— Генерал Машхаран, подумать только, — выдыхая едкий дым «кэмэла блю», прошептал Говард.
Чан сидел в позе лотоса: глаза закрыты, лицо застыло в каменной маске безмятежности. По разумению Говарда, именно таким должен выглядеть достигший у-вэй Будда. Но как-то сложно себе представить человека, чья жизнь недавно висела на волоске, а сейчас он вот взял и достиг нирваны. Странные люди, эти фанатики Карающего Феникса. Или, может, это не все такие, а только Чан Вэй Кун? В любом случае, эта нирвана была какой-то неправильной, показной, что ли? То есть, на первый взгляд казалось, что Чан находится в полной прострации, ограждённый от человеческих эмоций, воспоминаний, от суеты жизни как таковой. Но более пристальный взгляд говорил совсем другое: Закиров руку бы дал на отсечение, что вздумай мимо Чана пролететь муха, как тот бы раздавил её большим и указательным пальцами. При этом не открывая глаз.
Да, непростой у парня старший напарник, очень непростой…
— Старший лейтенант… — мечтательно протянул Говард и потушил сигарету о пенёк, на котором сидел. — Это ж, наверное, бумажной возни будет, чтобы звание оформить…
— Оставь возню баранщикам, — не открывая глаз, сказал Чан. — Ты теперь гладиатор. Крещёный боем гладиатор. Я, конечно, представлял себе всё по-другому, но всё же… ты отлично справился, Закиров. Даже более чем — на первом же задании получить старлейта…
— Да ладно… — попытался быть скромным Говард.
— Не ладно, парень, не ладно, — Малыш поднялся с земли и подошёл к напарнику, положил руку на его плечо — Ты спас мне жизнь. Мало про кого я могу ещё такое сказать.
— На моём месте ты бы сделал то же самое, — Говард похлопал по руке Чана. — Просто так сложились обстоятельства.
— Наверное, и так, — пожал плечами Чан. — Не знаю… Я ведь из тех мест, где спасти человека — значит отвечать за него всю дальнейшую жизнь. Эта бальсая атвецсвенасть, друг, ты типеря за меня атвечаеша, за все маи паступаки.
Говард открыл было рот, но тут же закрыл его, не проронив и слова. Просто не знал, что можно здесь сказать.
Через некоторое время они сели во флаер. Затяжная бочка никак не повлияла на его аэродинамические характеристики. Разве что в салоне царил беспорядок, но двух холостяков вряд ли это как-то могло серьёзно беспокоить. А уж тем более, это не беспокоило зарычавший мотор, подавший струи сжатого газа на дюзы.
Рация передала последние новости: штурм состоялся. Враг нейтрализован. Заложников не обнаружено…
На ближайшей милицейской станции обслуживания заправили полные баки топливом. Пока флаер стоял на обязательном осмотре, Говард и Чан сидели в буфете. Говард пил чёрный кофе, заедая солёными крекерами. Чан заказал графин водки и тарелку квашеных овощей.
Закиров молча жевал. Когда его четвёртая чашка подходила к концу, графин с водкой Чана был пуст. Остатки водки плескались на донышке гранёной рюмки.
— Твоё здоровье, — сказал Малыш и опрокинул стопку. Поморщившись для порядка, он впился зубами в квашеный помидор, высасывая из него мякоть.
Шкурка помидора треснула, и Говарду на лицо брызнуло соком помидорины. Красная жидкость. Напоминает кровь. Именно ту, которая в достатке пролилась в это злосчастное воскресенье. Кровь милицейских и заложников, которых «не обнаружили».
Закиров вытер лицо вафельным полотенцем, покоившимся на спинке соседнего стула. Должно быть, это полотенце забыла забегавшаяся официантка. Им она смахивает крошки со стола и протирает стаканы, сполоснутые в тазике с холодной водой. Ну, или вытирает слёзы после тяжёлого рабочего дня — здесь, в милицейском буфете редко когда дают на чай…
Для людей сухощавой комплекции, к касте которых принадлежал Чан Вэй Кун, выпитое им количество водки должно оказаться фатальным. Нет, до смертельной дозы ещё далековато, но вот для дозы «упал-хватит» — в самый раз. Вопреки всем законам распределения алкоголя на живую массу человека, Малыш был стоек. Со стороны вообще не видно, чтобы хмель хоть на йоту подействовал.
