Мы все пошли выпить по кружке пива, и я спросила Гленна, о чем они говорили с Ником. Разговор, оказалось, шел о подвальном этаже в доме Веры.

Ник сказал, что, несмотря на то что в доме живет рыжий кот Ротари, там много крыс, а Гленн заметил, что их, должно быть, дюжины. Ник сказал, что хорошо бы когда-нибудь привести этот подвал в порядок и перестроить его под жилье, а Гленн пообещал узнать о стоимости переделки у своего дяди-строителя.

Я поняла, что они всерьез обсуждают это дело. Но, очевидно, было мало шансов устроить все это, и Вере вряд ли понравилась идея Ника жить в подвале, хотя они оба бубнили о том, что они не молоды и кому-то придется ухаживать за ними в будущем, когда они состарятся.

Господи, они способны свести с ума. Эта парочка, у которой жизненных сил в двадцать раз больше, чем у половины людей их возраста, неожиданно предалась рассуждениям на уровне древних старцев. Во всем виновата боязнь перемен, им гораздо лучше остаться наедине со своими старыми тюбиками и альбомами с засушенными цветами.

И только мысль о совместной жизни выводит их из равновесия. Какая же это нелепость, какое пустое расточительство!

И при этом был налицо прекрасный, хоть и полный крыс, подвальный этаж, который Гленн со своим дядей могли бы привести в порядок для нас, и мы могли бы там жить. Мы не очень привередливы — со временем там неплохо бы устроились.

В химчистке было трудно сосредоточиться на работе, когда в голове крутилось столько мыслей. Я поняла, что эта женщина говорит и говорит о чем-то, а я не обращаю на нее внимания. Речь шла о наряде, который она взяла на время у своей сестры, чтобы пойти в нем на свадьбу, и какой-то придурок пролил на него «ирландский кофе»[4]. Есть ли хоть какой-нибудь способ бесследно удалить пятно? Ее сестра — сущий дьявол в отношении своих вещей, в особенности одежды, если она испорчена.

— Понимаете, у меня сплошные проблемы. Я журналистка-психотерапевт, а не представляю, что сказать сестре.

Я выслушала ее, ввела в курс дела менеджера и пообещала, что мы удалим пятно, а ее попросила помочь мне с моей проблемой. Я рассказала ей про Веру и Ника, которые любят друг друга, но терпеть не могут посягательств на свою собственность, и про нас с Гленном, и о том, как мы хотим жить в этом крысином подвале.

Она спросила, сколько в доме спален. Я ответила, что четыре.

— Это слишком много для них, они, в их возрасте, не собираются ловить звук шагов милого. Устройте им по кабинету, пусть ваш парень сделает полки и прочее для хранения тюбиков с красками в одном кабинете и засушенных цветов — в другом. Приведите в порядок подвал, скажите им, что будете следить за домом, отпугивать воров, давать коту Ротари миску какой-нибудь еды и чистой воды, когда они будут в отъезде, и присматривать за ними, когда они состарятся. Это же очевидно, разве не так?

Удивительно, но это было так.

Еще более удивительным оказалось то, что нашелся такой сильный растворитель, который удалил пятно с взятого на время платья.

Гленн со своим дядей очень быстро оборудовали полками два кабинета, и, когда совет психотерапевта был выполнен, Вере и Нику больше не пришлось спорить из-за того, где располагать и сохранять свои коллекции, потому что эти их драгоценности были спасены.

Затем они спустились в подвал вместе с Ротари, который надменно взирал на потревоженных грызунов. Ротари был не из тех, кто станет напрягаться по собственной воле. Зачем нападать на что-то большое и опасное, когда есть хозяева, которые сделают это за вас?

Я попросила Веру рассказать о личной жизни святой Анны, и оказалось, что она была замужем за парнем по имени Иоаким.

— Они были счастливы? — спросила я.

— Я бы сказала, не больше и не меньше остальных, — ответила Вера.

Я думаю, она увидела, что я разочарована этим. Я предпочла бы более счастливый конец.

— Ну ладно, ладно, — сказала Вера неохотно. — Пожалуй, они были счастливы. Если бы было что-то, неприемлемое для детей или больных, мы бы знали об этом. Точно знали.

