Эйб взял бутылочку, влез на табурет и задвинул яд на самую верхнюю полку серванта. Потом стащил с рук перчатки и бросил их в огонь камина.
— Вот так! — Эйб поднял вверх заскорузлый указательный палец. — Никто не смеет обвинить старого Эйба Помроя в небрежном обращении со всякой медициной! А на всякий случай, если кто-нибудь из ребят порежет руку или сделает что-нибудь инфекционное в этом роде, то у меня есть домашняя аптечка с изрядным запасом йода. Со мной вам ничто не грозит — не забывайте, что во время войны я служил денщиком у настоящего фельдшера и отлично знаю, какая могучая сила заключена в этих самых снадобьях!
Он задрал голову и посмотрел на верхнюю полку серванта. Ярлычок с грозной надписью все же виднелся в темноте полки.
— Ну, там пузырь будет в полной безопасности. — Эйб направился к стойке бара и выдал всей компании темного пива. В это время в общем зале пивной возобновилась игра в дартс.
Человек, сидящий в уголке, не издал за все время ни звука. Он только изредка прихлебывал из своей кружки. В полутьме бара Уочмен разглядел его руки — те же самые грабли, с толстенными обломанными ногтями, все в шрамах и мозолях… Уочмен встал, подмигнул Перишу и двинулся к этому субъекту.
Теперь он смог разглядеть его лицо. Коричневое, задубелое… Но Уочмену показалось, что эту окраску оно приобрело недавно. От крыльев носа вниз тянулись глубокие морщины, подчеркивавшие ехидно опущенные уголки губ. Глаза незнакомца казались совершенно бесцветными. Он встал из-за столика с таким видом, будто собрался уйти, но Уочмен задержал его.
— Извините, позвольте мне представиться, — выпалил Уочмен.
Незнакомец широко улыбнулся. Вот уж зубы так зубы, подумал Уочмен, внутренне содрогаясь. Прямо чугунные болванки, а не зубы.
— Мы сегодня вечером уже встречались, — продолжал Уочмен, — но так и не познакомились. Меня зовут Люк Уочмен.
— Я это уже уловил из вашего разговора с приятелем, — заметил зубастый и, помолчав, добавил: — А меня зовут Легг.
— Возможно, тогда я выражался несколько невежливо, — сказал Уочмен, — но надеюсь, вы меня простите. Знаете, когда сидишь за рулем, всегда сперва обвиняешь всех вокруг, но только не себя самого…
— Ну конечно, это простительно, — пробормотал Легг. — Совершенно простительно.
Создавалось ощущение, что губы его почти не двигаются. Огромные зубищи просто не давали Леггу говорить.
Так и не взглянув как следует на Уочмена, Легг развернул иллюстрированный журнал.
Уочмен чувствовал странное раздражение. Ему не удалось выжать из этого чудака никакого определенного ответа, а Уочмен не привык получать от ворот поворот. Все-таки он адвокат, и его профессиональная честь была задета. Люк присел к краешку стола и сунул под нос Леггу свой раскрытый портсигар.
— Спасибо, я курю трубку, — раздалось из-за журнала.
— Знаете, я совершенно не ожидал, что встречу вас здесь, — заговорил Уочмен, удивляясь своему приторно-сердечному тону. — Хотя вы явно направлялись в Оттеркомб. Неплохой тут бар, правда?
— О да, — проговорил Легг, — очень хороший.
— Вы намерены здесь долго пробыть?
Легг вытащил свою трубку и стал набивать ее, что было непросто при наличии пальцев, каждый из которых втрое толще трубочного отверстия.
Уочмен почувствовал себя бутылкой, забытой на углу стола. Он заметил, что Периш глядит на него с издевательской усмешечкой и даже Кьюбитт из дальнего закутка тоже прислушивается. Черт побери, подумал Уочмен, не могу же я допустить, чтобы этот козел так просто меня отшил! Нет уж, я заставлю его разговориться! Но пока Люк подбирал слова, Легг закурил и погрузился в чтение, явно давая понять, что отвлечь его от журнала способен только человек с деликатностью африканского носорога.
Тем временем Норман Кьюбитт выдернул свои дротики из мишени и посмотрел в зал. Его вдруг поразило сходство между Себастьяном Перишем и его кузеном Уочменом. Не столько чисто внешнее сходство, сколько близость характеров. Оба они, каждый в своем роде, очень тщеславные люди, подумал Кьюбитт. Периш тщеславен совершенно закономерно — он ведь актер. Это было вполне откровенное, простодушное и потому более извинительное тщеславие.