На стене загорелась одна из семи пронумерованных ламп. Номер четыре — именно тот, который на станции присвоили патрульному флаеру системы «Крылатый Патриот — 1280». Обязательная проверка выполнена, механики дают добро на длительный перелёт.
Говард сел за штурвал. Малыш умостился на задних сидениях, свернулся калачиком и тут же захрапел, или, точнее, засопел, как медведь во время зимней спячки. Вот и алкоголь подействовал…
Салон вмиг наполнился запахом водочного перегара и квашеных овощей. Говард включил систему вентиляции на максимум.
Дюзы выплюнули мощные струи газа.
До города Н было время подумать. Но Говард старался гнать все мысли из головы. Сделать её чистой площадкой, игровым полем, на которое не пускают игроков. И всё же, не всегда это получалось. Время от времени он смотрел на Чана через треснутое зеркало заднего вида. А ведь он спит там, где часами ранее таилась смерть в лице девочки лет десяти, максимум двенадцати. Телепат третьей степени, мать её так!
Чудом, смерти удалось избежать. Или отсрочить? Если ты попал под прицел Смерти, то будь уверен, просто так она тебя не отпустит. Она уж очень упёртая, эта старуха с косой. Рано или поздно, всегда добивается своего…
Глава 6
Из зеркала на Зиновия Сергеевича Градова смотрели тёмно-зелёные глаза уставшего от жизни старика. Лицо превратилось в полигон морщин — одна глубже другой. Пролысины со старческими кожными пятнами и редкие короткие волосы, больше похожие на белые щетинки отработанного бутылочного ерша. Подбородок набух и невыносимо ныл — подарок от чернокожего грабителя.
— Слушай, я и не заметил, как превратился в такое дряхлое дерьмо, — сказал Зиновий зеркалу.
Губы усталого старика в зеркале шевелились в такт словам Зиновия. После он зачерпнул воды из умывальника и смочил лицо.
— Нет, разве таким можно на пенсию идти? Ветхий старикан, дедуган-дедуган-дедуганище, — пробурчал Зиновий Сергеевич.
— Таракан-таракан-тараканище, — перекривлял старик в зеркале.
— Чего, простите? — опешил Зиновий.
— Чего, простите, интеллигент хренов, нет, чтобы матом, как раньше… — упрекнул зазеркальный Зиновий.
— Так, а тебе какое дело? — скрестил на груди руки обычный Градов.
— Да, собственно, никакого, разве что я твоё отражение, твоё «Я», а так — плевать я хотел на всё, чем ты занимаешься и на всё, о чём ты так громко ноешь, — в ответ скрестил на груди руки зазеркальный Градов, но сделал это нарочито не так, как его оригинал.
— Не ною я ничего, — набычился нормальный Зиновий.
— Как же, как же, — ухмыльнулось зеркальное отражение, — слышал бы ты свои мысли. Одна унылей другой. Всё ноешь и ноешь. Ноешь и ноешь. Жена у него, понимаешь, фригидная мегера, жизнь у него, понимаешь, сложная вся, проблематичная, опостылевшая… Только и думаешь, что о пенсии своей долбанной.
— Не говори так! — топнул ногой Зиновий.
— А то что, зеркало разобьёшь? — как можно язвительней спросило отражение. — Так я ведь из другого тебя достану. Все зеркала города Н не перебьёшь. А если и перебьёшь, я тебя из лужи достану, из наполированной поверхности стола, из донышка металлической чашки, из…
— Я понял, можешь не продолжать. Ты лучше другое мне скажи: чего тебе от меня надо?
— Ну, как минимум, чтобы ты понял одну простую вещь. Пенсия в Ялте — это твоя идея-фикс, твоя вредная одержимость, твой опасный мираж.
— Вот что ты сейчас мелешь? — разозлился Зиновий. — И ещё смеешь себя моим отражением называть? Ты прям как злобный гном какой-то, чесслово. На пенсии я наконец-то получу заслуженный отдых, я забуду о жизненных проблемах и хоть под конец жизни начну ей, этой жизнью, хоть как-то наслаждаться.
— Слушай, Градов, ты сам себе веришь?
— Тебе я точно уж не верю, ведь ты какое-то кривое отражение. Нормальное отражение было бы со мной заодно.
Глаза у зазеркального Зиновия загорелись недобрым светом: