— Мы все боимся каких-то неожиданностей и удивления в жизни, но одновременно мы и хотим того, чего боимся, и поэтому ищем удивления в книгах.

Криста кивнула. Неважно, было ли его утверждение правильным или нет. Главное, она знала, что запомнит его. И это была функция, только не слов, а личности человека, произнесшего эти слова. Он находился в ее черепной коробке. Это был высший тип учителя. Питер Стайн заботился. Питер Стайн верил. Концентрация Питера Стайна на своей речи была тотальной. У Кристы ползли по спине мурашки от восхищения, когда она слушала его.

— А удивление может принимать разнообразнейшие формы. Неожиданные. Непривычные. Выпадающие из контекста. Удивление может оказаться знакомым, если человек уже предчувствует экзотику. Оно может оказаться покоем, если вы были настроены на бурю. Удивление может оказаться различной интенсивности, — сравните шок от удара острием топора по затылку или мягкий шок от необычного слова.

Он искал взглядом ее. Каким-то образом он найдет ее в этой огромной аудитории. Она была уверена в этом, хотя и знала, что это неосуществимо. Слишком темно. Слишком много народу. Однако его глаза сверкнули, встретившись с ее глазами. Он ей рассказывал про удивление, ей и никому больше. А может, он направил на нее свой взгляд, чтобы отплатить за ее обращение с ним на ее шоу? Тогда она стала смотреть в другую сторону. Сидевшая справа рядом с ней женщина подалась вперед, обратившись в слух. Девушка слева тоже. Криста тяжело вздохнула. Было очевидно, что они чувствовали то же самое, что и она. Питер Стайн мог говорить одновременно с каждым. И дорога к его чувствам тоже может оказаться изрядно наезженной, по которой проехал не один женский экипаж.

— Удивление может оказаться таким же дешевым и глупым, как возглас «пожар» в переполненной аудитории. И может стать таким же бесценным и поднимающим дух, как внезапное осознание того, что ты сам замечательный человек и чего-нибудь стоишь…

— Я хочу узнать тебя, — сказал голос внутри Кристы. — Я хочу узнать тебя и быть с тобой рядом до тех пор, пока ты сможешь удивлять меня, а я удивлять тебя. Я хочу ложиться рядом с тобой и погружаться в твои мысли, в твои идеи, в твое творчество.

Она тяжело вздохнула, но ее внутренний голос продолжил:

— Смотри, Криста, — предостерег он. — Будь осторожней. Ты влюбляешься.

Звуковой шквал ударил Кристу в лицо, когда она шагнула из коридора на верхнюю террасу отеля «Парк Сентрал». Она встала под цветущим деревом, которое поставили при входе, и дышала теплым воздухом, напоенным тяжестью ночного жасмина. Казалось, Господь забыл, что уже наступил ноябрь. И чудилось, что стоишь на пороге лета, а все вокруг, все эти безумные, избыточные цвета одежды участников вечеринки своей резкостью гармонировали с кроваво-оранжевым солнцем, которое садилось за мерцавшими небоскребами, что высились в центре Майами.

Ее привычный глаз оценил обстановку. Она находилась здесь уже три месяца и стала привыкать к не знающей никакого удержу энергии вечерних приемов на Саут-Бич, но этот выглядел по-особому, в духе Луи Каналеса и Тони Голдмана. Звучала музыка Веспера Спарроу. Неряшливый рок-ансамбль, состоявший из одних девушек, играл ее на приподнятой эстраде, находившейся в центре зала, и звуковые волны сплетались с волнами жары, поднимая температуру, и ожидания, курсировавшие среди гостей, когда молодые атлеты из СаБи[2] скользнули в механизм этой престижной вечеринки. Криста взяла под прицел толпу. Томные артисты и художники развалясь сидели возле публицистов с хвостами, как у пони. Неистовые антрепренеры говорили что-то в лица потеющих журналистов. Нью-Йоркские издатели с совиными лицами заинтересованно и возбужденно бродили среди мускулистых экземпляров мужского пола и загорелых, суперподтянутых девиц с модельной сцены Майами. Земные тона были под запретом. Цвет правил всем. Поощрялись только крайности. Юбки стали поясами, мальчики обнажили торсы, а танец превратился в состязания по аэробике. Все выглядело, как показалось Кристе, словно экспресс, мчащийся на большой скорости.

