими: такие же фанзы, как в горных деревушках, разве что попросторнее. Глиняные ограды и тут смыкались одна с другой. Жителей на улице не видно.

Едва вносовцы вышли на улицу, мощенную камнем, Колобов восторженно присвистнул:

— Гляди-ка!

Каждый дом — это были настоящие каменные, немного необычной архитектуры, двухэтажные дома — украшали красные флаги. Море флагов. Они создавали праздничную обстановку.

Людей и здесь было немного. Те же, кто шел по улице, не шел, а бежал, словно торопясь укрыться.

Присмотревшись, солдаты поняли, что ошибаются: просто такая семенящая походка была у китайцев. В самом деле, от кого прятаться вон тому парню с потным лицом, согнувшемуся под тяжестью коромысла с угольными корзинами, или тому высокому старику в залатанном халате?

Солдаты вдруг заметили, что на них сосредоточено внимание всей улицы, и невольно подтянулись. Прохожие при виде их светлели лицом. Радостно вспыхивали глаза, появлялись улыбки. Вскоре Кречетников и Колобов двигались в окружении толпы. Нет, люди не шли вслед за солдатами. Стараясь не быть навязчивыми, они лишь останавливались, ожидали, когда солдаты поравняются с ними, и как бы передавали их дальше.

Вносовцы, отвечая на приветствия, поминутно прикладывали руки к пилоткам. Такое внимание их смущало. Как ни странно, более всего разбитного Кречетникова.

«Комендант» и по-немецки «комендант», и по-французски. Может быть, по-китайски тоже? Колобов задержался возле двух китайцев и спросил, как найти коменданта. В ответ мужчины развели руками. Не поняли. А может, никакой комендатуры в городе и не было?

Вышли к базарчику. Торговали тут прямо на улице. От жаровен, на которых жарились лепешки, распространялся запах кипящего масла. На камнях, без подстилки, горками лежали синие баклажаны, красный перец, чудовищной длины огурцы. Китайцы носили их, как дрова, охапкой. Дом напротив был вроде чайной: за столиками сидели люди и пили чай из маленьких чашечек.

Андрей остановился возле поленницы огурцов. На весь пост три штуки хватило бы за глаза. Но это все зелень. А чего-нибудь более существенного он не видел. Колобов тоже шарил глазами по рядам и в ответ на немой вопрос товарища пожал плечами. Ведро картошки, пару буханок хлеба, консервы или сала кусок — вот что им требовалось.

— Давай купим этих уродов, — предложил Андрей, кивнув на огурцы.

— Сколько платить будешь? — поинтересовался Колобов.

— По справедливости. — Андрей сдвинул пилотку на лоб, по-скреб в затылке, прикидывая. Солнца здесь много и для овощей самый сезон. На поля ходить не далеко. Так что за три зеленью палки одного рубля достаточно.

— Покупаю, — сказал он, отобрав три огурца и протянул торговцу рубль.

Китаец взял деньги и что-то громко закричал. Через минуту вокруг него собралось человек тридцать. Каждый протягивал руку, чтобы посмотреть на розовую бумажку. Лопотали по-своему, должно быть споря о ее достоинстве.

Вносовцы переглянулись. Колобов отер со лба пот, шепнул:

— Дай еще рубль.

Андрей сокрушенно покачал головой.

— А еще ветеринар. Соображай: зачем же дешевить наши деньги?

— Шанго, капитан! — вдруг воскликнул с улыбкой продавец овощей. — Чифан![3] — Он бережно свернул и спрятал рубль куда-то за пазуху. Затем, улыбаясь, к трем огурцам добавил четвертый.

Торговцы начали тянуть солдат каждый к себе. Вносовцы прошли вдоль выставленных товаров. Табак — это нужно, за пачку листьев Кречетников положил три рубля. Еще они купили стопу лепешек и вареные бобы. Последние пришлось приобрести вместе с горшком.

— Смотри-ка, чай зовут пить, — проговорил Колобов.

Действительно, их приглашали жестами зайти в чайную или как там у них называлось это заведение. Но Андрей показал, что они спешат. Чтобы не проходить по торговому ряду второй раз, солдаты свернули на боковую улицу.