— Значит, ты думаешь, что кто-то охотится за твоей тетушкой? — спросил Мюррей. — Кстати, как она?

— Во-первых, я пока ничего не думаю — голова болит так, будто по ней проехали все грузовики с цементом, идущие на Дэн Райан. А что касается тетушки, то вчера она уже сидела и ела, но говорить со мной отказалась и притворилась такой больной, что доктора отгородили ее от полиции каменной стеной. Позвони в Риз, может, доктора позволят тебе поговорить с ней. Но только не очень на это рассчитывай. Теперь ты знаешь ровно столько же, сколько и я. Спокойной ночи, я ложусь спать.

Я положила трубку прежде, чем он успел спросить что-нибудь еще. Телефон зазвонил опять, но я не прореагировала. Мистер Контрерас предложил постелить мне постель на кушетке, приготовить чай, оставить у меня собаку и еще кучу всего… Черные точки снова запрыгали у меня перед глазами и стали разрастаться в огромные круги.

— Я хочу остаться одна в своей собственной квартире и лечь спать в свою собственную постель. Я знаю, вы мне желаете добра; вы помогаете мне, как сумасшедший. Но если вы сейчас же не заберете собаку и не оставите меня в покое, я заору или потеряю сознание, а может быть, и то, и другое.

Старик был оскорблен в лучших своих чувствах. С другой стороны, он, конечно, понимал, что я нездорова; ему и раньше случалось видеть сотрясение мозга.

— Да-да, киска, мы уходим, успокойся, тебе сейчас главное — не волноваться. Отдыхай как следует. Тебе надо набираться сил. Ты выглядишь так, будто потеряла десять фунтов.

Он собрал посуду, поворчал по поводу того, как я мало съела, забрал собаку и вышел. Я заперла дверь на все три замка и поплелась в спальню. Черные крути перед глазами понемногу стали проходить, и я забылась в тяжелой полудреме. Элина была во всех моих снах. Конечно, она дыра в моей голове, но кто-то пытался ее убить, и я не могла этого так оставить.

Сегодня утром в клинике, перед тем как уйти, я пыталась с ней поговорить. Она притворилась спящей.

— Нечего разыгрывать из себя опоссума, тетечка. Тебе все равно придется когда-нибудь со мной поговорить.

А потом пришел доктор Хомерин, прервал мое наставление и вывел из палаты.

— У нее тяжелый шок, — пояснил он. — Это при том, что ее нервная система и до этого была не в лучшем состоянии. Я запретил впускать сюда полицейских. Хотите, чтобы и вас перестали допускать к ней? Стрессы ей сейчас категорически противопоказаны. Она нуждается в вашей поддержке, а не в укорах.

— Тогда и ее не допускайте в мою жизнь, — с яростью бросила я. — Запретите ей звонить по ночам и просить о помощи — запишите это в ее истории болезни. А заодно удостоверьтесь, что она не укажет мой адрес вместо своего, когда дело дойдет до уплаты по счетам, и не сделает меня своим гарантом. Вот если вы все это сделаете, тогда можете не допускать меня в ее комнату.

Доктор Хомерин внимательно смотрел на меня во время этого взрыва, а потом мягко произнес: по его мнению, мне следует подумать о том, чтобы после больницы забрать тетку к себе — ей наверняка понадобится уход, пока она окончательно не поправится. Мне захотелось задушить его его же стетоскопом. Вот тогда-то я и ушла домой.

Теперь же, вздрагивая и ворочаясь на своей постели в беспокойном сне, я пыталась понять, есть ли у меня какой-нибудь долг перед тетушкой? Дядя Питер, конечно, твердо ответил бы: «Нет!» — и дело с концом. Но то Питер… Я даже не позвонила ему — мой усталый ум не смог бы оказать достойное сопротивление его самодовольству. Есть ли у меня долг перед тетушкой, да такой, чтобы забыть о собственной работе и о собственной жизни?

Я подавала стакан с водой Габриеле, когда руки у нее настолько ослабли, что она не могла ничего удержать. Я выносила горшки за Тони, когда он уже не мог дойти до туалета. Хватит с меня, я и так уже сделала достаточно. Но убедить себя не могла.

