Нет, она слишком молода для Льюиса. И потом он охотится за деньгами — материальная цель служит оправданием его действий. Она — такая хрупкая и ранимая, причинить ей боль — это слишком, даже для Льюиса.

А, впрочем, недоносок с извращенной психикой на все способен. Что ему стоит сломать этот юный цветок?

Бобби перевел взгляд на другую женщину. Она представилась учительницей. На взгляд Бобби, она была слишком худой. Рядом с ней сидела высокая южанка лет сорока по имени Вера, было в ней что-то провинциальное. Густые волосы выкрашены хной, длинную шею подчеркивает стоячий воротничок белой блузы, сквозь которую просвечивает жесткий черный лифчик. Несмотря на свой несколько странноватый вид, она вызвала у Бобби симпатию.

Он встречал таких женщин в разных местах, с такой Верой можно было выпить пива в баре и дружески поболтать. У них не совсем приятная кожа и неразвитая грудь, но они чистосердечны и доброжелательны, хотя и не избалованы мужским вниманием.

Вера рассказала, как она овладевает «ступеньками» и что они значат для нее… Дискуссия длилась больше часа, потом они сделали перерыв, чтобы выпить кофе и перекурить.

Тьерни ожидал, что будет дальше. Он поймал на себе взгляд Веры и ожидал, что она подойдет к нему и предложит вместе вернуться в Джорджию. Когда Бобби сказал, что он из Массачусетса и посещает там собрания анонимных алкоголиков, но не может овладеть и первой ступенью, то есть представить себе жизнь без выпивки, все заулыбались. Лидер группы сказал, что «все приходит в свое время». Бобби выглядел, как напроказничавший ребенок, и он надеялся, что он выбрал именно тот образ, который может привлечь внимание Веры с ее желанием всех опекать и мягко наставлять на путь истинный.

Да, он играл определенную роль. Так бы повел себя и Льюис, если бы он попал в эту компанию. Он, дескать, понимает, что губит себя алкоголем, но не может преодолеть пагубную тягу. Бобби старался не фальшивить. Он признался, что сам страдает от своей слабости и надеется все же завязать. Пока же он, сказал Бобби, остается в сточной канаве, в отличие от большинства из них, и не очень-то верит в действенность «двенадцати ступенек».

Сами они прошли через этот этап и отнеслись к словам Бобби с сочувственным пониманием. Его заверили, что придет еще день избавления, главное — не пить. Тьерни понимающе кивал головой.

— Если вы понимаете, что это необходимо, — сказал один из членов общества, — значит, вы сможете.

Вера наполняла целлулоидные стаканчики кофе, и Бобби оказался рядом с ней. Он признался, что очень одинок, страдает бессонницей и очень изматывается в бесконечных переездах. Она его хорошо понимала, так как сама много путешествовала.

Когда собрание закончилось, Бобби предложил подвезти Веру. Район, в котором она жила, находился в самом начале шоссе на Сент-Симонс Айленд, недалеко от его отеля.

— Вы ведь ирландец, не так ли? — заметила Вера. — У вас, как у всех ирландцев, большие руки, чуть сгорбленная спина и широкая открытая улыбка. И еще — мармелад в волосах.

— Там, где я раньше жил, было много ирландцев, — рассмеялся Тьерни, морщинки разбежались из уголков глаз.

— А я родилась в Гринсборо, штат Южная Каролина, и жила везде, где леди может дать отдохнуть своим усталым ножкам. Вера Мартин Маккензи бывала и в тех местах, откуда вы приехали. — Она закурила сигарету.

— Вы еще скажите, что в Массачусетсе нет такой дороги, по которой вы бы не проехали, — весело поддел собеседницу Бобби.

— Можете мне не верить, ирландец. Я проехала больше дорог, чем указано на карте, и все они вели меня сюда, в этот город и в эту группу анонимных алкоголиков. Жаль только, что я попала так поздно в конечный пункт моих скитаний. Мое дряхлеющее тело так бы не страдало, явись я сюда пораньше. И я бы не пережила столько горя, — сказала Вера.

В районе, где жила Вера, было много прибрежных ресторанчиков. Они зашли в один из них перекусить. Стены зала были выложены ракушками, собранными на берегу Сент-Симонс Айленд. Бобби и Вера выбрали столик у стеклянной стены, откуда была видна прибрежная полоса от Саунда до порта в Брунсуике. Разноцветные блики играли на темной воде.

