Что же касается Беннета, да, я усыновил его, надеясь, что Хильда останется жить со мной. Но как только мальчик появился в нашем доме, она уехала в Швецию, оставив меня одного. А что я мог сделать? Тут подвернулась мать Гейл, но и она после рождения девочки сбежала в Нью-Йорк, где выскочила замуж за какого-то бакалейщика. Я даже не был уверен, являюсь ли я отцом Гейл, хотя сейчас я в этом не сомневаюсь. Я старался воспитать Беннета достойным человеком.

Мне всегда хотелось иметь сына, и он появился. Моя обязанность заключалась в том, чтобы найти женщину, которая заменила бы мальчику мать. А это было совсем нелегко. Многие приходили наниматься на работу, но через несколько дней исчезали. Все они были на одно лицо, как я вспоминаю. Это только казалось, что мать Гейл, Улла, Хильда и молоденькая Сигни отличались друг от друга… — голос Самнера то повышался, то стихал, его голова слегка подрагивала.

Пытаясь сформулировать свои контраргументы, Самнер погрузился в воспоминания и замолчал.

Мюрей Харрис подошел к серванту и плеснул себе в бокал немного виски. Адвокату уже было около семидесяти, несколько лет как он оставил юридическую практику, но продолжал консультировать своего старого приятеля Самнера. Долгое время репортеры все пытались выяснить правду о знаменитом пожаре, и всегда им советовали побеседовать с Мюреем Харрисом. Но адвокат только отмалчивался.

После игры в теннис Харрис принял душ в ванной хозяина и переоделся, в комнате для гостей. Они славно поиграли в этот ясный летний денек. Харрис уже здорово загорел, он прекрасно себя чувствовал после тенниса. Как и Самнер Боутс, Харрис тоже обладал завидным здоровьем.

— Послушай, Самнер, я никогда раньше тебе этого не говорил, считая, что это не моего ума дело. Но мы быстро стареем, и я хочу сказать тебе об этом, чтобы у нас осталось время все обмозговать. Ты во время того пожара много лет назад сделал все, что смог, и я вел бы себя точно так же, и как любой другой на твоем месте. Зная, как было дело, не приходит в голову требовать от человека, чтобы он пошел на самоубийство только потому, что он мужчина и должен себя вести каким-то особым образом, в соответствии с чьими-то представлениями. Я имею в виду, если бы ты попытался вытащить из огня мисс Хейвершэм и ее подопечных, это бы означало верную смерть. Ты был отрезан от них сильным пламенем, тебе ничего другого не оставалось, как спасаться.

Но я никогда не мог понять, почему ты отгородился от всего Хартфорда, от всех твоих увлечений, почему не пытался бороться за свою правоту. Ты мог бы просто уехать из этого города и начать новую жизнь. Я достаточно стар, чтобы помнить, какими были во времена нашей молодости моральные нормы поведения, возможен ли был компромисс в вопросах чести… Черт, я бы просто уехал из города.

Самнер поглядел в свой пустой фужер, хотел налить себе еще вина, но передумал и вышел на террасу, адвокат последовал за ним.

— Мне не следует пить больше двух бокалов белого вина перед едой, — сказал Самнер, — иначе у меня начинается сердцебиение, — он с удовольствием вдыхал аромат гиацинтов. — Причина, по которой я этого не сделал, Мюрей, состоит в том, что никто не пытался всерьез разобраться в случившемся, никто не поверил моим объяснениям и не хотел понять меня. Конечно, я мог бы уехать, но это только бы укрепило уверенность в моей виновности в общественном мнении. Я решил просто послать всех к чертям и остаться здесь жить, надеясь, что когда-нибудь, когда улягутся страсти, меня все же поймут.

Я был у всех бельмом на глазу, ты знаешь. Даже у сына шлюхи есть своя гордость. Мне хотелось всем показать: «Вот что вы сделали со мной, но я буду жить здесь, пока вы, ублюдки, не поймете свою вину». Короче, я ждал, что мне поверят, что эти жалкие люди одумаются. Я считал, что мне не добиться правды, если я сбегу и скроюсь. У меня была иллюзия, что я смогу заткнуть им их обвинения в глотки, и все переменится. Я так и поступил, но ничего не изменилось. А потом уже было поздно убегать, я врос в этот дом, как камень в цемент. Женщины, покой и, конечно, ненависть, — вот все, что у меня было.

