Дэн все сделает. Мы с Мэтти побежали к машине, и я быстрее ветра помчалась к «Папоротнику». Инспекторы сидели в холле и пили кофе с песочным печеньем. Они рассматривали коллекцию местной флоры в застекленных ящиках. Они изучали объявления на стене, извещавшие о грядущей выставке кулинарных достижений, о дневном показе любимого «Мимолетного свидания» и о диспуте, посвященном новой дороге.

Я извинилась за опоздание и предложила осмотреть здания и прилегающий участок. Когда я вела инспекторов по первому этажу, я увидела небольшую группу хихикающих выпивох, следующих в столовую. Даже выпившие ванну джина во времена Сухого Закона не смогли бы веселиться так, как веселились наши.

Все, что теперь мне следовало сделать, — не дать Дэну понять, что произошло, что я спасла его маленький паб и заодно свое место.

— Добрый день, Пэппи, — весело сказал он. И кивнул инспекторам из отдела здравоохранения: — Фантастическое место, но, боже мой, вы просто не поверите, какая она ярая сторонница законов и порядка, все строго по инструкциям, осматривает помещения, учит действиям в случае пожара, заставляет поддерживать чистоту. Но нам здесь просто очень нравится.

Инспекторы были поражены, весельчаки пошли обедать, а я поняла, что мне беспокоиться не о чем.

Когда я была совсем молодая, про меня говорили, что я человек, во всем добивающийся совершенства. Мне очень нравилось это определение, оно означало, что я стараюсь, чтобы все, что я делаю, вызывало восхищение. Однако, когда я выросла, они перестали это говорить. Возможно, они решили, что я слишком разборчива, требовательна и у меня тяжелый характер.

И вот в результате — старая дева.

Никто никогда не называл Пэппи стремящейся к совершенству. Никогда. У нее вечно были исцарапаны коленки. Волосы постоянно падали на лицо, одежда была изорвана от лазания по деревьям в Боярышниковом лесу. И все же, как ни странно, все всегда любили Пэппи. Это было очень несправедливо.

Дом был полон ее друзей, эта ее шумная, крикливая Грэния, о господи, чуть ли не жила у нас. Да в такой толпе было и незаметно — человеком больше или меньше. То же самое было и с мальчишками, когда пришло время — довольно рано, кстати, — они вились вокруг нее дюжинами. Когда она закончила школу Святой Иты в Россморе, она могла поступить в университет, как я. Я получила образование и стала библиотекарем, так нет, Пэппи, у которой всегда было собственное мнение, настояла на том, чтобы стать медсестрой.

Мать с отцом, наверное, испытали облегчение оттого, что им это ничего не будет стоить, но все равно были против. Зачем было им столько работать и копить деньги детям на обучение? Пэппи будет приезжать домой и привозить из больницы истории, от которых волосы будут вставать дыбом. А что еще она там видит целыми днями? Я не могла понять, как люди будут доверять человеческие жизни моей ненормальной сестре?

Когда она получила образование (опять несправедливо; я должна сказать, что я никогда не верила, что она доведет дело до конца), она устроилась на работу в приют для пожилых, большинство из которых — страшно беспокойные полусумасшедшие старики и старухи. Пэппи находила их очаровательными и веселыми. Можно подумать, что она работает с Эйнштейнами и Питерами Устиновыми, а вовсе не с кучей старичья, в голове у которых все перепуталось, и они с трудом могут сказать, какой сегодня день.

Среди казавшейся бесконечной череды молодых людей, желавших стать самыми близкими друзьями Пэппи, был один, по имени Оливер. Его родители имели собственность по всему Россмору. Он был очень хорош собой и, похоже, бабник. Он не утруждал себя серьезной работой, поскольку в ней не было необходимости. Его семья испытывала сложные чувства: облегчение оттого, что он наконец остепенится, и сожаление по поводу того, что невеста по имени Пэппи работает медсестрой и не имеет приданого. Я предостерегала Пэппи, что он не производит впечатление надежного человека, но она сказала, что в жизни приходится рисковать и, в конце концов, она сама может увлечься другим человеком, так что вступление в брак — это поступок оптимистов.

