— Их не волнует Нэнси никоим образом. Их никто из нас здесь не волнует. — Она вскочила, и глаза ее вспыхнули. — Они испытывают политическое давление, а что касается Юршака, то Южный Чикаго для него — все равно что Южный полюс. Ты знаешь это так же хорошо, как и я. Ты прекрасно знаешь, что в последний раз он здесь у нас отремонтировал улицы, черт возьми, еще до того, как ты покинула наши края.

— Бобби Мэллори — хороший, честный, безупречный полицейский, — уверенно сказала я. — И то, что Юршак — грязная задница, никоим образом не изменит этого факта.

— Да, тебя ничто не волнует. Ты доказала это, уехав отсюда и ни разу не побывав здесь, пока я не вынудила тебя вернуться!

У меня застучало в правом виске. Я хлопнула ладонью по столу с такой силой, что несколько газет слетело на пол.

— Я неделю разрываюсь, чтобы найти твоего отца. Я ноги сбила! Твои дед и бабка оскорбили меня, Луиза разозлилась на меня, а ты!.. Мало того, что ты заставила меня искать этого бедолагу, ты еще обвела меня вокруг пальца, и не раз. А теперь наврала про меня полиции!..

— А я думала, что ты на все положила! — выкрикнула она. — Я подумала, что если ты не желаешь позаботиться обо мне, то, по крайней мере, сделаешь хоть что-то для Нэнси. Просто потому что ты играла с ней в одной команде. Теперь я понимаю, как я ошибалась! — Она направилась к двери, но я схватила ее за руку и развернула к себе лицом.

— Кэролайн, я достаточно взбешена, чтобы вышибить из тебя все дерьмо, но я не настолько сошла с ума, чтобы быть не в состоянии думать. Ты сдала меня полицейским, потому что тебе известно нечто такое, о чем ты боишься сказать. Я хочу знать, что это.

Она злобно смотрела на меня:

— Я ничего не знаю. Только о том, что кто-то начал преследовать Нэнси в конце надели.

— И она позвонила в полицию и заявила об этом? Или это сделала ты?

— Нет. Она рассказала прокурору штата, и они сказали, что откроют дело. Я полагаю, теперь они найдут, что туда записать. — Она улыбнулась, словно торжествующий мученик.

Я заставила себя разговаривать с ней спокойно. Спустя несколько минут она нехотя согласилась снова сесть и рассказать мне все, что знает. Если она и говорила правду — а это еще большой вопрос, — то знала она немного. Она не знала, с кем встречалась Нэнси в кабинете прокурора штата, но считала, что это мог быть Хью Мак-Иннерни: он был тем человеком, с которым они обычно имели дело по всем своим проблемам. При дальнейших расспросах она признала, что Мак-Иннерни восемнадцать месяцев назад получил от них заявление об их трудностях, возникших при столкновении со Стивом Дрезбергом, местной фигурой из «Моб», организации, участвующей в уничтожении отходов. Я смутно помнила судебный процесс над Дрезбергом и его печами для сжигания отходов и то, как полюбовно решилось его дело с Санитарным округом, но я не знала, что они с Нэнси участвовали в этом процессе. Когда я потребовала сказать, какую роль они обе сыграли, она помрачнела, но призналась, что они с Нэнси дали показания о том, что получали угрозы. Их запугивали, грозя смертью за то, что они выступали против применения печей для сжигания мусора.

— Очевидно, Дрезберг знал, кому дать на лапу в Санитарном округе, и то, что мы говорили, никак не повлияло на решение суда. Я полагаю, он сообразил, что «Проект восстановления Южного Чикаго» — не слишком значительная организация, чтобы считаться с ней, а посему и не собирался приводить свои угрозы в исполнение, — пояснила Кэролайн.

— И ты не рассказала об этом полицейским… — Я устало провела руками по лицу. — Кэролайн, ты должна позвонить Мак-Гоннигалу и сделать поправку в своем заявлении. Ты обязана заставить их проследить за людьми, которые, как тебе известно, угрожали Нэнси в прошлом. Как только я вернусь домой, я намерена позвонить сержанту сама и рассказать ему об этой беседе. И если ты собираешься солгать ему еще раз, то подумай сначала и вспомни: он знает меня как профессионала в течение многих лет. Может, он и не в восторге от меня, но ему хорошо известно, что тому, что я скажу, можно верить.