В том пожаре сгорела и моя жизнь, Мюрей. Я ушел от людей и создал свой собственный мир. Очень ограниченный, ты знаешь, но у меня было все, в чем я нуждался и что ценил. Эти ублюдки мне не поверили, и я ненавидел их. Мой отец также мне не верил до самой смерти. Продолжая так жить, я мстил им всем. Годы шли…

— Ну, хорошо, хорошо, — примирительно сказал Харрис, он опасался, что этот разговор слишком возбудит старика. Он действительно ненавидел весь мир. — Но почему тебя так мучила эта история?

— Потому, тебе я могу сейчас в этом признаться, что в тот ужасный день в сорок четвертом году я испугался. Я ушел со своего места во время представления, чтобы найти укромный уголок, где я мог бы выпить из своей фляжки. Не мог же я пить на глазах у детей. И тут начался пожар. Я вернулся и только потом побежал из зрительного зала уже с толпой. Я не мог заставить себя кинуться в огонь. Я не пытался никому помочь. Это было низко с моей стороны, но мой эгоизм взял верх. Уверен, что я и не смог бы ничего сделать. Судьба не дала мне погибнуть, но обстоятельства не оправдывают моего поведения. Моим первым побуждением было спасти свою жизнь. Вот поэтому после я зарылся в свою нору…

— И уединение от мира стало твоей привычкой, — сказал Харрис.

— Да. И я останусь тут, все будет по-прежнему, даже если я когда-либо буду оправдан.

— А твои родители, твоя сестра знали правду?

— Я никогда не говорил с ними об этом. Я просто остался один и ждал. Легче было все оставить на своих местах, чем пытаться что-то изменить. Когда мои отец с матерью умерли, я превратил этот дом в крепость, где у меня было все, что я хотел. Включая тебя.

Мюрей Харрис жестко посмотрел на своего хозяина.

— Ты не купил меня, — возразил адвокат.

— Нет. Но я нашел тебя и нанял, когда ты был еще зеленым юнцом и не имел никакой практики. Мне нужен был адвокат, который помогал бы мне во всех юридических и финансовых вопросах, включая импорт девочек из-за границы. Я знал, что это не совсем удобно для молодого домовладельца искать хорошеньких экономок, и мне нужен был кто-то посторонний, чтобы мог этим заняться. Я избегал старых приятелей как плахи, они не верили в мою невинность. Я ненавидел их еще и потому, что они могли догадаться, черт бы их побрал, что я все-таки струсил.

Вот я и нашел тебя, ты приводил своих друзей, и мы вместе играли в теннис. Конечно же, твоя адвокатская практика расширилась не за счет меня, понимаю. Ты человек со способностями, и даже когда ты оставил дела, мы по-прежнему друзья. Нет, я не покупал тебя. Ты меня неправильно понял. Я нанял тебя, тут есть разница.

Мюрея Харриса удовлетворили слова Самнера, и он постарался вежливо изменить тему разговора.

— Вернемся к цели моего нынешнего визита. Насколько я понял, ты хочешь подготовить два варианта завещания. По первому варианту Беннет не получит ничего кроме того, что положено ему по закону. Второй вариант предусматривает равный раздел имущества между Беннетом и Гейл.

В первом случае дом будет передан на благотворительные цели, во втором он останется обоим наследникам. Все правильно?

— Да, я хочу выбрать тот или другой вариант в зависимости от того, насколько серьезно Беннет связан с семейством Рестелли. Не хочу иметь ничего общего с мафией. Нужно, чтобы Беннет узнал о моем решении. И я напишу письмо Гейл, даже если ей все равно, она должна знать о моих чувствах к ней. Из завещания она узнает о моем отцовстве.

— Гейл очень похожа на тебя, не правда ли?

— Да. Я рассчитываю на ее здравый смысл и те качества, которые она унаследовала от меня. В любом случае Гейл оказывает на меня целебное действие, а Беннет приносит только заботы.

— Что касается Гейл, всегда есть надежда на исправление. Надеюсь, у Гарри Паркера что-то получится. Сам не пьет, старый друг, разумный мужик и умеет ладить с такими, как Гейл. — Мюрей спустился с террасы на лужайку и сел на мраморную скамью. — Когда я был молодым, сторонился людей типа Гарри. Мне понадобилось двадцать четыре года, чтобы стать членом Хэртфордского гольф-клуба из-за таких, как Гарри Паркер. Но, возможно, я неправильно воспринимал его.