Я вернулась в офис около семи, чтобы напечатать отчеты, сулившие мне пять сотен долларов, так как оба клиента платили незамедлительно. Я намеревалась послать им ответы по почте наложенным платежом.

В тот момент, когда я барабанила на своей старенькой «Олимпии», зазвонил телефон. Я взглянула на часы — было почти восемь. Ошиблись номером? Кэролайн? А может, Лотти? На третьем звонке я подняла трубку, опередив службу ответа.

— Мисс Варшавски? — Я услышала голос пожилого человека, слабый, вибрирующий.

— Да, — ответила я.

— Пожалуйста, я хочу поговорить с мисс Варшавски. — Несмотря на некоторое дрожание в голосе, человек говорил уверенно, тоном, присущим руководителю.

— Я у телефона, — сдерживая нетерпение, проговорила я: я пропустила обед и мечтала о стейке и порции виски.

— Мистер Густав Гумбольдт желает видеть вас. На какое время вам было бы удобно назначить встречу?

— Вы можете сказать мне, зачем я ему понадобилась?

Я вернула каретку на один знак, чтобы замазать опечатку белилами. Как выяснилось, куда труднее найти замазку для исправлений и ленту для пишущей машинки, чем купить современный принтер. Я осторожно поставила флакон на место, дорожа его содержимым.

— Насколько я понимаю, это конфиденциальное дело, мисс. Если вы свободны сегодня вечером, он мог бы встретиться с вами не откладывая. Или завтра в три.

— Минутку, я взгляну, что там у меня на сегодня.

Я отложила трубку и взяла с полки справочник «Кто есть кто в чикагской торговле». Статья, посвященная Густаву Гумбольдту, составляла полторы колонки. Родился в Бремерхавене в 1904 году. Эмигрировал в 1930 году. Председатель и руководитель акционерной компании «Гумбольдт кэмикел», основанной в 1937 году; имеет заводы в сорока странах; в 1986 году объем продаж составил восемь биллионов долларов; активы — десять биллионов; штаб-квартира корпорации находится в Чикаго. Ну разумеется, я миллион раз проходила мимо Гумбольдт-Билдинг, бывая на Медисон-стрит, и помню это старое здание, лишенное каких-либо архитектурных излишеств, помпезного входа и вестибюля, так характерных для современных учреждений.

Я вновь взяла трубку.

— Я смогла бы сегодня вечером около девяти тридцати, — предложила я.

— Это было бы прекрасно, мисс Варшавски. Адрес — Роэноук-Билдинг, тринадцатый этаж. Мы обяжем привратника присмотреть за вашей машиной.

Роэноук — почтенная старая «вдовушка» на Оук-стрит, одна из шести или семи построек, вытянувшихся в ряд вдоль Мичиган-авеню и обращенных торцами к озеру. Все эти здания выросли здесь в начале века, призванные служить обиталищем для всяких там маккормиков, свифтов и им подобных, короче, для «сливок» общества. В наши дни там можно поселиться, если есть лишний миллион долларов, чтобы вложить его в жилье, и если вы относитесь к членам британской королевской семьи. После года или двух интенсивной проверки вам, может быть, позволят проживать в этом районе.

Я установила рекорд скорости, печатая двумя пальцами, ибо к восьми тридцати уже вложила отчеты и квитанции в конверты. Разумеется, я была вынуждена отказаться от виски и стейка. Мне не хотелось выглядеть тупой и сытой во время предстоящей встречи с незнакомцем, кто бы он ни был. Но зато у меня еще оставалось время, чтобы слегка перекусить — скажем, суп и салат, — тем более что мне не надо было беспокоиться о месте для парковки и тратить драгоценные минуты на поиск удобной стоянки.

Я направилась в маленький итальянский ресторанчик, что находился вверх по Уобош от моего офиса. Заскочив в туалетную комнату, я обнаружила, что мои волосы закудрявились от утреннего дождя, но, по крайней мере, черное платье все еще выглядело опрятным и деловым. Я наложила легкий, почти бесцветный макияж и, сев за руль, вывела свой автомобиль из подземного гаража.

Было почти девять тридцать, когда я лихо развернулась под зеленым козырьком Роэноука. Привратник, безупречный в своей ладно пригнанной зеленой ливрее, учтиво приветствовал меня легким наклоном головы, когда я назвала свое имя.