Зал ресторана напоминал корабельный кубрик. В стену, отделяющую от кухни, были вделаны иллюминаторы вместо окон, через них официантки получали подносы с заказанными блюдами. Не хватало только старых капитанов, потрепанных штормами, с прокуренными трубками. Обстановка располагала к выпивке.

На собрании он выпил слишком много кофе, и кисловатый привкус хотелось заглушить чем-нибудь покрепче, а в баре так призывно звенели рюмками. Ему не пришлось хитрить, Вера легко угадала его желание. Очень непринужденно она сказала, что они могут зайти в ресторан перекусить и он возьмет себе что-нибудь выпить, раз уж ему так, черт побери, неймется.

— Я уверена, что вы солгали, когда уверяли нас, что уже четыре месяца как завязали, — сказала Вера. — Вы только примериваете на себя программу общества. И не беспокойтесь обо мне. Я уже восемь лет не пью и не собираюсь снова начать.

— Как вы меня разгадали? — полюбопытствовал Бобби с хитроватой ухмылкой.

— Дорогой, вы такой же прозрачный, как кодакский слайд. Кого вы хотели надуть вашими рассказами, «как это трудно все время путешествовать и оставаться трезвым?» Пьющего видно за версту. Я безошибочно определяю, завязал человек или нет.

— Это настолько очевидно? — спросил Бобби.

— Так же легко, как узнать Мадонну на нудистском пляже. Пойдите-ка лучше в бар и примите свою дозу. Если человек дозрел до трезвой жизни, это видно. Когда выпито под завязку, вы будете молить Бога, чтобы снова не попасть в какие-нибудь неприятности.

Бобби уже хотел было признаться, что никакой он не алкоголик, но побоялся, что тогда двери общества в этом городе будут для него навсегда закрыты. И потом он увлекся своей ролью. Изображая выпивоху, он подражал Льюису, и еще неизвестно, куда это его приведет.

А Вера вела себя так, будто была доброй старшей сестрой всех потерянных мужчин с проселочных дорог от юга до запада. Тьерни встречал таких во Вьетнаме, они работали медсестрами и раздавали гуманитарную помощь, подтирая чужое дерьмо и подставляя плечо мужикам, чтобы те могли поплакаться. Второпях обученные, бесстрашные, с искренней верой в чистоту человеческого сердца, они принимали на себя чужую боль и вину, даже если вся их внутренняя сущность протестовала против жестокости и ужаса войны. Возможно, такое самоотречение объяснялось тем, что происходящее вокруг было выше их понимания.

Тьерни считал, что в таких женщинах удивительно сохранилась детская непосредственность. Он сам не раз попадался на зов таких отзывчивых сердец, и они верили его вранью. Те, кто живут в выдуманном мире, непременно вляпываются в чужое дерьмо. А те, кто им вешает лапшу на уши, никогда не признаются, сколько дерьма в них самих. Если, конечно, они сами не восстанут против себя. Об этом думал Бобби Тьерни, слушая прямую и колоритную речь Веры Маккинзи.

У Веры были все понимающие зеленые глаза, подведенные черным карандашом, очень подвижное живое лицо — это делало ее даже привлекательной, по-своему миловидной, почти красивой. В этих глазах мир был большой «страной Мальборо», населенной честными и смелыми мужчинами. Наверняка, таким же казался ей и Бобби Тьерни. Ему это было приятно. А она гордилась, что живет в такой «стране».

Возможно, он просто расфантазировался, но Вера заразила его своей уверенностью и оптимизмом. Она обогнала его на двенадцать ступеней, пошутила Вера. А может, в эту минуту была как раз серьезна. Она считала себя ответственной перед теми, кто пытается одолеть первую ступень философии общества. Кто все еще слаб и страдает. Но Тьерни страдал совсем по другим причинам.

Бобби решился и показал Вере портрет Льюиса. Он попросил представить этого парня с бритой головой. Видела она его?

— Нет, — ответила Вера, чуть насторожившись.

— Нос у него, как у актера Джорджа Скотта, более длинный, видимо, был перебит в драке.