Работу комсорга он понимал совсем иначе, чем воинское начальство. С его приходом в части быстро сформировались небольшие творческие коллективы по интересам. Естественно, возник и театральный кружок, которым, понятно, стал руководить я. Это был мой первый опыт режиссёра-постановщика; впервые я руководил людьми, навязывал им свою художественную волю, но, главное, опять выходил на сцену, пускай не всегда в подходящих для этого условиях. Мы ставили Чехова, учились искусству комического, завоёвывали популярность у сослуживцев, что было нелегко. Армейский социум жёстко структурирован и с большим трудом воспринимает чей-то незапланированный успех. Воинские будни не стали от этого легче, но в них появился некий человеческий островок, когда можно было быть самим собой, что-то пробовать, осмысливать, находиться в пространстве великого русского языка, а не только командного и матерного. Этот кружок стал настоящим глотком воздуха, и я утвердился в своём желании заниматься театральным делом настоящим образом.

К сожалению или к счастью, проходит всё. Подошла к концу и моя военная служба. Я возвращался домой с единственной мыслью — идти учиться на артиста. Правда, по дороге в Москву я заехал в Кемерово повидаться со своим армейским другом Толей в нормальной, гражданской обстановке. Там мы могли общаться сутками, не связанные никакими условностями и начальниками.

История моего повторного поступления «в артисты» столь же драматична, как и первая, доармейская. Я опять подал документы во все столичные институты и училища, опять почему-то минуя ВГИК. Результат был аналогичен предыдущему. Я не подошёл решительно нигде и никому. Во мне не только не видели артиста, но вообще лишали меня права на некоторые способности к обучению актёрской профессии. Как и в первый раз, я даже не приблизился к вступительным экзаменам, будучи отсеянным ещё на предварительных прослушиваниях.

В одном из училищ дама, просматривающая меня, вынесла окончательный и безапелляционный вердикт, к тому же в крайне жёсткой форме. Она предложила мне впредь никогда даже не приближаться к вузам, где преподают актёрское мастерство. Для молодой, ещё не окрепшей психики это было страшным ударом. Казалось, моя судьба закончилась, практически не начавшись. При мысли о возвращении на родной завод меня мутило. Поступать в какой-нибудь институт, лишь бы получить какое-нибудь высшее образование? От этого мне становилось нехорошо. Даже моя искренняя любовь к литературе рассматривалась мною вполне прикладно, только касательно актёрского ремесла. Спасла меня мама, которая вроде бы не слишком участвовала в моих попытках посвятить себя театру, но, нежно любя меня, очень сопереживала моим неудачам. Она вычитала в «Вечерней Москве», что Гнесинское музыкальное училище совместно с Московским театром кукол проводит набор студентов на обучение профессии актёра театра кукол. Мама подсунула газету мне. Это маленькое объявление всего из нескольких строк на последней странице «Вечёрки» перевернуло всю мою жизнь.

Наутро я уже был на прослушивании, хотя, признаюсь, мои сведения об искусстве кукольного театра были ничтожны. Курс должен был набирать главный режиссёр Московского театра кукол А. А. Гамсахурдиа. Не знаю, внимательнее ли ко мне отнеслись педагоги Гнесинского училища, чем их коллеги из других вузов и что-то во мне заметили или требования у них были ниже, но все туры прослушивания я прошёл. Настал день собеседования. Я вошёл в комнату, где одиноко сидел показавшийся мне немолодым седоватый человек с крупным носом. Его лицо было мне незнакомо. Он внимательно осмотрел меня и задал только один вопрос: «Молодой человек, вы всю жизнь мечтали стать кукольником?». Я опешил, начал оправдываться, мол, хотел играть, петь, танцевать, а вот теперь и кукольником было бы стать неплохо. Он попросил меня почитать. Вероятно, моё чтение его устроило, потому что он спросил: «Вы любите поэзию?». Я честно признался, что очень люблю. Он заулыбался, а затем обратился с просьбой: «Молодой человек, вы не сходите мне за сигаретами?». И протянул мне рубль, сказав, что курит самые популярные тогда сигареты «Ява». Даже в армии от танков я не бежал с такой скоростью. От переполнявших меня чувств купил целых две пачки. Когда я влетел обратно в комнату, где проходило собеседование, и собрался отвечать на новые вопросы, влиятельный незнакомец посмотрел на меня удивленно: «Чего вы ждёте? Идите, вы допущены до общеобразовательных вступительных экзаменов».

