мельницы; жалобы и ропот дошли до киевского воеводы Петра

Васильевича Шереметева, только что занявшего в Киеве место князя

Львова, и Шереметев сделал запрос гетману: на каком основании

производятся сборы со статей, не подлежащих гетманскому

ведомству? Гетман заперся, отвечал, что сборы собираются самовольно

без его ведома и что он послал по городам универсалы, приказывая, чтобы никто не собирал на него <стаций> (сборов), а собирались

бы они в свое время в казну великого государя. Между тем в Киеве

приехавшему царскому дьяку Евстрату Фролову говорили епископ

Мефодий и киевский полковник Дворецкий, а за ними вслед

повторял то же и Шереметев: надобно, чтоб переписчики доходных

статей по государеву указу поспешили в Малую Россию; мещане рады

будут и без отговорок станут вносить доходы в казну государеву, лишь бы козацким старшинам и козакам до них не было дела. А

если переписчики не прибудут до Семена-дня, чтоб переписать

людей и угодья, с чего доведется брать доходы в царскую казну, то

гетман, полковники и старшины все доходы отберут на себя, а

мещан и всех малороссийских жителей оставят на целый год нагими

и пограбленными. И в народной громаде стало высказываться уже

в это время враждебное настроение к Бруховецкому, на которого во

время избрания его в гетманы смотрели как на защитника бедных

против богатых, простых против знатных. В разных местах, по

городам и селам, собирались своевольные <купы>; такая купа

собралась недалеко от местопребывания гетмана, в гадячском повете, под

начальством прибывшего туда из слободских полков Ивана Донца, и гетман приказал ее разогнать, за что получил из Москвы похвалу.

Более всего не ладилось у гетмана с великороссийскими

воеводами. На Шереметева писал в Приказ Бруховецкий, будто тот

приказал вывести Козаков из города Димера и вместо них поставил там

залогу (гарнизон) из царских ратных людей, которые не могли

устоять, - пришли из Белой-Церкви поляки, побрали в плен ратных

людей и овладели Димером. Шереметев по этому поводу объяснял, что он вовсе не выводил Козаков из Димера, не ставил туда залоги

из своих людей, неизвестно ему, по чьему приказанию вышли ко-

заки из Димера, никого из ратных царских людей не брали в плен

3* 67

и не убивали поляки. Бруховецкий доносил, что лихие люди

прельщают Шереметева лукавыми словами и ссорят с гетманом, а

Шереметев возражал, что все это неправда, никто его с гетманом не

ссорит, а сам гетман <зело корыстен>, облагает поспольство

всякими поборахми. - Шереметев поверил собирать на государя

проезжую пошлину на перевозе у Переяслава гречанину Томаре, и тот

собрал этой пошлины 500 руб., а гетман требовал, чтоб Томара

привез ему в Гадяч тысячу руб., но у Томары не было столько денег, и он боялся, чтоб ему <не быть без головы>. Не в ладах был гетман

и с переяславским воеводою Вердеревским: доносил, что Вердерев-

ский был жаден, брал поборы и под предлогом, что в каком-нибудь

городе или деревне козак, по приказанию воеводы, не шел в войско, посылал туда ратных царских людей на становище и приказывал

собирать с жителей кормы. На Якова Тимофеевича Хитрова, бывшего прежде при гетмане в Каневе, а потом назначенного воеводою

в Полтаву, гетман доносил, что он полтавских Козаков отягощает

подводами, забирая лошадей у тех, которые сами были на службе, и оскорбляет заслуженных лиц, бывших прежде полковниками, да

и самого тогдашнего полковника ставит ни во что, говоря: он ваш

полковник, а я от государя послан и более всех вас, а вы все под-

чорты! <У него - писал c Москву гетман со слов полтавцев -

лучше обхождение с наложницами майоров, чем с козацкими женами.

