– Это как раз выпуск Энни, – сказал Алек. – Когда в следующий раз будете с ним разговаривать, спросите, не был ли он с ней знаком? До замужества она носила фамилию Чейз.

Оливия некоторое время молчала.

– Обязательно, – произнесла она наконец и взялась за ручку дверцы. – Спасибо за обед.

Он придержал ее за руку.

– У вас здесь много друзей? – спросил он. Она покачала головой.

– Только на работе.

Он достал бумажник, вытащил из него визитную карточку и на ее обратной стороне написал свой домашний телефон.

– Держите меня в курсе ваших отношений с мужем, – сказал он, протягивая карточку Оливии.

– Спасибо. – Она открыла дверцу.

– Оливия!

Она обернулась к нему.

– Я хочу, чтобы вы знали: я рад, что именно вы оказались дежурным врачом в отделении скорой помощи той ночью.

Она улыбнулась:

– Спасибо.

Оливия вышла из машины и мягко закрыла за собой дверцу. Он наблюдал, как она обходила «бронко» спереди, убирая с лица прядь гладких темных волос.

Ее муж – полный идиот.

Оливия уже в четвертый раз заходила посмотреть на детскую кроватку. Она намеревалась сразу после того, как Алек ее высадит, ехать домой, но маленький магазинчик располагался как раз за стоянкой у студии, и она почувствовала соблазн еще за целую милю.

Она представляла себе очаровательную белую кроватку в маленькой третьей спальне своего дома. Как чудесно это будет смотреться: чистый белый цвет на фоне солнечно-желтых обоев, которые она уже подобрала. Ей хотелось купить кроватку прямо сейчас, сегодня же, но вполне вероятно, что Пол может зайти за чем-нибудь, и она не хотела, чтобы о своем будущем отцовстве он узнал не от нее, а лишь по появлению кроватки.

Она подошла к своему автомобилю, все еще сжимая в руке визитную карточку Алека, которая была мягкой на ощупь от того, что он несколько месяцев носил ее в своем бумажнике. Кусая губы, Оливия засунула карточку в свой бумажник. Она врала ему, а кое-что попросту скрыла. Например, что Пол был автором той статьи об Энни в «Сискейп». Но как она должна была поступить? Разве могла она рассказать об этом и таким образом дать понять, что Энни именно та женщина, которую обожал Пол.

Придя домой, она напекла печенья – невозможно вспомнить, когда она занималась этим последний раз – и переоделась в голубую блузку с цветочками, которую очень любил Пол. Пока дом наполнялся вкусными запахами, она разложила на кухонном столе карту, пытаясь найти адрес, который ей дал Пол. Она отнесла печенье в машину. Ей нужно было проехать десять миль до Саут-Нэгз-Хед.

Часы показывали почти шесть, когда она остановилась перед маленьким серым коттеджем в одном квартале от океана, затерявшимся среди других домиков, арендуемых туристами на лето. Коттедж был совершенно новым, и, поднимаясь по ступеням, она чувствовала запах свежеструганных кедровых досок. Ей пришлось стучать дважды, прежде чем Пол открыл дверь.

– Оливия? – сказал он, не пытаясь скрыть своего удивления.

Она улыбнулась.

– Хочу посмотреть твой новый дом, – она говорила тоном близкого друга: заинтересованно, внимательно. – И я испекла тебе немного печенья.

Он отступил в сторону, пропуская ее в дом:

– Ты испекла? Я не знал, что ты умеешь обращаться с духовкой.

Его дом выглядел, как храм Энни. Все четыре большие окна гостиной украшали витражи. На двух были изображены женщины, одетые в шелка, на двух других подводные пейзажи с тропическими рыбами и струящимися голубыми и зелеными полосами. Композиции были выполнены в легко узнаваемой манере Энни О'Нейл. Том Нестор дважды объяснял ей во всех подробностях особенности этой техники, но она все-таки не смогла понять, как это делается.

– У тебя очень красиво, Пол, – сказала она.

Над их головой в потолке этого храма располагались четыре окна, через которые лился поток чистого солнечного света.