С тех пор прошло около сорока лет, но я и сейчас не знаю, что послужило основным побудительным мотивом для зачисления меня на курс. Острое желание Леонида Абрамовича Хаита, а незнакомцем был именно он, покурить или тот факт, что во мне разглядели хоть какие-то профессиональные задатки.

Во время вступительных экзаменов мы узнали, что где-то там, наверху, всё поменялось, и партнёром Гнесинского музыкального училища будет не МТК, а Театр кукол под руководством Сергея Владимировича Образцова, что определило навсегда как мою профессиональную, так и личную судьбу. Леонид Абрамович Хаит стал мастером нашего курса и моим первым подлинным учителем в профессии. Сергей Владимирович Образцов неслучайно именно ему поручил руководить курсом: на тот момент Хаит являлся не только режиссёром и актёром образцовского театра, но и профессором, преподавателем актёрского мастерства в Гнесинке. Надо сказать, что ни разу в жизни я не пожалел, что окончил это училище, а не более популярные и раскрученные актёрские школы.

1 сентября 1974 года началось моё обучение «на артиста». Я погрузился в студенческую жизнь целиком и полностью, репетировал сутками. Быстро сошёлся с соучениками. Жизнь в областном городке для меня осталась в прошлом, мне дали комнату в общежитии для студентов творческих вузов на Хорошёвке, оказавшимся моим последним местом жительства перед переездом к Катеньке.

Не могу сказать, что учение проходило совсем гладко. Наше училище было музыкальным, поэтому музыкальной части образования отдавалось значительное место, что мне впоследствии очень пригодилось. Параллельно с нами учились вокалисты, и педагоги, не работавшие раньше с кукольниками, привыкли требовать от студентов по максимуму. Начального музыкального образования у меня не было, и давалось всё нелегко. Правда, в детстве я обучался игре на аккордеоне, это несколько облегчало музыкальную науку. Всё-таки врождённая музыкальность с минимальными навыками игры на инструменте были мне подспорьем. Обучение мастерству кукловождения также не было моим коньком. Мне постоянно требовались многочасовые, изнурительные репетиции, чтобы кукла «ожила» и начала существовать своей, отдельной от меня жизнью. И только ремесло драматического актёра давалось мне легче, было более свойственно моей природе. Правда, ни о каком драматическом театре я тогда и не помышлял. Изначально нас готовили, чтобы пополнить труппу образцовского театра, где было много возрастных артистов, проживших в театре всю свою творческую жизнь.

Я был безумно увлечён искусством кукольников. Мне в нём нравилось абсолютно всё. Сам способ существования, когда вполне человеческие чувства, страсти, размышления необходимо передать с помощью неодушевлённого предмета. Хотя как можно назвать куклу неодушевлённым предметом, когда она, при правильном с ней обращении, оказывается твоим подлинным сценическим партнёром, позволяющим сделать то, что неподвластно актёрам драмы. К тому же одним из основных способов сценического существования в кукольном театре всегда является гротеск, очень близкий мне по духу, но не слишком тогда поощряемый на драматической сцене.

Кроме того (что сейчас отчасти подзабыто), 70-е годы прошедшего столетия были временем подлинного расцвета российского театра кукол, особенно его сибирского куста. Вероятно, идеологические начальники не обращали особого внимания на это искусство, считая его второстепенным по отношению к театру драматическому. И, например, группа молодых, очень талантливых режиссёров, выпускников кафедры театра кукол, созданной и руководимой в Ленинградском государственном институте театра, музыки и кино Михаилом Михайловичем Королёвым, использовали данное невнимание партии и правительства по полной программе. Они ставили спектакли один лучше другого и обязательно привозили их в Москву, в Театр Образцова. Зарубежные звёзды также считали за честь привезти свои новые постановки к патриарху кукольной сцены Сергею Владимировичу Образцову, на тот момент являвшемуся одним из руководителей Международного союза кукольников.