Из этого беспокойного полузабытья меня вырвал приход полиции в лице Роланда Монтгомери и Терри Финчли. Было четыре часа. Роланд не отпускал кнопку звонка до тех пор, пока я больше уже не могла не обращать на него внимания. Я спросила в домофон, что им нужно, и услышала в ответ, что, если сейчас же не открою, он приедет с ордером на арест и заберет меня в участок. Пришлось впустить. Терри Финчли прибыл с ним вместе по приказанию Бобби Мэллори как представитель отдела тяжких преступлений. Ему, похоже, совсем не нравилось, как Монтгомери со мной обращается, но, будучи младшим по званию, он не имел права вмешиваться.

Я завернулась в одеяло и вышла в гостиную. Во сне я, видно, сильно вспотела, а сейчас чувствовала озноб. Черные круги перед глазами, слава Богу, исчезли, но голова словно набита ватой. Я села на кушетку, поджав под себя ноги.

— Выкладывай все, Варшавски, — сказал Роланд. — Что ты делала в этом здании? И как случилось, что оно загорелось именно тогда, когда ты была там?

— Уж такая я зажигательная особа, — пробормотала я; язык едва ворочался во рту.

— Что-что? — заорал Монтгомери.

Финчли едва заметно покачал головой — предупреждал, чтобы я была поосторожнее.

— Я звонила Фери, — внезапно вспомнила я. — Его не было на месте, ночной дежурный обещал ему передать, куда я иду. Он просил держать его в курсе, если я узнаю что-нибудь о тетушке. Не знаете, передали ему? Может быть, и Бобби поэтому там оказался?

— Здесь я задаю вопросы! — рявкнул Монтгомери. — А зачем ты звонила в участок?

— Остынь немного, лейтенант, и послушай, что тебе говорят. Я только что объяснила, зачем позвонила в участок. Фери получил мое сообщение или нет?

Финчли вмешался прежде, чем Монтгомери снова успел заорать:

— Фери не сразу получил ваше сообщение. Он оставил свой биппер в кармане куртки, а сам пошел играть в покер. Только когда вернулся к себе за сигаретами, услышал сигналы и позвонил в управление. А потом сразу же умчался по тому адресу, который вы указали. Хотя к этому времени кто-то уже успел позвонить в полицию и сообщить о пожаре. Кстати, лейтенант Мэллори устроил разгон ночному дежурному за то, что тот не сообщил кому-нибудь еще о вашем звонке. Но ведь вы не сказали, что звонок срочный.

— Ага, а потом Фери и Бобби атаковали клинику. Ясно… А почему теперь здесь вы?

— Мисс Варшавски, — ледяным тоном произнес Монтгомери, — детектив Финчли находится здесь Для того, чтобы помочь расследованию. Почему послали именно его, вас не касается.

Я хотела было разразиться бурной речью по поводу того, что полиция должна служить гражданам, к коим я отношу и себя, следовательно, Монтгомери и мне должен служить… Но я чувствовала себя слишком усталой для того, чтобы бороться. Меня все еще трясло. Я поплотнее завернулась в одеяло, но продолжала дрожать. И пока Монтгомери задавал мне свои вопросы, я вновь прошла через все случившееся.

— Ну и кому же это было нужно — оставить вас двоих там, в горящем здании, на верную смерть? — спросил Монтгомери.

— Вы же у нас главный по поджогам и взрывам, лейтенант. Вот вы и разберитесь. Я же могу только сказать, что мне здорово повезло: сижу здесь с вами, что-то еще соображаю и даже могу вести эту увлекательную беседу.

Финчли хотел было что-то сказать, но потом передумал, лишь энергично черканул что-то в блокноте. В полумраке комнаты его коротко остриженные черные волосы почти сливались с темной кожей лица.

Монтгомери нахмурился и произнес:

— Гостиница «Берега прерий» находится как раз через дорогу от того места, вокруг которого вы так суетились на прошлой неделе?

— Вы удивительно проницательны, — сказала я со слабой улыбкой. — И что же из этого следует?

— Сдается мне, что вы сами и подожгли этот дом, чтобы привлечь внимание нашего отдела к расследованию пожара в «Копьях Индианы».

Все закружилось и поплыло перед моими глазами. Я случайно бросила взгляд на Финчли — у него буквально челюсть отвалилась.

— А я и не знал, что мы рассматриваем такой вариант, Монти, — тихо проговорил он.

— А я никогда не подозревала, что у вас такое богатое воображение, — обрела я наконец дар речи. — Начитались, наверное, Тома Клэнси[23] в выходные.