Мертвое озеро. Этот страшный кокон смерти. Я вытянула руки перед собой, хотя любое движение вызывало сильную боль. Мои запястья и руки были обмотаны бинтами, пальцы походили на ярко-красные сосиски, торчащие из белой упаковки. В левое предплечье над бинтами была введена игла. Я проследила взглядом от нее до шеренги капельниц и покосилась на этикетки. Название препарата сказало мне о многом. Я медленно свела вместе кончики пальцев. Они были опухшими, но я могла ощущать их. Я снова легла, испытывая умиротворение. Я уцелела. Мои руки в порядке. Они пытались убить меня, пытались унизить меня в момент моей смерти, но я жива! Я снова погрузилась в сон. Когда я опять проснулась, наступило полное больничной суеты утро: измерение кровяного давления, температуры, затем обход врачей и никаких ответов на мои вопросы — вам все скажет врач. Вслед за медсестрами появился бодрый молодой врач, который заглянул в мои глаза и потыкал булавкой в мои ноги. Похоже, булавки служили наиболее передовым методом в практике невропатолога. Другой молодой врач занимался в этот момент с моей соседкой, женщиной моего возраста, которая только что перенесла косметическую операцию. После того как они закончили, пришла сама Лотти с блестевшими от повлажневшего взора темными глазами, изобличавшими отнюдь не врачебное рвение. Молодой врач суетился у ее локтя, стремясь поделиться с ней своими медицинскими открытиями по поводу моего тела. Она послушала его с минуту, а потом отпустила, отмахнувшись властным жестом:

— Я уверена, что все рефлексы у тебя в полном порядке, но позволь мне взглянуть самой. Сначала давай твою грудную клетку. Дыши… задержи дыхание… выдохни. Та-ак!..

Она прослушала меня спереди и сзади, затем велела закрыть глаза, вытянуть руки перед собой и свести их вместе, потом выбраться из постели, медленно наклониться, пройтись на пятках, затем на мысках. Это были пустяки по сравнению с моей обычной спортивной нагрузкой, но я начала задыхаться.

— Тебе на самом деле следует иметь детей, Виктория, ты могла бы произвести на свет целое поколение новых супергероев. То, что ты жива в данный момент, — само по себе медицинское чудо, не говоря уже о том, что ты можешь ходить.

— Спасибо, Лотти. Я очень благодарна тебе. Скажи мне, как я попала сюда и когда смогу уйти.

Она подробно описала мне все, не забыв о Пеппи и мужчинах в карете «Скорой помощи».

— Твой друг, мистер Контрерас, обеспокоенный, ждет внизу в холле. Он пробыл здесь всю ночь со своей собакой, вопреки больничным правилам, но вы оба под стать друг другу — упрямые и твердолобые, и следуете только одному-единственному правилу — делать так, как вам вздумается.

— Уж чья бы корова мычала, Лотти! — не раскаявшись, ответила я, ложась. — И не говори мне, что собака осталась здесь без твоего разрешения. Или, по крайней мере, с согласия Макса.

Я нахмурилась и проглотила конец фразы, вспомнив о своей последней беседе с исполнительным директором больницы. Лотти сочувственно взглянула на меня:

— Да, Макс тоже хочет поговорить с тобой. Он чувствует некоторое раскаяние. Не имеет значения, почему собака провела эту ночь в госпитале. Но сейчас она должна уйти домой, поэтому, если ты заверишь своего настырного соседа, что намерена продолжать жить, чтобы сражаться с ветряными мельницами, мы отправим их отсюда. Между тем, поскольку твои мозги работают не хуже, чем обычно, я пришлю кого-нибудь, чтобы вытащили из тебя эту иглу.

И она удалилась со своей обычной скоростью в сорок узлов. Мистер Контрерас вошел спустя минуту или две, глаза его были полны слез, а руки слегка дрожали. Я спустила ноги с кровати и протянула к нему руки.