— A-а, мисс Варшавски… — Голос его был мелодичным, а тон добродушным. — Мистер Гумбольдт ждет вас. Не дадите ли мне ваши ключи от машины?

Он провел меня в вестибюль. Более современные здания, возведенные для нынешних нуворишей, сверкают стеклом и хромированной отделкой. Их отличают огромные, прекрасно оборудованные холлы с драпировками. А Роэноук построили, когда труд был дешевым и одновременно более искусным. Пол был выложен замысловатой мозаикой в виде геометрических фигур, а отделанные деревянными панелями стены украшали барельефы из плоских египетских фигур.

Пожилой мужчина, тоже в зеленой ливрее, сидел в кресле у двойных деревянных дверей. Когда я вошла, сопровождаемая привратником, он поднялся нам навстречу.

— Молодая леди к мистеру Гумбольдту, Фред. Я дам им знать, что она уже здесь, если ты поднимешь ее наверх.

Фред отпер двери — здесь не было дистанционного управления — и величавой походкой вошел в лифт. Я последовала за ним в просторную кабину с пестрым ковром на полу и обитой плюшем лавочкой-банкеткой у задней стены. Вальяжно усевшись на нее, я небрежно закинула ногу на ногу, словно обслуживание в персональном лифте было для меня обычным явлением.

Двери распахнулись, и передо мной открылся холл, который вполне мог бы служить фойе в шикарном особняке. Стены и пол были выполнены из светлого мрамора с розовыми прожилками, а под ногами лежали живописно разбросанные персидские коврики, сотканные, вероятно, еще в те времена, когда дед Аятоллы был ребенком. Такие же коврики были развешаны тут и там по стенам. Создавалось такое ощущение, что холл образует крытый портик с лифтом в центре, однако, прежде чем, ступая на цыпочках, я успела приблизиться к мраморной статуе в левом углу, чтобы хорошенько рассмотреть ее, прямо передо мной открылась задрапированная деревянная дверь.

В проеме стоял пожилой мужчина. Его череп казался почти розовым в ореоле густых, абсолютно белых волос. Он едва склонил голову — знак вежливого поклона, — но его голубые глаза смотрели холодно и отрешенно. Ощутив торжественность момента, я не оробела, но выудила из сумки карточку и молча подала ему.

— Прекрасно, мисс. Мистер Гумбольдт сейчас примет вас. Не соблаговолите ли последовать за мной?

Он двигался медленно, то ли из-за возраста, то ли благодаря его собственному представлению о том, с какой скоростью должен перемещаться дворецкий, вследствие чего мне хватило времени поглазеть по сторонам, что, как я полагаю, не относится к хорошим манерам. Дойдя до середины коридора, он открыл дверь слева и придержал ее, чтобы я вошла. Увидев книги, сплошь занимавшие три стены от потолка до пола, и массивную мебель из красной кожи перед камином, я безошибочно сообразила, что мы попали в библиотеку. Цветущий мужчина, крупный, но не тучный, сидел у камина с газетой в руках. Заслышав, как открылась дверь, он отложил газету и поднялся:

— Мисс Варшавски! Как это мило с вашей стороны прийти, не будучи извещенной загодя. — Он протянул мне крепкую ладонь.

— Не стоит благодарности, мистер Гумбольдт.

Он подвел меня к кожаному креслу. Из сведений в справочнике «Кто есть кто» я знала, что ему восемьдесят четыре года, однако, судя по виду, ему, вне всякого сомнения, можно было дать шестьдесят. Его густые волосы сохранили свой цвет. Передо мной стоял блондин с ясными голубыми глазами и гладким лицом, почти лишенным морщин.

— Антон, принеси нам коньяку. Вы пьете коньяк, мисс Варшавски? В таком случае наше общение будет приятным.

Дворецкий исчез, возможно, минуты на две, в течение которых мой хозяин учтиво осведомился, не слишком ли жарок огонь в камине. Антон вернулся с графином и рюмками, наполнил их и осторожно поставил графин в середине небольшого столика справа от Гумбольдта. Затем он начал манипулировать каминными щипцами, и я догадалась, что ему так же любопытно узнать, как и мне, чего же хочет мистер Гумбольдт. Ему понадобился предлог, чтобы задержаться, но Гумбольдт коротко велел ему исчезнуть.