Мы шли недолго. Спустя минут десять шествия нам навстречу подъехал отряд во главе с дядей. Он был вооружён двумя заряженными пистолями, а слуги с арбалетами.

— Чёрт побери, что случилось?! — воскликнул он остановив коня, и спешившись, кинулся ко мне, — Мерин Жиля вернулся без седока, напуганный. А до этого мы слышали выстрел…

Я закрыла лицо руками. Рыдания буквально душили меня. Обняв, и осторожно похлопав меня по плечу, дядя вопросительно посмотрел на Жиля. Тот лишь виновато уставился в землю.

— Едем домой, там всё расскажите.

Он погладил меня по голове, и усадив впереди себя на своего скакуна, быстро помчал к поместью.

— Дорогая, так что случилось? — снова спросил меня дядя.

— Это было ужасно! — выпалила я сквозь слёзы, и рыдая бегом кинулась в свою комнату.

Стащив накидку и бросив в кресло возле камина, я позволила себе роскошь — упасть на кровать, уткнувшись в подушку лицом и зареветь. В это время доехавший до поместья Жиль во всех красках поведал хозяину о том, что произошло. Рассказ Жиля собрал и остальных слуг, которые вдруг обнаружили, что у них крайне много дел во дворе. Закончив с Жилем, дядя влетел в мою спальню словно ураган. Он немного потоптался возле двери, растеряно наблюдая мои всхлипы, затем сел на кровать рядом, и робко погладил по волосам, стараясь успокоить.

— Ну, будет, будет… Граф, конечно, поступил мерзко и недостойно. Напыщенный павлин! — дядя еле сдерживался, чтобы грязно не выругаться, — В папке было нечто ценное? — спросил он.

— Портреты родителей, братьев… — сквозь слёзы ответила я, — А вдруг он их сожжёт?

— Дорогая, я немедленно отправлюсь к этому зверю в облике человеческом, и объясню ему, что не по-христиански это; сироту обижать, — гневно начал дядя, но я прервала его.

— И он тогда порвёт портреты и бросит вам под ноги! Вы же не будете рисковать из-за этого жизнью и драться с ним потом на дуэли? Ведь он вас обязательно ранит или даже убьет, я этого не переживу!!!

От такого заключения, сорвавшегося с моих уст месье де Бельфор опешил.

— Дорогая моя, мне, конечно, много лет, но я ещё не разучился владеть шпагой! Пару дырок в теле этого безумца ещё точно смогу сделать. Но вот рисунки — это да. Он может уничтожить их нарочно, со злости, если я приду к нему с претензиями, — согласился он, подумав, — Но всё-же, не стоит так убиваться. У меня в доме есть портрет твоего отца. Правда, на нём он ещё юнец… И тем паче, портреты твоей семьи ведь есть и в твоём замке. С них можно снова написать новые наброски. Новую папку я закажу сегодня же, ещё краше старой! Вот напишу Шарлю, и он выберет тебе одну, не хуже королевской! И бумага будет и всё, что ты только пожелаешь, — продолжал он успокаивать меня, — А вот к замку больше и близко не подъезжай. Сама видишь, что вышло, — в ответ я понуро закивала, — А рисовать много чего и у нас можно! Сколько видов живописных, церковь в городе красивая… Если исчерпаешь места, то можно поехать к моим друзьям и зарисовать их красоты. Они-то с радостью покажут тебе свои земли! Вот и славно, — произнёс он, и похлопал меня по руке, услышав, что я прекратила всхлипывать, — Скажу Жаку, чтобы приготовил твой любимый пирог с яблоками.

После этого он вышел из спальни. Полежав в тишине на кровати и пожалев себя некоторое время, я встала и начала снимать мокрые юбки. Вдруг взгляд упал на мешочек, который ранее я поспешно кинула с накидкой в кресло. Порывшись в нём, я извлекла обрывки своего рисунка; к сожалению, у меня были всего лишь некоторые части этой испорченной работы. Бумага намокла, грязные разводы от снега смешались с порошком графита. Я вздохнула, разгладила кусочки, и аккуратно сложила их. Подойдя к туалетному столику, где стояла моя шкатулка с лентами, шпильками и прочими дамскими мелочами, я извлекла из неё шелковую траурную ленту и крепко перевязала клочки бумаги. Выбрасывать их я не стала, а положила на дно шкатулки, чтобы всегда помнить о коварстве дворян, даже таких благородных с виду.