— Ох, дорогая. Я никогда не смогу забыть, как мы нашли вас вчера. Вы были скорее мертвой, чем живой. А этот молодой выскочка не верил, что вы там, и я чуть не дал ему в морду, чтобы он повез вас. И потом, я все не мог добиться от этих медсестер, как вы себя чувствуете… Я спрашивал и спрашивал, но они не хотели говорить потому, что я вам не родственник. Это я-то — не родственник! Я сказал им, кто имеет больше прав, чтобы считаться членом вашей семьи, — какая-то кузина с Мелроуз-парк, которая даже открытки рождественской не пришлет ей, или мы, которые спасли ей жизнь. Но появилась доктор Лотти и все поставила на свои места. Она и мистер Левенталь определили нас с собакой в пустую палату внизу, но мы должны были пообещать, что не побеспокоим вас. — Он вытащил огромный красный носовой платок из заднего кармана брюк и громко высморкался. — Хорошо то, что хорошо кончается, и я могу забрать ее высочество домой и покормить, но не говорите мне, что я должен заботиться о своих делах, дорогая. По крайней мере, не тогда, когда вам встречаются подобные парни.

Я поблагодарила его, крепко обняв и расцеловав. Когда он ушел, я снова легла, проклиная себя за слабость характера. Лотти настояла, чтобы я осталась здесь еще на день: она сказала, что я не отдохну, если предоставить меня самой себе. Она была права: я уже находилась в очень раздраженном состоянии, что сказывалось на моих и без того болевших плечах. К тому же она забрала всю мою одежду и не собиралась возвращать раньше утра пятницы.

Как выяснилось, многие из тех, кого я хотела бы увидеть, пришли ко мне сами, наряду с теми, без которых я могла обойтись, такими, например, как полицейские. Лейтенант Мэллори прибыл лично, не по причине значимости моей персоны, а благодаря своей сердитой озабоченности. Сердитой потому, что мне следовало оставаться вне подозрений в глазах полиции, а озабоченности потому, что он был дружен с моими родителями.

— Вики, поставь себя на мое место. Одна из твоих старинных подруг умирает, и каждый раз, когда ты суешься, ее единственный ребенок обводит тебя вокруг пальца. Как ты думаешь, что я должен чувствовать?

— Я знаю, как вы себя чувствуете, вы говорили мне об этом биллион раз, — грубо ответила я. — Я ненавижу, когда меня вынуждают разговаривать с людьми в больничной палате. Это напоминает мне ситуацию, когда ребенка укутывают в постели, чтобы угомонить его на ночь.

— Если бы тебя убили, я не перенес бы этой ответственности на свою седую голову. Ты можешь это понять? Неужели ты не можешь понять, что когда я приказываю тебе, то это не забота о твоей безопасности, а дань уважения, которой я обязан Тони и Габриеле? Что же сделать, чтобы вбить тебе в голову здравый смысл?

Я сердито уставилась на простыни:

— Я вполне обслуживаю себя сама, чтобы не получать приказов от кого-либо. Тем более, Бобби, я обещала тебе, что не пойду к прокурору штата по поводу Нэнси Клегхорн. И я согласилась поставить тебя в известность, если натолкнусь на что-то, что повлекло за собой ее смерть. Я не натолкнулась.

— ТЫ явно натолкнулась! — закричал он и так сильно хлопнул кулаком по прикроватному столику, что опрокинул графин с водой.

Это переполнило чашу его гнева — он заорал на всю палату, чтобы прислали санитара, затем кричал на него до тех пор, пока тот не вытер весь пол, к его удовольствию. Моя соседка захлопнула «Дейтин гейм» и вышла в коридор. Когда все вокруг стало сухо, Бобби сделал попытку смягчить свой гнев. Он прошелся со мной по деталям происшествия, терпеливо выжидая в те моменты, когда мне трудно было говорить, профессионально подсказывая мне, если я не могла чего-то вспомнить. Тот факт, что у нас было имя — пусть даже только первое имя, — слегка подбодрил его: если этот Трой принадлежал к какой-либо известной организации, то у полиции должно быть досье на него.

— А теперь, Вики, — Бобби повеселел, — позволь подойти к существу дела. Если ты ничего не знаешь о смерти Клегхорн, то почему кто-то пытался убить тебя тем же способом и в том же месте, где убили ее?

— Вот как, Бобби, по вашему мнению, я должна знать, кто убил ее? Или, по крайней мере, почему?

— Точно. Теперь давай поговорим об этом.

Я осторожно покачала головой, так как спина моя все еще болела.

— Это всего лишь твое предположение. На мой взгляд, я должна сначала поговорить с кем-то, кто считает, что я знаю больше, чем я знаю на самом деле. Беда в том, что за последние несколько дней я говорила со многими людьми, и все они были очень недовольны, причем настолько, что я не знаю, кого выберут в качестве наиболее подозреваемого.