Тщеславие Уочмена принимало более изощренные формы. Например, с этим незнакомцем Люк явно лез из кожи вон. Но непохоже, что он чего-нибудь добьется. Кьюбитт усмехнулся про себя и повернулся к доске с мишенью.
Уочмен заметил его ухмылку. И еще больше взъярился.
— Послушайте, — обратился он к Леггу. — Вы не мастер ли игры в дартс?..
Легг посмотрел на него настолько отстраненно и недоумевающе, что Уочмену пришлось повторить…
— Ну да, я маленько играю, — неохотно кивнул Легг.
Кьюбитт, кидая дротики, вскользь обронил:
— Да он играет как дьявол! Давеча выиграл у меня, взяв сто одно очко. Я даже не успел кинуть ни одного дротика! Он выбил полтинник, потом единицу и потом снова полтинник.
— Да, в тот раз мне повезло, — без малейшего воодушевления заметил Легг.
— Ничего подобного! — заявил Кьюбитт. — Это была просто невероятная точность!
— Ну что ж, я ставлю десять шиллингов, что вы не сможете повторить этот трюк! — вдруг решительно сказал Уочмен.
— Пропали твои денежки! — бросил Кьюбитт.
Периш встал со своего места и приблизился к спорящим с невероятно светской и приятной улыбкой на лице. Да, подумал Кьюбитт, у Себастьяна есть привилегия — всегда выглядеть чертовски обаятельно в любых обстоятельствах…
— Себ, я предложил мистеру Леггу пари на десять шиллингов, что он не сможет выбить полтинник, единицу и снова полтинник! — сказал Уочмен.
— Плакали твои денежки, — усмехнулся Себастьян, чем дополнительно разозлил Уочмена.
Легг обвел компанию сонным взглядом. Все сгрудились вокруг его стола: Уочмен, Периш, Кьюбитт, оба Помроя — отец и сын. Легг зачем-то подергал себя за губы и протер кулаком глаза. Словно в ответ Уочмен сделал жест, характерный для полицейских — взялся за кончик носа большим и указательным пальцами. Кьюбитту показалось, будто они подавали друг другу условные сигналы.
Наконец Легг грузно поднялся на ноги.
— Ну ладно, — сказал он. — Почему бы и нет. Я принимаю ваше пари.
Легг взял из ящичка три дротика и внимательно осмотрел их.
— Похоже, они здорово поизносились, а, мистер Помрой? — задумчиво пробормотал он. — Колечки болтаются…
— Ладно-ладно, я уже велел купить новые, — проворчал Эйб Помрой. — Завтра будут здесь…
Легг подумал, еле заметно пожал плечами и прицелился. Дротик, казалось, повис в его огромных пальцах и потом полетел — мягко, неслышно и медленно. Прямо в яблочко!
— Пятьдесят! — сказал Билл Помрой. — Вот это да, джентльмены! Полтинник — как по заказу!
— Тут и был заказ, сынок. Пари! — крякнул его отец.
— Значит, три шиллинга у вас уже в кармане, — подзадорил Уочмен.
— Если мне суждено выиграть, все пойдет в фонд О.Л.Д., Билл, — неожиданно проговорил Легг.
— О.Л.Д.? — удивленно переспросил Уочмен. — Это что, новая болезнь?
Билл, глядя прямо перед собой, как на допросе, отчеканил:
— Оттеркомбское Левое Движение, мистер Уочмен. Мы теперь — ячейка Южного Девонского отделения…
— Господи спаси и сохрани! — изумился Уочмен.
Легг метнул второй дротик.
— Ого! А вот вам и единичка, мистер Уочмен! — гаркнул Эйб Помрой. — Кажись, вы уже почти семь шиллингов профукали, извиняюсь за выражение!
— Но зато вторые пятьдесят ему выбить вряд ли удастся, — заметил Уочмен. — Первый дротик так торчит, что загораживает все поле… Попасть попросту невозможно.
Легг, не обращая внимания на разговорчики за своей спиной, снова нацелился, на сей раз, похоже, крайне старательно, и дротик, легонько присвистнув в воздухе, вошел в точности между первым дротиком и тонкой границей «яблочка»…
— Ну вот вам и еще полтинник! — воскликнул Билл Помрой, и целый хор голосов завыл на разные лады:
— Ну!
— Да он колдун!