Ночью того дня, после сытного и вкусного ужина, я погрузилась в крепкий сон. Со времён пожара, унёсшего жизнь моего брата, я стала часто кричать во сне и видеть кошмары. Они всегда чётко запоминались. Во время сна я всегда чувствовала, что определённое сновидение несёт опасность, внутри всё съёживалось и холодело. Я снова ощущала знакомые эмоции, которые подавляли здравое желание проснуться, превращая меня в беспомощную жертву Морфея.

Однако увиденный той ночью сон вызвал ещё и удивление. В нём я шла по коридору мрачного замка со свечой в руке. Босая, в одной ночной сорочке, которая светилась вызывающе белым пятном в этом немом царстве тьмы. Где-то раздавался надрывный детский плач, и в голове у меня прочно засела мысль, что я должна найти его источник. Плачь привёл меня к высоким дубовым дверям, но я знала, что за ними тёмный и огромный зал. Я бросилась к ним, но, как только я коснулась холодной бронзовой ручки, они резко распахнулись. Передо мной возник граф де Ла Фер. Он снисходительно улыбнулся, а затем внезапно бросился меня душить.

Я проснулась от собственного вскрика.

Мод, спавшая на софе в одной комнате со мной, сладко похрапывала. Видимо, мой крик был громким лишь для меня. С трудом переведя дыхание, я вытерла платком, лежавшим на прикроватном столике, пот со лба. Мысли были похожи на спутанный клубок нитей. Я никак не могла понять, откуда в моём кошмаре плач ребенка и как он связан с противным графом? Решив, что это просто след через чур сильных впечатлений от дневного происшествия, а остальное просто химера, я погрузилась в чуткий сон, вздрагивая от каждого шороха в ночи. Но уже спустя пару дней я выбросила этот ночной кошмар из головы, даже не подозревая, что он был своего рода вещим…

====== Глава 3. Рауль и Ангел ======

Если мой дядя не поехал устраивать скандал в замке графа, то это вовсе не означало, что происшествие было забыто и замято. Антуан де Бельфор вскоре убедился в том, что о выходке его соседа узнали всего его друзья. Узнали, осудили и, в который раз, пришли к выводу, что сей род проклят безумцем. Благодаря россказням Жиля, ставшим центром внимания слуг и местных жителей, как часть сего случая, происшествие заиграло новыми красками. В основном мрачными. Оно дополнялось, изменялось, и вскоре стало иметь только общие очертания с правдой. Так, к концу недели все были убеждены, что граф стрелял в упор в меня, в Жиля, в наших лошадей, что он чуть ли не с охотничьим ножом кинулся отнимать у меня рисунки и преследовал нас, пока дядюшка не подоспел с подмогой. Мои попытки возразить насчёт этих кривотолков не замечались, пропускались мимо ушей, списывались на мой испуг и хорошее воспитание. Решив, что сие абсолютно бесполезно и граф сам, отчасти, повинен в таких ужасных слухах, я предоставила этому кому наветов катиться далее.

Дядя же попытался полностью занять мой досуг. В течение месяца, снежного и холодного ноября, мы посещали многочисленных знакомых дядюшки. Званые обеды, ужины, просто приглашения погостить на пару деньков, у старых друзей, превратились для меня в череду вынужденных выездов с натянутой улыбкой на лице. Каждый подобный визит означал для меня сватовство, ежели в семье знакомого дяди находился молодой, неженатый человек, будь то сын, брат, племянник, кузен или друг, приехавший из другой провинции. Как правило, все молодые люди, общавшиеся со мной, были довольно просты в манерах. Их интересы, как и подобает интересам истинных мужчин, крутились вокруг охоты, гончих, породистых скакунов, оружия… Их разговоры приправлялись сальными или же пикантными шутками, которые, естественно, при дамах произносились шёпотом, вызывая, однако, громкие всплески хохота.

Увы, с теми «потенциальными кандидатами в супруги» невозможно было долго поддерживать интересный разговор. Если кто-то и отклонялся от вышеозначенных тем для беседы, то касался лишь размеров моего приданого, его состояния, а также состояния моего здоровья, с уклоном на то, смогу ли я одарить супруга наследниками. И, пожалуй, последняя тема вызывала у меня большее смущение, так как обсуждать подобные вопросы я была не приучена. Обычно в эти моменты мне на помощь приходила хозяйка дома, которая по обыкновению часто сидела рядом, и видя мои алеющие щёки, поворачивала разговор в любое иное русло. Если же хозяйки дома, понимающей и внимательной, рядом не имелось, то мне приходилось самостоятельно прилагать усилия, чтобы обратить внимание собеседника на нечто иное.