События первой половины 88 г. показали слабость сената и официальной исполнительной власти; укоренившуюся практику насильственных методов решения политических конфликтов при условии, что существует сила, способная эту практику поддержать; политическую неустойчивость народного собрания в условиях его пауперизации, с одной стороны, и возросшей роли политического лидерства в комициях и политической демагогии — с другой.

В сложившейся ситуации Сулла оказался перед альтернативой: либо отправиться с армией на Восток против Митридата, либо поддержать сенат и восстановить порядок в Риме. Ситуацию, видимо, определил политический выпад Сульпиция лично против Суллы: народный трибун предложил передать кампанскую консульскую армию Гаю Марию, предоставить ему чрезвычайную проконсульскую власть и главное командование в войне с Митридатом (Liv. Per., 77; Plut. Sulla, 8; Vell., II, 18, 5; App. B. C, I, 56; Flor. Ep. bell., II, 9, 1923)^{245}.

Амбициозность Суллы не позволила ему принять новые правила политической игры. Все, к чему он стремился многие годы, оказывалось бессмысленным: первая половина консулата из-за беспорядков в Риме — бесславной (Сулла спасся бегством, и Марий укрыл его в своем доме — Plut. Sulla, 8; 10); армия и право ведения азиатской войны отняты Марием, давним военным и политическим противником. В сложившейся ситуации Сулла перевел развивавшийся в Риме конфликт политических интересов и политических группировок^{246} на новую стадию — повернул армию на Рим (Cic. Phil., VIII, 7; Liv. Per., 77; Plut. Mar., 35; Sulla, 910; Vell., II, 19, 1; App. B.C., 1,57—59).

Безусловно, это решение Суллы нельзя считать субъективно осознанным государственным переворотом. По сообщению Аппи-ана, политическим лозунгом Суллы было освобождение Рима от тиранов. При этом имелись в виду не только Марий и Сульпиций, но все те, кто действовали заодно с ними и ослабляли государство. Об этом Сулла говорил на собиравшихся народных сходках еще во время боев под стенами Рима (Арр. В. С, I, 57; 59). Таким образом, он постоянно подчеркивал, что действует в интересах государства и в соответствии с ситуацией, сложившейся в результате междоусобных распрей.

Сулла отказался от мирного решения конфликта из-за политической слабости сената. Вместе с тем он подчеркивал, что действует не против государства и римского гражданства, а как тираноборец (Арр. В. С, I, 57, 20). И позднее, после изгнания марианцев из Рима, Сулла своим поведением демонстрировал, что благодаря ему римский народ пользуется свободой (Plut. Sulla, 10). Он не собирался использовать силу против гражданского населения. Эксцессы подобного рода сам Сулла считал вынужденными (Арр. В. С, I, 59), а античная традиция объясняла их не заранее намеченным планом, а стихией боя (Plut. Sulla, 9). Сулла следил, чтобы со стороны его воинов не было какого-либо насилия над рядовыми гражданами; боролся против мародерства (Арр. В. С, I, 59). После изгнания противников, хотя он «мог стать единоличным владыкою, отказался от применения насилия» (Арр. В. С, I, 63). Т. Моммзен предполагал, что при известном индифферентизме и политической беспечности Суллы он вполне мог испытывать «отвращение к столичным политическим дрязгам» и, следовательно, «вовсе не замышлял государственного переворота». Однако объективно, начиная с этого времени, в Риме установился новый политический режим — военная диктатура^{247}. Этот факт прямо или косвенно признает большинство современных исследователей^{248}. По замечанию Ж. Каркопино, именно Сулла открыл секрет современной ему ситуации: политика Рима зависит от легионов и их императора^{249}. После взятия Рима Сулла провел первые мероприятия, которые должны были стабилизировать политическую ситуацию в государстве. По существу, они определили основные составляющие и главные направления его будущей конституции. Во-первых, были ослаблены политические противники. Законы Сульпиция были отменены (Арр. В. С, I, 59). «Двенадцать инициаторов мятежных и наихудших действий, среди которых были Марий с сыном и П. Сульпиций, он (Сулла. — Н. Ч.) изгнал из Рима — XII auctores nouarum pessimarumque rerum, inter quos Marium cum filio et P. Sulpicio, urbe exturbauit» (Vell., II, 19, 1; ср.: Liv. Per., 77; Plut. Sulla, 10; App. В. С, I, 60). Политический террор был возведен в статус государственной политики — расправа над марианцами и последующее их изгнание были закреплены законодательно (см.: Sail. Cat., III, 24)^{250}. Во-вторых, были восстановлены основы римской конституции. Сулла укрепил авторитет сената. Правда, он сделал это не столько конструктивными мерами, сколько деструктивными — одновременным ослаблением авторитета народного собрания и народных трибунов, сокращением их законодательной инициативы, «чтобы голосование было в руках не неимущих и самых смелых, но в руках лиц, обладающих достатком и здравым смыслом»; а также ужесточением контроля над исполнительной властью. Единственным источником по этому вопросу является для нас сообщение Аппиана (Арр. В. С, I, 59). Современные исследователи по-разному оценивают репрезентативность этого пассажа. Т. Моммзен полностью доверял античному автору. Он считал, что Сулла восстановил приоритет центуриатных комиций и древний Сервиев порядок^{251}. Большинство историков интерпретируют сообщение Аппиана несколько иначе: Сулла ограничил полномочия трибутных комиций и таким образом усилил роль центуриатных, в этом и состояла суть сулланской реформы центуриатных комиций в 88 г.^{252},[25]