Она смотрела на меня с лютой ненавистью.

— Мне давно уже не пять лет, и я не обязана делать то, что ты велишь.

Я пошла к двери, но остановилась:

— Сделай мне одолжение, Кэролайн! В следующий раз, когда ты попадешь в беду, набирай номер 911, как все остальные наши граждане. Или пожалуйся самой себе. Не подъезжай ко мне!

Я дотащилась до машины, чувствуя себя так, словно мне сто лет. Я ненавидела Кэролайн, ненавидела себя за то, что оказалась достаточно глупа, чтобы попасться в ее сети еще раз. Я ненавидела Габриелу за то, что она поддерживала Луизу Джиак в трудные годы. Если бы моя мать узнала, во что втянет меня этот чертов ребенок Луизы… Мне казалось, что я вновь слышу дорогой голос Габриелы, как это уже было двадцать два года назад, когда я пожаловалась ей на Кэролайн: «От нее я ничего, кроме неприятностей, не ожидала, cara.[4] Но от тебя я ожидала благоразумия. И не потому, что ты старше, а потому, что это твоя сущность».

Я огорчилась при воспоминании об этом.

Наконец я завела двигатель и тронулась в путь.

Нередко мне хотелось, чтобы груз ответственности и благоразумия в отношении тех, кто окружает меня, был немного меньше. Но вместо того чтобы умыть руки и плюнуть на Кэролайн, я неожиданно для себя поехала не домой, а свернула к дому, где прошло детство Нэнси.

Однако я предприняла эту поездку не ради Кэролайн. И заботило меня не то, что я посоветовала Нэнси поговорить с кем-нибудь из администрации Юршака, и даже не то, что мы с Нэнси в школьные годы пользовались одним полотенцем… нет. Меня гнало ощущение собственной вины за то, что меня не оказалось на месте, когда Нэнси звонила мне.

Конечно, она могла позвонить и по поводу того, что «Леди-Тигров» — наших преемниц — вышвырнули из четверть финала штата. Но мне почему-то казалось, что это не так. Несмотря на наше бурное объяснение с Кэролайн, я считала, что она до некоторой степени права: Нэнси узнала что-то насчет завода по переработке и поэтому нуждалась в моей помощи.

Я без труда нашла место проживания матери Нэнси, хотя это меня не ободрило. Я думала, что южные окраины остались в моем прошлом, но оказалось, что память, помимо моей воли, легко воскрешает любой дом, в котором я когда-то проводила время, живя здесь.

Улицы были узкие. Трех машин было достаточно, чтобы в подземном тоннеле создалась пробка. Мне пришлось спуститься на три улицы ниже от нужного дома, прежде чем я нашла место для парковки. Мгновение я сидела в машине, вертя в руках ключи. Я не решалась выйти и, возможно, отменила бы свой визит, если бы не эти звонки Нэнси. Однако даже если согласиться с тем, что благоразумие составляет мою сущность, то терпение уж никак не являлось моей основной добродетелью. Я сунула ключи в карман юбки и направилась к зданию.

Дверь открыла незнакомая молодая женщина лет тридцати, одетая в джинсы и спортивный свитер. Она вопросительно взглянула на меня, не говоря ни слова. Минута прошла в молчании, но наконец я назвала свое имя.

— Я старая подруга Нэнси. Мне хотелось бы поговорить несколько минут с миссис Клегхорн, если она согласится встретиться со мной.

— Пойду спрошу, — пробубнила она.

Возвратившись, она сказала, пожав плечами, что я могу войти. Когда я вошла в прихожую, меня поразил шум, больше напоминавший дом Нэнси времен моего детства, чем семейный очаг, в котором царит траур.

Я направилась в гостиную, откуда доносились голоса. Навстречу мне из дверей выскочили два мальчугана и принялись гоняться друг за другом, грозя один другому сладкими булочками, словно пистолетиками. Один мальчик налетел на меня и отскочил, не извинившись. Я посторонилась, пропуская второго шалуна, и робко заглянула в дверь, прежде чем войти.

Длинная, но уютная комната была полна народу. Я не знала никого из присутствовавших, но предположила, что четверо мужчин — братья Нэнси. Три молодые женщины, предположительно, являются их женами. Комната напоминала детский сад, ибо была полна детей, пихавших друг друга, дравшихся, хихикавших и абсолютно игнорировавших призывы взрослых соблюдать тишину.