К запаху жасмина, жаре и нервной дрожи примешивались и ароматы пищи, вызвавшие обильное слюноотделение. Угол террасы был занят небольшими «казитас» — ларьками, предлагавшими обильный выбор деликатесов Майами. Все они представляли собой новое слово в кулинарном искусстве. Некоторые называли этот стиль «Кухня Нового Света», другие «Флориббин», но как бы он ни назывался, он отличался от всего. Криста подошла к одному из столиков. Настоящая Маленькая Гавана: такого сорта «казитас» можно было видеть во время фестиваля улицы Калле Очо, когда миллион кубинцев ели, пили и танцевали в течение целой недели. Тут виднелись и подорожник, и говяжий язык по-креольски, и горшочек с кипящими сосисками, жареные телятина и свинина; паеллас, запеченные в духовке цыплята и горки ассорти с черными бобами. Дальше фантазия кулинаров разыгрывалась еще сильней. Меланж из манго, причудливые комбинации из фруктов, а к ним кружочек цитрусовых. Складные столики ломились от тяжести подносов, на которых экзотические фрукты из тропиков кричали о себе, требуя внимания, чтобы покорять нёбо и плавить рассудок. Папайя, гуайаба, кумкуат, плоды хлебного дерева и юкка сливались в счастливые, но необычные комбинации с цыплятами и фазанами, с олениной и морским окунем соте. Желудок Кристы застонал в предвкушении, но прежде всего требовалось что-нибудь выпить.

Официанты явно были набраны в одном из вечерних сборищ гомосексуалистов у Сюзанны Барч в «Варшаве», в самом знойном клубе Побережья. «Девушка», которая возникла возле плеча Кристы, носила в ушах кольца «поп-арт» и экстравагантное платье от Кармен Миранды. «Ее» желтые волосы были высоко зачесаны и полны кусочками и обрывками безделушек, которые поблескивали в свете огней, мигавших над оркестром.

— Вы не могли бы мне сделать банановый дайкири? — попросила Криста.

— Я могу тебе сделать дайку[3] с бананом, милочка, если тебе это по вкусу, — произнесло существо, тряхнув лебединой шеей.

Криста рассмеялась, расслабившись от непочтительности города, который она считала теперь своим. Напиток оказался прохладным и искристым. На его поверхности плавала белая гардения, распространяя знойный, томный аромат. Она оглянулась по сторонам. Увидела несколько знакомых, но они могли и подождать. Ей хотелось побыть наедине со своими мыслями еще немного, одной в толпе, наблюдая, подбирая и выбирая. Она пошла в угол террасы и высунулась наружу, заглянув за угол здания. Перед ней протянулись крыши отелей «Арт Деко», залитые снизу обильным неоновым светом множества пастельных оттенков. Теперь солнце превратилось в горящее воспоминание, но там, на материке, остатки его красоты опаляли абрис громадной башни Сен-Траст и Юго-Восточного здания, подчеркивая их силуэты на фоне потемневшей синевы неба. Автомобили, словно светлячки в темноте, извивались по дамбе, соединявшей Побережье с Майами; волшебные огни мигали и на пассажирских лайнерах, когда они скользили к Правительственному каналу. Дома на Стар-Айленде, где находился и новый дом Кристы, мерцали окнами на фоне темных вод Бискейнского залива. Она посмотрела в другую сторону — с океана веял теплый бриз. Взошла луна, ее лучи плясали на широкой береговой полосе, окрашивая перья пальм фосфоресцирующим светом. Два светящихся воздушных змея двигались синхронно, словно обладали разумом, над карамельным песком, и Кристе удалось даже разглядеть двоих мужчин, управлявших ими, Они стояли рядом, их руки двигались в запутанном, сложном ритме, мышцы и суставы, казалось, контролировались одним, общим сознанием. Вдоль дорожки парка «Луммис» проехала девочка на пурпурных роликовых коньках. Она двигалась медленно, гибко и плавно, ее длинные ноги чиркали по тротуару, словно лаская его. Ее рассудок затерялся в звуках наушников, пока она скользила вдоль изгибов пляжа, и Криста знала, что она, должно быть, грезит мечтой Майами и что ее красота поможет мечте осуществиться.