ДЬЯВОЛ – ПЕРВАЯ ЖЕРТВА

Жрать дома уже было нечего. Хотя на коммунальные платежи он не тратился, собственно, как и почти все теперь жители кризисного Мувска, кушать что-то было надо. По талонам ничего не давали вторую неделю, хотя, как говорили в очередях, продукты в городе были, вон – в «Гекторе», или в «Парадизе», «Гиппо», в «СанРемо» говорят, есть всё что угодно, – и икра, и коньяк, и торты… и колбаса. Плати только. Валютой. Кризис, говорят, преддефолтное состояние, или что ещё они там выдумают. Наличие в продаже тортов – для тех кто может себе это позволить по «сильно коммерческим» ценам больше всего бесило.

Озлобление накапливалось, откладывалось, нарастало как гора шлака; нет – как сложенные одна на одну неровно бетонные плиты, угрожающе кренящиеся, чудовищно тяжёлые и опасные, – а беззаботный крановщик всё добавлял и добавлял их в стопку; и ясно было что когда-то это всё рухнет, погребя под собой случайно оказавшихся рядом.

Хорошо что ушла жена. Хорошо что забрала детей. В его новой сущности у него не могло быть детей, семьи, привязанностей. Каждый день он старался врастать в новый образ, – образ «Врага рода человеческого», – существа хитрого, коварного и безжалостного, – а самое главное, – успешного. В конце концов он ведь был актёром. Входить в образ было его профессией, – но на этот раз он хотел, чтобы образ вошёл в него, стал его сущностью, его плотью и кровью, – образ Диавола.

В бога он не верил. Он просто сложил этот образ, свой новый акк, свою новую понравившуюся ему сущность из обрывков детских страхов, впечатлений от фильмов ужасов, кусков характеров из драматических ролей – сыгранный или просто прочитанных. Как ни странно, образ получался цельным; он постепенно врастал в него, замещая своей могучей и беспощадной цельностью жалкие трепыхания нищей актёрской душонки, – это не было оскорблением, он сам так думал о себе, и сам всячески, старательно, культивировал в себе этот новый, цельный, нравящийся ему образ. Но до сих пор новая личность никак не проявляла себя внешне, хотя – он заметил, – в игре во всё ещё временами, хотя и с перебоями и лагами работающем интернете, он стал заметно более уверен в себе и более агрессивен… Однажды он с удивлением обнаружил, – он давно уже как-то не смотрел на свой левел, ему теперь это было просто неинтересно, – что он давно уже играет на двадцать первом левеле, вот ведь!.. И периодически ему опять попадался в играх Архант, и опять тот, как обычно, сыпал оскорблениями и издёвками, в том числе и над игровым ником -  «Много вас тут таких, «Дьяволов», ты, дебил, возьми себе ник поскромнее, ты же играть совсем не умеешь, нубяра!», – хотя он не знал что под новым ником скрывается прежний его сетевой знакомец, не пришедший на стрелку (как он считал), чтобы «пощупать друг другу морду», а потом и вообще исчезнувший, как он думал, с игрового сервера, – или вообще бросил играть, нуб неисправимый, или подался на другой сервер, чтоб со мной не пересекаться, – так он думал. Он не представлял, сколько раз, в очередной раз проигрывая ему, теперь уже Diavol представлял как он рассчитается со всеми своими обидчиками, – в его лице, рассчитается холодно, злобно и кроваво. Не мог он это знать. И потому по-прежнему сыпал оскорблениями, выигрывая раз за разом, – он был хороший геймер, с отличной реакцией, и тоже поправлял в сети свою самооценку…

Новая личность выросла, сформировалась, стала цельной и самодостаточной, – как казалось Артисту, – но тело банально хотело жрать… А жрать было нечего, – он никогда не опускался до столь низменных вещей как делать запасы. Приходилось стоять в очередях, на отоваривание талонов, хотя продуктов давали всё меньше и меньше; а продавать что-то из обстановки он брезговал, считая дешёвкой, недостойным себя. Однажды только сумел заставить себя сходить на рынок и там у не то армян, не то азербайджанцев сменять немного макарон, картошки и крупы на своё золотое обручальное кольцо и забытые женой на серванте её золотые серёжки.

Он всё ждал, когда появится ВОЗМОЖНОСТЬ, – он верил, что она придёт, театр по-прежнему не работал, кинотеатры, собственно, тоже; всё чаще стали веерные отключения электричества, а с падением интернета и новости стали только официозные, – и такие приглаженные, такие глянцевые, что ежу ясно было что в мире творится что-то настолько страшное, что и говорить людям об этом невозможно открыто, только иносказаниями.