Единственным конструктивным решением Суллы было пополнение сената 300 новыми членами (Арр. В. С, I, 59)^{253}. Многие современные исследователи считают пополнение сената в 88 г. проблематичным^{254}. Даже если этот факт ими и признается, они не видят возможностей реализации принятого положения, приводя целый ряд аргументов: во-первых, эта реформа требовала времени, которого у Суллы в 88 г. не было; во-вторых, не было и такого количества преданных сторонников; в-третьих, консул не имел права столь широкой ревизии списка сената. Таким образом, лишь в 82 г., когда сенат оказался чрезвычайно ослабленным, а Сулла получил должность диктатора, пополнение сената стало неизбежной, необходимой и возможной мерой.

Сложность ситуации состоит в том, что единственным для нас источником, проливающим свет на государственно-политические реформы Суллы этого периода, является сообщение Аппиана и нет возможности его скорректировать или опровергнуть, что вызывает у современных исследователей серьезные сомнения в достоверности аппиановской традиции. Нам представляется, что решение о пополнении сената действительно могло быть принято Суллой. Подтверждением этого может быть тот факт, что Аппиан отчетливо разделял предложения 88 и 81 гг. Он однозначно указывал, что в 88 г. предполагалось пополнение сената знатнейшими римскими гражданами в отличие от 81 г., когда предполагалось введение в сенат представителей наиболее знатных всадников[26].

Восстановление власти консулов (Арр. В. С, I, 63) и выборы должностных лиц на 87 г., проведенные Суллой, должны были закрепить государственный порядок и общественное согласие (Plut. Sulla, 10).

В-третьих, Сулла предпринял попытки решить основные сословные проблемы. Частично был решен долговой вопрос. Известно, что в 88 г. был принят «закон о двенадцатой доле». Неясно, что конкретно предписывал этот закон. Г. Блох и Ж. Каркопино говорили о введении моратория на все долги^{255}. Т. Моммзен считал, что был установлен лишь максимальный размер долговых процентов в 10^-12% годового капитала^{256}. В интерпретации этого закона Суллы мы следуем за мнением Т. Франка^{257}. Если учесть, что П. Сульпиций в 88 г. ставил вопрос об исключении из сената должниковсенаторов, а еще раньше (в 89 г.) с идеей ограничения ростовщического процента и облегчения положения должников выступил сторонник сенатского меньшинства претор Авл Семпроний Азелион, которого заимодавцы за эту инициативу убили (Liv. Per., 74; Арр. В. С, I, 54)^{258}, Сулла при решении долгового вопроса действовал не в интересах беднейшего населения Рима, а, прежде всего, в интересах обремененных долгами представителей сенатской знати.