Таких свадеб я еще не видела. Я смотрела на нее как на что-то, о чем ты слишком много думал и заранее представляешь, как должно быть. Странно, я никогда не относилась серьезно ни к чьим свадьбам, кроме того времени, когда встречалась с Кейтом, который тоже был библиотекарем. Мы очень хорошо подходили друг другу, но наступил момент, когда исчезло взаимопонимание. Я не знаю, как это произошло.

Мы всерьез говорили о помолвке, и я сказала, что хочу обручальное кольцо с небольшим квадратным изумрудом. Оно не было необыкновенно дорогим, но мне показалось, что он был недоволен, что я уже выбрала за него и даже примерила его. Когда я сказала, что в нашем доме должна быть гардеробная, иначе наша одежда невероятно изомнется, он решил… впрочем, не знаю, что он решил на самом деле. Он сказал, что ему нужно время подумать, а потом совсем исчез с моего горизонта.

Свадьба Оливера и Пэппи была именно такой, какую можно было ожидать. Беспорядочная, неорганизованная. Было много смеха, шампанского и маленьких сандвичей с курятиной. И свадебный торт. И это все. Никаких банкетов с подписанными местами и прочим.

Матери с отцом понравилось. Мне — нет.

Эта шумная Грэния вопила на всю округу на пару со своим кошмарным краснолицым папашей. Мать с отцом сказали, что в жизни Пэппи больше не будет тяжелых дней.

По-моему, это было уж слишком.

Чтобы у Пэппи да жизнь без проблем?

Были ли у меня проблемы? Я жила в своей квартире и навещала их. Не так часто, как родители, но достаточно часто. Время от времени. Пэппи и Оливер жили в роскошном доме, по крайней мере по сравнению с моей маленькой квартирой, но, поскольку Пэппи, как рабыня, пропадала в своей гериатрической больнице, дом был ужасно неухоженным.

Уж если бы я вышла замуж за Оливера, я бы не работала, содержала дом в порядке и приглашала гостей. А он, возможно, гулял бы поменьше.

Я довольно быстро узнала об этом. Я была в винном баре и увидела, как он обнимался с какой-то девчонкой. Естественно, он меня увидел тоже и отцепился от нее. Он подошел ко мне, излучая море обаяния.

— Мы взрослые люди, вы и я, Джейн, — произнес он.

— Разумеется, Оливер, — ответила я ледяным тоном.

— И взрослые люди не должны бежать домой и рассказывать глупые сказки, не так ли?

— Если не видят других взрослых, делающих глупые вещи в винных барах, — сказала я, очень гордая собой.

Он внимательно посмотрел на меня.

— В конце концов, вы сами сюда пришли, Джейн, — бросил он и вернулся к своей девице.

Я заплатила по счету и ушла.

Когда это случилось, я ничего не сказала Пэппи.

Я пыталась предостеречь ее перед тем, как она вышла замуж, а она пожимала плечами и была так беспечна — пусть сама узнает обо всем.

Она узнала спустя шесть месяцев, когда неожиданно рано вернулась домой и, открыв дверь в спальню, обнаружила там Оливера с какой-то его старой любовью. Она потребовала развода. В этот же день.

Конечно, он запротестовал.

Она слишком серьезно все воспринимает, говорил он. Она не желала слышать ни объяснений, ни извинений, ни обещаний безупречной жизни в дальнейшем. Она сказала, что ей нужен добрый семейный очаг, а не материальные блага и что женитьба на ней была именно для него выгодной сделкой, в чем он убедится, когда подробно обсудит это с судьей и своими разведенными друзьями.

А потом, как будто это не было глупостью, Пэппи бросила свою скучную, но спокойную работу в больнице и устроилась в этот дурацкий приют по уходу за престарелыми под названием «Папоротник и вереск».

Ну и название! Но Пэппи есть Пэппи, она заявила, что ей там нравится, что для нее это было лучше, чем работа в клинике, потому что, когда она станет тут работать, людей не будут подгонять слишком быстро на тот свет. Многие из этих домов престарелых имеют бестактно жизнерадостные названия, ей еще повезло с этими «Папоротником и вереском», и она тут ползает на четвереньках, сажая растения, чтобы оправдать это глупое название.