Первый бросок был неудачен - Ледовым наитием зверь сумел увернуться, и петля шмякнулась на снег. Выругавшись, вождь сбавил скорость, принялся на ходу наматывать жгут обратно на плечо. За спиной его грянул голос Сполоха:
- Левей бери, Головня!
Вождь обернулся, увидел: родичи уже летели, скатывались вниз, будто валуны с горы. Первым мчался Жар-Косторез на каурой лошади. За ним, отстав на корпус, скакали Головня, Светозар и Сполох, потом - Огонёк на санях, и последним - старик.
Вождь опять ударил пятками кобылу, присвистнул лихо, радуясь подмоге - забыл даже на мгновение, что рядом лежит средоточие Ледовой скверны. Снова припустил за удирающим стадом, пригнувшись к лошадиной гриве - чтобы ветер не бил в лицо, а обтекал, точно вода - покатый камень. Он мчался, забыв обо всём на свете, упоённый знакомым делом, для которого был предназначен судьбой. Наконец-то, после стольких дней тщетных блужданий, он оказался в своей стихии.
А небо неумолимо мрачнело и уже сыпало мелким снежком, точно предупреждало загонщиков: не ходите - хуже будет. Глаз Огня, и без того едва видимый сквозь вечную пелену дымных демонов, совсем пропал, оставив людей один на один со Льдом. Но вождь не видел этого. Не видел он и того, что Светозар вдруг остановился и начал заворачивать лошадь, махая остальным рукой: "Нзд! Нт пт!". И Огонёк, заметив это, с испугом заорал товарищам: "Стойте! Дальше нельзя!".
Ничего этого вождь не видел и не слышал. Раскрутив петлю, он что есть силы метнул её в лохматого тёмно-серого самца с двумя прямыми как жерди, длинными рогами. Петля зацепилась за рога, оленя дёрнуло назад, а вождя выбросило из седла. Грохнувшись лицом в снег, он сплюнул пресную жижу, выступившую на языке, и быстро поднялся на одно колено, уперев другую ногу в землю. Олень яростно бился в петле, волоча загонщика за собой.
- Светозар, Сполох, вяжите ему ноги! Лёд вас побери, быстрее!
Он хрипел и ругался, сражаясь с оленем, а зверь рвал сыромятную кожу, бил копытами землю, фыркал и мотал головой. Вскочив на ноги, вождь медленно тянул его к себе. Тут подоспели Головня и Сполох. Соскочив с лошадей, они подбежали к зверю, Головня схватил его за рога, а сын вождя повалил оленя на снег.
- Вяжу! - крикнул он, затягивая кожаный узел вокруг передних ног Большого-И-Старого.
Подъехал Пламяслав, весь в пару, тоже слез с лошади, начал связывать зверю задние ноги.
- Где остальные? - рявкнул вождь, вытирая пот со лба.
Он отпустил петлю, подошёл к добыче.
- Струсили, - откликнулся со злобой Сполох. - Зассали, чтоб им провалиться.
- Дристуны проклятые...
Вождь огляделся: в запале погони он и не заметил, что заехал в мёртвое место. Со всех сторон его окружали холмы с торчащими из них обломками каменных стен и ржавыми прутьями. Сверху на всё это безучастно взирало суровое тёмно-серое небо. Тут и там виднелись следы всякой живности: зайцев, песцов, евражек. Ложбина между холмами была вытоптана копытами оленей.
Вот, значит, какое оно, мёртвое место.
Вождь опустил глаза на зверя: тот лежал на взрыхлённом грязном снегу, бока его подрагивали, ноги, связанные жгутами, скребли по земле, чертя глубокие борозды.
Старик встал перед зверем на колени, сложил молитвенно руки:
- Прости нас, великий, что творим насилие над тобой. Но ты пожил своё и готов соединиться с Огнём. Мы же заберём твою плоть. Каждый общинник воздаст тебе хвалу за то, что ты позволил нам утолить голод. Благодарим тебя, Большой-И-Старый, за твою милость к нам.
И сразу вспомнились Головне слова старика, которые он твердил на все лады: "Где Большой-И-Старый, там духи смерти".
- Ты от Льда, я от Огня... - прошептал загонщик. - Прочь, прочь, прочь... Уйдите, демоны злые...
Вождь погладил пышные усы, сказал с нарочитой бодростью:
- Пусть Отец Огневик отмаливает этого зверя, мы своё дело сделали. А эти бздуны, заячьи души... - он задохнулся от ярости, не находя слов, и закончил: - Пусть пеняют на себя. - Затем повернулся к сыну. - Слетай-ка за нартами, Сполох.
- В один миг, отец.
Вождь спросил Пламяслава:
- Где там твоё средство от скверны? Самое время.