Ни в сеножатях, ни в огороженных лугах и огородах козаки.не

вольны. Как к нему кто придет из товарищей, он очи им тростью

выбивает, в глаза плюет, а денщики, по его приказу, в шею

выталкивают>. Недружелюбно относился гетман и к находившемуся при нем

в Гадяче воеводе Федору Протасьеву и доносил, что тот с умысла, на зло гетману, допускает ратньш людям обижать малороссиян. В

Гадяче, Котедьве и иных городах не найдется ни одного двора, чтоб

не был обокраден, а коли поймают вора и приведут к воеводе на

расправу, так он не наказывает преступника и даже не отнимает у

него краденого имущества. Двух Козаков убили и убийц поймали, но никакого сыска и наказывания им не* было. Впрочем, Протасьев

в марте месяце был отозван.

Бруховецкий и епископ Мефодий, как мы видели, были прежде

большие друзья между собою. Мефодию не мало обязан был

Бруховецкий своим возведением в гетманское достоинство. Но по

возвращении из Москвы между ними, как говорится, пробежала

черная кошка. Оба способны и склонны были заводить козни, доносить, клеветать и рыть друг под другом яму. Гетман в Москве

увлекся оказанными ему почестями и ласками и надавал советов и

предложений, которые должны были повлечь за собою большие

перемены, не всем в Малороссии приятные. Введение воевод, отнимавшее суд и расправу от Козаков, еще не могло пока произвести

ропота, потому что воеводское управление еще не начинало дейст-

68

вовать, а Мефодий, менее чем кто другой, имел право упрекать за

такое нововведение Бруховецкого, потому что Мефодий, еще при

Выговском, будучи нежинским протопопом Максимом

Филимоновичем, указывал Москве на введение воеводского управления, как

на лучшее средство успокоить край. Но гетман, будучи в Москве, затронул и управление церкви своим советом прислать святителя

из Москвы. По возвращении гетмана Мефодию сообщил об этом

Дворецкий, и тут Мефодий увидел, так сказать, узелок, за который

мог зацепиться и начать козни против гетмана. Мефодий был

наречен блюстителем митрополитского престола до избрания нового

митрополита, и по его наущению киевское духовенство обратилось

к гетману с просьбою о том, что киевское духовенство желает по

своим стародавним правам и обычаям избрать в митрополиты

достойного человека. Гетман отвечал: <Радуюсь, что вы помышляете, чтоб митрополия киевская не пустела, не знаю только, такова ли

воля будет его царского величества, чтоб мысль ваша в

совершенство пришла. Мне в Москве припоминали постановленные Богданом

Хмельницким статьи, чтобы в малороссийские городы, и именно в

Киев, митрополит был прислан от святейшего патриарха

московского, и мы со всем товариством, как городовым, так и низовым, которое в Москве тогда было, на том руки приложили; он, свет наш

великий государь, отправил посланников своих просить

благословения святейших патриархов вселенских, и мы должны ожидать их

счастливого возвращения и присылки к нам царского указа>.

Получивши такой ответ, Мефодий, вместе с архимандритом

печерским и игуменами киевских монастырей, 22-го февраля 1666

года явился к киевскому воеводе Шереметеву за объяснениями.

- Мы просим, - говорил Мефодий, - чтоб великий государь

нас пожаловал, велел отпустить к себе выбранных наших

челобитчиков бить челом, чтоб великий государь не приказывал у нас

отнимать наших прав и вольностей.

- Ваших прав и вольностей, - отвечал Шереметев, -

великий государь отнимать не мыслит, да и от кого это ведомо вам

учинилось, будто великий государь изволит у вас отнимать нрава

и вольности?

Епископ сказал:

- Боярин и гетман написал нам, что указал государь быть

в Киеве митрополиту из Москвы, а не по стародавним правам и

вольностям нашим, не по нашему избранию. Мы состоим под

благословением святейшего патриарха цареградского, а не кого-

нибудь другого, и если быть у нас митрополиту московскому -