Ошеломленный, Пол ничего не ответил. «Ну, конечно, – подумал он про себя, – почему бы мне просто не сесть голым задом на раскаленную сковородку?»

– Она живет в доме для престарелых в Мантео, – продолжал Алек. – Моя жена обычно навещала ее там, и если судить по тому, в каком состоянии Мери была полгода назад, она должна быть в здравом уме.

Пол не видел выхода из этой ситуации. Он сам соорудил себе ловушку в то утро, когда позвонил Ноле Диллард и предложил свою помощь комитету спасения маяка. Но может быть, Мери Пур забыла его. Независимо от того, насколько ясна ее голова, она была очень старой женщиной и не видела его много лет. Может быть сказать Алеку, будто что-то произошло, и он не сможет больше работать в комитете, – подумал Пол. Нет, тяга к маяку слишком сильна. Конечно, он будет счастлив познакомиться со старой смотрительницей, ответил Пол. Он сделает это, как только сможет. Повесив телефонную трубку, Пол отправился в спальню и лег, позволив краскам успокаивать себя.

Телефон позвонил снова, и Пол протянул руку к ночному столику, чтобы взять трубку.

– Я тебе не помешала? – спросила Оливия.

– Нет, – он снова лег, прижав телефонную трубку к уху. Цветные пятна начали изгибаться, растекаясь по дальней стене.

– Я просто позвонила узнать, как ты поживаешь.

– У меня все в порядке. А как ты?

– Нормально. Сегодня вечером я работаю в приюте.

– Ты все еще занимаешься этим?

Он ненавидел это ее занятие. Энни работала в приюте, потому что чувствовала потребность помогать другим, а что двигало Оливией, он понять не мог. Иногда он представлял себе, что с ней там что-нибудь случится, что-нибудь ужасное. Может быть, очередной сумасшедший муж. Мысль о том, что нечто может причинить ей боль, испугала его неожиданно для него самого.

– Да, всего раз в неделю, – она колебалась, – но на самом деле, я звоню, чтобы сказать: я все еще люблю тебя.

Он закрыл глаза.

– Не надо, Оливия, – сказал он. – Я не стою этого.

– Я не забыла всего, что было между нами.

Он почувствовал себя негодяем. Для нее все это было так тяжело. Она рассчитывала на него и зависела от него. Стойкая и уверенная в себе в отделении скорой помощи, она становилась хрупкой и слабой, как только выходила оттуда.

– Пол?

– Да.

– Извини. Я не хотела поставить тебя в неловкое положение. Мне просто нужно, чтобы ты знал это.

– Хорошо. Спасибо тебе.

Она с минуту колебалась, прежде чем попрощаться. Когда она повесила трубку, его лицо исказилось гримасой. Что, черт побери, он должен был сказать? Она сама все делает для того, чтобы ей снова было больно.

– Он подумал, не сказать ли ей правду? Сначала это огорчит ее, но потом она поймет. Она узнает, что его чувства к Энни не были простым увлечением. Это слово, сорвавшееся с губ Оливии, обжигало его каждый раз, когда всплывало у него в голове, однако, едва ли в этом есть ее вина. Он позволил ей думать так.

Он взял у Энни бесчисленное множество интервью, растягивая каждое из них, откладывая неизбежное написание статьи, после которого у него уже не будет законной причины встречаться с ней. Эти интервью были для него пыткой. Ему приходилось сохранять дистанцию, следить за каждым словом, произнесенным через разделяющий их ресторанный столик, тогда как все, чего он в действительности желал, это прикоснуться к ее щеке или обернуть вокруг пальца восхитительную прядь ее чудесных волос. Но он знал, что не нужно даже пытаться сблизиться. Огонек в ее глазах предупреждал, что ему не следует выходить за рамки делового общения.

Вопреки ее желанию, он записывал все интервью на магнитофон.

– Обещай, что будешь брать у меня интервью так, как будто мы с тобой никогда прежде не были знакомы. Как будто мы совершенно не знаем друг друга, – умоляла она, и он изо всех сил старался исполнить ее желание. Сейчас он боялся слушать эти пленки, боялся вновь услышать ее хриплый голос, бостонский акцент и ее сумасшедший смешок.