Старик вздохнул, подняв лицо к небу, прикрыл глаза и зашептал что-то. На бескровных губах стали набухать и лопаться, как весенний снег, маленькие пузырьки слюны. Пальцы его задрожали, и весь он стал как будто бесплотным, превратившись в тень. Затем поднялся, закряхтев, сделал шаг от поверженного зверя и покачнулся, словно встретил порыв ветра. Совладав с накатившей слабостью, расправил плечи и двинулся прочь от загонщиков. Родичи молчали, глядя ему в спину. Каждый хотел крикнуть: "Ты куда? Ошалел? Здесь же смерть", но крик этот, барахтаясь в груди, глох где-то в горле, не прорываясь наружу, ибо все вдруг поняли: старик отдавал себя Льду. Он спасал товарищей от скверны, жертвуя собой.
Полные благоговения и трепета, загонщики смотрели, как Пламяслав уходит всё дальше и дальше, торя себе тропу в снегу. Казалось, вместе с ним уходит живая память общины, связь с усопшими предками, отгоревшее прошлое. Он, этот лысый обрюзгший следопыт, учил детвору отличать добро от зла. Он вещал родичам о минувшем и настоящем. Он говорил о многообразии мира. От него, неутомимого разведчика, общинники узнали о далёких краях, где Огонь сияет с неба, а земли свободны от снега, где бродят говорящие медведи и живут люди с оленьими головами, где растут деревья в два пятка обхватов, задевающие кронами облака.
В детстве Головня часто убегал к Пламяславу, чтобы не слышать постоянных ссор родителей. Он спрашивал старика: почему Отец Огневик не позволяет людям расходиться, если они не хотят жить друг с другом?
Тот важно отвечал: потому что так велит Огонь - тело к телу, рука к руке. Слепившихся единожды разлучит лишь смерть.
Головня спрашивал: отчего зима сменяет лето, а лето - зиму? Старик объяснял: летом Огонь подступает близко, и тёмные духи прячутся под землёй, унося холод. А зимой Огонь, устав греть, возвращается на верхнее небо, и демоны вылазят на поверхность, воя от восторга - так приходит стужа.
А ещё старик говорил о прошлом. О том безмерно далёком и потерянном прошлом, которое не застали ни деды, ни прадеды. Он говорил: "Жизнь тогда была легка и привольна. Всего было вдоволь: еды и тепла. Огонь свободно сиял с небес и был так ярок, что нельзя было глядеть на него, не сощурившись. Люди тогда не кочевали с места на место, а жили огромными скопищами, потому что мягкая жирная земля питала их. Большая вода была далеко на полуночи, а не подступала к нам с севера и запада, как сейчас. Повсюду росли леса, полные зверья и птиц, а лето тогда длилось столько же, сколько и зима, ибо Огонь и Лёд находились в равновесии. День тогда был светел, как самое сильное пламя, а ночь темна, как глубокая яма. Дивное, чудесное время! Время древних людей".
Мнилось, что Пламяслав вечен: рождённый в начале времён, он покинет этот мир лишь с концом света. Но он уходил сейчас, и словно что-то ломалось в порядке вещей, что-то неуловимо рушилось без остатка. Он брёл сквозь сугробы, не оглядываясь, а загонщики смотрели ему вслед, боясь вздохнуть. Так и смотрели, пока он не пропал в колкой дымке изморози.
И тут же, словно по незримому знаку, серая пелена на небе истончилась, прорезалась молочными жилками, начала истаивать. Казалось, ещё немного, и Огонь порвал бы её, сжёг Своими лучами, воссиял в торжестве и славе. Но прихвостни Льда были ещё сильны. Вместо ослепительного пламени люди узрели лишь бледное блюдце, едва проступившее сквозь пыльную завесу. Огонь провожал последним взглядом своё чадо.
Глава вторая
- Пурга и хвори, и все несчастья земные да обрушатся на ваши головы! Как смели вы, ничтожные, польститься на Ледовый посул? Как не отсохли ваши руки и не отнялись ваши ноги? Как отважились вы явиться сюда, в средоточие Огненной благодати, после того, как прикоснулись к мерзости? Еретики и вонючие падальщики, вам не место среди людей! Вам место среди таких же как вы - отверженных и презренных. Уже сейчас вижу скверну, разъедающую вас, чувствую гниль, пронзающую ваши члены. Как ни рядились вы в личины правоверных, вам не обмануть Огонь и Его слуг. Думаете, не вижу ваши червивые душонки? Срам и поругание вам и вашим детям! Помните: врага мы познаём не по словесам, кои всегда лживы, не по поступкам, кои лицемерны, но по блеску глаз и скрежету зубовному, по страху и злобе, поражающему души. Не тот огнепоклонник, кто стоит в стороне от соблазна, но тот, кто давит искус везде, где заметит его. А вы, поддавшиеся прельщению - губители рода человеческого, худшие из людей! Чрез вас терпим мы муку и страдание, чрез вас сидим без еды. Вы, отступники, - корень всех бед, а главный корень - ты, вождь...