В подвале было много комнат. Он был просто отличный, и мы устроили там прекрасное уютное гнездышко. Мама дала старую кухонную посуду из дома и чистящие средства из тех офисов, в которых она наводила порядок ранним утром. Мама Гленна дала нам шторы. Папочка отдал нам газонокосилку, потому что не собирался ею пользоваться, впрочем, он вообще мало чем пользовался. Папа Гленна дал ему совет, на какую борзую ставить, чтобы выигрыш был пять к одному.

Ник отдал нам свою кровать, поскольку теперь собирался делить ее с Верой. Альма подарила нам букет цветов и прочитала лекцию на тему о том, что настоящие мужчины перевелись. С Тоддом ничего не получилось.

Гленн прекрасно проявил себя, когда мы пришли в дом моих родителей, однажды названный Chez Шэрон. Он сделал по дому то, что папочка не сделал бы и за месяц. Мы с Гленном собираемся пожениться на будущий год, когда накопим достаточно денег на красивую свадьбу.

Вера сказала, что если свадьба будет летом, то можно устроить церемонию в ее саду, а она станет подружкой невесты. Она произнесла это как бы в шутку, но я сказала, что это замечательно и мне это ужасно нравится. Я предложила ей быть ее подружкой, может быть, стоит попросить источник Святой Анны, чтобы она помогла им быть вместе. Но она посмеялась над самой идеей этого.

Они с Ником совсем не собираются устраивать свадьбу. Они староваты для этого. Люди смеются, когда мы говорим, что познакомились с Верой и Ником в отпуске для одиноких.

— Вы смешно фантазируете, — говорят они нам.

Как будто это можно было выдумать.

Я встретила Ривку Файн, дайте вспомнить, давным-давно, в шестидесятых годах. Мы приехали на лето в кибуц в пустыне Негев. Я была первой из Россмора, кто отважился на такую авантюру — рискнуть поехать на Ближний Восток собирать апельсины и ощипывать кур. Я вспоминаю, как бедный каноник Кэссиди говорил, что, хотя это и прекрасно — побывать на Святой земле и ходить там, где ходил Господь, — я должна соблюдать осторожность и хранить свою веру там, где встречу многих людей других вероисповеданий.

Мы не сразу подружились с Ривкой — она показалась мне мрачноватой и даже угрюмой, в то время как я была рада всем и общалась со всеми. Они приехали из многих стран: Марокко, Румынии, Турции, Германии. Все учились говорить на иврите. Было всего несколько человек, говорящих по-английски, и нам с Ривкой пришлось учить остальных, что «тапусим» означает «апельсин», а «тода раба» — «благодарю». Я пыталась учить по десять слов в день, но на самом деле из-за жары и тяжелой работы на кухне и прочего это было слишком много, и я решила учить по шесть.

Нам с ней пришлось разделить на двоих домик, поэтому мы узнали друг о друге немного больше. Она была здесь, потому что ее родители в Нью-Йорке чувствовали себя виноватыми в том, что не эмигрировали в Израиль, и хотели иметь возможность говорить: «Наша дочь работает в пустыне как волонтер». Я оказалась здесь потому, что в Россморе учила латыни двух маленьких еврейских мальчиков, и их родители, мистер и миссис Джекобс, устроили мне поездку в Израиль в качестве благодарности. Это были каникулы, а этот кибуц они выбрали для меня потому, что здесь как-то летом была кузина миссис Джекобс, и ей понравилось.

И это действительно было здорово. Я влюбилась в Шимона, который был родом из Италии, и он влюбился в меня тоже, и мы собирались организовать наш собственный бизнес по выращиванию гладиолусов, когда он отбудет воинскую повинность.

Возможно, Ривка немного завидовала мне, потому что Шимон вечно кружил возле нашего домика. Мы не спали друг с другом, и ничего такого не было. Да, ничего такого не было. Побоялись, наверное. Во всяком случае, было так.

Ривка спросила меня, действительно ли я собираюсь заниматься выращиванием гладиолусов, и я ответила, что, конечно, надеюсь на это; все, что теперь нужно сделать, — это поехать домой в Россмор и как-то подготовить семью к восприятию этой идеи, что будет нелегко. Будет серьезное препятствие со стороны каноника Кэссиди из-за замужества с нехристианином. Потом нам придется уговаривать его семью, которая смотрит на вещи иначе; евреи верят, что линию судьбы определяет женское начало, и они не хотят лишнего беспокойства, принимая в семью девочку-нееврейку.