– Спасибо. – Он подошел к обеденному столу – столу, который она долгое время считала своим – и начал равнять и без того аккуратные стопки бумаги, лежащие на нем. Казалось, ее приход привел его в смущение, и она вдруг почувствовала себя так, словно застала его с другой женщиной. В какой-то степени так оно и было.

– Я оторвала тебя от работы, – сказала она. Его переносной компьютер тоже стоял на обеденном столе, и было видно, что, когда она приехала, он над чем-то трудился.

– Нет, все в порядке. Мне пора прерваться. Садись.

Она опустилась на один из знакомых стульев из гарнитура столовой.

– Я принесу холодного чаю. Или, может быть, ты хочешь вина?

– Чаю было бы хорошо, – сказала она. Он исчез на кухне. Глядя ему вслед, она думала, что тоже не совсем откровенна с ним. Вряд ли она сможет ему рассказать о том, что обедала с Алеком и, уж конечно, не будет его спрашивать, знал ли он, что Энни училась в Бостонском колледже. Она представляла себе его реакцию, если окажется, что он об этом не знал. Он будет мучиться по поводу упущенных возможностей. Она не хотела давать новую пищу его воображению.

Он вернулся в столовую и поставил перед ней стакан с чаем, но сам садиться не стал и стакана для себя не принес. Он стоял рядом с компьютером, засунув руки в карманы.

– Попробуй печенье. – Оливия показала на тарелку.

Пол развернул фольгу и взял печенье.

– Надеюсь, в нем нет мышьяка. – Он улыбнулся, и ее пронзила теплота его обаятельной улыбки, взгляд его карих глаз. Глядя на его лицо, она осознала, как давно она не видела никаких знаков внимания с его стороны. Сейчас она жалела, что не умела соблазнять. Она никогда не пыталась этому научиться – просто избегала подобных вещей.

Она снова перевела взгляд на стол:

– Чем ты сейчас занимаешься?

Он посмотрел на одну из стопок бумаги:

– Работаю в комитете по спасению кисс-риверского маяка. Мы готовим информационную брошюру, чтобы привлечь внимание к этой проблеме.

Этот маяк всегда как-то странно завораживал его. В тот день, когда они приехали в Аутер-Бенкс, он отправился посмотреть на него еще прежде, чем они занесли в дом все коробки. Оливия осталась дома и распаковывала вещи, слегка обеспокоенная, что ее оставили трудиться одну, и расстроенная, что он не позвал ее с собой. Этот день стал началом конца.

– Это было так странно, Оливия. Я прихожу на собрание и оказывается, что председатель комитета ни более ни менее как муж Энни. – Он посмотрел на нее, и она поняла, что он проверяет, можно ли говорить на эту тему.

Она сама не знала, что выражает ее лицо. Алек был председателем комитета по защите маяка? Пол работал с ним вместе, плечом к плечу? Мысли быстро прокручивались у нее в голове. Должна ли она сказать Полу, что они с Алеком знакомы? Тогда ей нужно будет рассказать и об уроках, которые она брала, и о двух приглашениях на обед. Она чувствовала, что все больше и больше запутывается в паутине лжи.

– Я хотел тут же уйти, – продолжал он, размахивая печеньем в воздухе, – но мне пришлось остаться. Ведь я буквально умолял, чтобы меня взяли в комитет, но совершенно не ожидал при этом, что Алек О'…– он замолчал и театральным жестом прикрыл рот рукой. – Извини. Думаю, ты не хочешь снова слушать всякую чепуху, связанную с Энни.

– Все нормально, – ответила она. – Можешь говорить о ней, сколько хочешь. Я знаю, что тебе это необходимо. Я знаю, что тебе больше не с кем поговорить о ней. – Она подумала, что он, наверное, чувствовал себя примерно так же, как она сама, когда сегодня днем рассказывала о нем Алеку. Наконец она поняла, как Полу необходимо излить свои чувства кому-нибудь.

Он сел по другую сторону стола и уставился на нее, его глаза покраснели.

– Зачем ты все это делаешь? – спросил он. – Зачем ты сидишь здесь и позволяешь мне болтать о женщине, из-за которой разрушился наш брак?

– Потому что я все еще люблю тебя и беспокоюсь о тебе.

Он отвернулся от нее.

– Я больше не могу говорить с тобой о ней. Это всегда было нехорошо с моей стороны.