А возможности – возможности, золотой возможности круто изменить свою опостылевшую жизнь всё небыло, хотя он уже был совсем, совсем готов – к любому действу, к подвигу или злодейству; а то, что теперь постоянно хотелось есть и слухи о том что в супермаркетах по-прежнему пекут торты «для тех кто может себе это позволить», конечно же больше подвигало к злодейству; и он даже снял с полки и стал перечитывать «Преступление и наказание», особенно сцену где Раскольников с процентщицей… Ставя себя на место Родиона, он не чувствовал в себе ни грамма описанных Достоевским душевных мук после двойного убийства, – устарел, устарел Фёдор Михалыч, думал он, ну какая такая сейчас достоевщина, какие душевные терзания, – ну кокнул Родион  двух никчёмных старушенций, а уж столько вокруг он переживаний навертел… Прислушиваясь к себе, он представлял, как сыграл бы это – и муки совести, и терзания от загубленных душ, – сыграл, сыграл бы! и несомненно талантливо, – но лишь сыграл бы, в себе он не чувствовал никакого запрета на «душегубство». Подумаешь! Мрази и падаль, клопы и тараканы – вот кто есть люди, озабоченные своими мелочными проблемками, чего бы он должен был жалеть, что кто-то раньше отведённого ему срока сдох?? Даже если и я к этому руку приложил? – не переживают же рабочие на заводах, изготовляющих снаряды-бомбы, что от их изделий, за которые они получают, кстати, заработную плату, покупают подарки детишкам, гибнут люди где-то в чужих странах? Так какого чёрта?.. Вернее, какого Диавола?.. Нет, устарел, устарел Фёдор Михалыч, пора ему на свалку, – думал он. Но не было у него знакомой процентщицы…

А кушать хотелось.

Случай представился однажды. Не ВОЗМОЖНОСТЬ, – просто случай, случай увидеть как всё это рядом, – просто протяни руку; вернее – просто сделай что хочешь и возьми что пожелаешь, – если можешь. «Возьми себе всё что хочешь, – и дорогое седло, и сбрую для коня, если ты силён и смел», – вспомнил он почему-то слова одного отрицательного, но очень цельного персонажа в старом революционно-патриотическом фильме.

Очередь на отоваривание талонов на макаронные изделия была большая и склочная. Как-то он быстро понял, что ничего он сегодня тут не выстоит. Но стоял просто по инерции, – интернет сегодня «лежал», и заняться больше было тупо нечем.

Выкрики «Вас тут не стояло!» и «Да вон за той лиловой женщиной, а она за той, – с розовой сумочкой, – что вы мне говорите, я только на минуту отошла!...»  сливались в тугой рассерженный гул, в котором вязло как в патоке любое сказанное слово; и видимо поэтому на периодические выкрики продавщицы «Не стойте, не занимайте, всё равно всем не хватит, сегодня мало завезли, заходите через три дня!» никто почему-то не обращал внимания.

Нахальный парень, с рыжим хаером, как это стало модно у новой генерации молодёжи – гопов, сделал попытку сразу, от дверей магазина, не тратя времени на оценку обстановки, ввинтиться в очередь и проложить себе путь к прилавку, – и поначалу ему это удалось: и так все толкались, а его нахальные беспардонные тычки локтями налево и направо почему-то были восприняты как должное – раз так нахально лезет, значит имеет право?.. И он ввинчивался, раздвигая людей налево и направо, и добрался уже было до самого прилавка, когда нарвался на не уступавшую ему в упорстве тётку.

– Куда ты прёшь?? Нет, куда ты прёшь?? Ты чего это толкаешься?? Ты кто такой – иди отсюда, говнюк, пока я полицию не вызвала!! – заголосила рыхлая мадама в вязаной кофте несмотря на летнее время. На носу у неё поблёскивали капли пота, она уже была возле прилавка, и вожделела долгожданные макароны, или там вермишель, – и совсем не была настроена пропускать вперёд кого бы то ни было. Вслед за ней, как после щелчка выключателя, включилась почти вся остальная очередь; особенно те, кто стояли недалеко от прилавка и рассчитывали что уж им-то макарон хватит… «Пошёл вон! Вот молодёжь пошла! А ну вали отсюда! Как только совести хватает! Мы тут уже два часа стоим!..» – разгневанные реплики немедленно стали сопровождаться действиями; рыхлая потная дама в кофте, послужившая инициатором возмущения, постаралась огреть нахала сумкой по рыжему хаеру, но промахнулась; тот тут же плюнул ей на плечо, но очередь уже, как живой организм, задвигалась, сокращаясь и вспучиваясь, и этой своей перистальтикой тут же выдавила нахального парня обратно к дверям магазина. «Говнюк!» – ещё раз визгливым фальцетом выкрикнула тётка в кофте, и тут же обратилась к прилавку, совая столь же почти потной как она и усталой от гвалта продавщице свои талоны.