Записи были полны рассказами об Алеке. Пол ненавидел слушать, как она говорит о нем: всегда с теплотой, всегда ее голос смягчался, когда она упоминала его имя. Как-то раз он сказал ей, что нет никакой необходимости рассказывать об Алеке, это вовсе не обязательно для статьи. Однако она настаивала, упорно пересказывая эпизоды своего замужества, прикрываясь словами как броней. Он терпел эти доспехи, эту дистанцию. Вплоть до того вечера, когда больше не смог выдержать.

В тот горький холодный вечер, за пять дней до Рождества, он приехал к ней в студию. Он ничего не планировал. Во всяком случае сознательно – ничего, но точно знал, что именно сделает. Он поставил машину на стоянку и поднял взгляд на окна студии. Внутри горел свет, и красочные образы, фигуры витражей выглядели живыми. Он подошел к двери. Многоцветие радужных узоров, окружавшее его со всех сторон, вызывало легкое головокружение. А может быть, просто сказывалось нервное напряжение.

Сквозь стекло входной двери он видел, что Энни сидит, склонившись над рабочим столом, ее руки медленно двигаются над абажуром из цветного стекла. Дверь не была заперта, и когда он вошел, она подняла голову. Ее рот приоткрылся, в глазах сквозили удивление и испуг. Она находилась одна, вечером, в своей уютной разноцветной студии, здесь не было спасительного столика, как в ресторане, и, должно быть, она поняла, что на этот раз ей не удастся сдерживать его, плетя разные истории об Алеке и своем замужестве. Он заметил страх в ее глазах, и только не знал, кого она боялась больше: его или себя.

– Пол? – она откинулась на спинку стула, пытаясь улыбнуться.

– Продолжай работать, – сказал он. – Я просто хочу посмотреть.

Она по-прежнему держала комок ваты, но ее рука повисла в воздухе. Он придвинул поближе к столу второй стул и сел.

– Продолжай.

Она окунула вату в миску с темной жидкостью и прошлась ею по свинцовым прожилкам на абажуре.

На ней были зеленые плисовые брюки и толстый белый вязаный свитер. Длинные волосы струились по плечам, ниспадая на стол и стекло.

Несколько минут он наблюдал за ее работой, а потом снова заговорил.

– Я люблю тебя, Энни, – в тишине его слова прозвучали как внезапный выстрел.

Она подняла голову, откидывая волосы назад.

– Я знаю, – сказала она и вернулась к своей работе, но через пару минут снова подняла голову:

– Пожалуй, тебе лучше уйти, Пол.

– Ты действительно хочешь, чтобы я это сделал? Она быстро перевела взгляд на абажур. Потом отложила ватный тампон и опустила на стол руки с переплетенными пальцами.

– Пол, – сказала она, – пожалуйста, не надо осложнять положение.

– Если ты мне прямо скажешь, что ты этого хочешь, я уйду.

Она закрыла глаза, и он взял ее за руку. Пальцы у нее были холодные и напряженные.

– Энни, – сказал он.

Она снова посмотрела на него.

– Я так благодарна тебе за твои интервью. За то, что ты не извлекал на свет прошлое и не пытался… использовать ситуацию. Это особенно ценно, потому что – я не сомневаюсь – ты хотел это сделать.

– Было так тяжело – быть с тобой и не…

– Но у тебя это получилось, – прервала она, склоняясь к нему. – У нас обоих получилось. Так зачем же теперь приходить сюда и перечеркивать три месяца выдержки и терпения?

– Потому что я схожу с ума, Энни, – произнес он. – Я думаю только о тебе.

Она отняла у него свою руку и опустила ее на колени.

– У тебя есть жена, чтобы о ней думать, – сказала она, – а у меня есть муж.

Пол покачал головой:

– С тех пор, как мы здесь, я ужасно обращаюсь с Оливией.

– Ты должен отдать свою энергию ей, а не мне. Вот что, – она выдвинула ящик рабочего стола, достала резиновое кольцо и натянула ему на запястье, – каждый раз, когда ты подумаешь обо мне, сделай вот так, – она сильно оттянула кольцо и отпустила его. Пол вздрогнул от жгучей боли. – И ты позабудешь обо мне в тот же миг.

Он улыбнулся.

– Ты думаешь, это так просто? – взглянув на свое запястье, он пробежался пальцами по покрасневшей коже. – Ты будешь носить такое же?