Ораторианский коллеж в Труа готовился к торжествам на свой лад.

Наставники продумывали темы панегириков в честь нового короля. Воспитанников заставляли просиживать долгие часы над изучением подробностей предстоящего обряда.

Жорж отплевывался и швырял на пол тяжелые фолианты. Заучивать наизусть, как короновали какого-нибудь Генриха или Карла! Нет, уж если познавать, то не ветошь преданий, а действительность в ее подлинном виде!

— Вы как хотите, — говорил он товарищам, — а я все увижу собственными глазами. Я буду знать, как выпекают королей!

В свою затею он посвятил немногих, взяв с них слово, что те будут немы как рыбы. Заговорщики совместными усилиями подготовили кое-какой провиант на дорогу и собрали небольшие деньги…

Говорят, от Труа до Реймса не менее тридцати лье. Но что такое тридцать лье для здоровых ног, сильного тела и пытливого ума?..

Поход в Реймс доставил массу впечатлений.

Здесь все хранило аромат истории. Чего стоил один Реймский собор, эта величавая громада, сложенная из каменных кружев! А коронационное шествие? А пестрая толпа придворных и ротозеев, съехавшихся чуть ли не со всей Франции? Говоря по чести, если любопытный школяр не был ею смят и раздавлен, то лишь благодаря своему атлетическому сложению да железным кулакам!

Многое он здесь увидел, еще большее — услышал.

Зрители отнюдь не считали нужным держать при себе свои мысли и настроения. А так как среди тьмы людей, не получивших доступа внутрь собора, преобладала беднота, то и реплики мало походили на верноподданнические. Кое-кто, правда, похваливал молодого короля и возлагал надежды на министра Тюрго, но скептики имели явный перевес.

Тюрго — друг народа? Он отменил хлебные законы? Но кому это на пользу, кому, кроме богачей торговцев? Что получил народ, как не новые заплаты? И не отсюда ли мучные бунты? Судачат, будто это лишь начало. Тюрго якобы намерен отменить барщину и уравнять налоговое бремя. Но если это так, то министр-философ лопнет, как мыльный пузырь. Разве допустят господа, чтобы с мужиков сняли барщину, а их самих обложили налогом? Разве позволит Австриячка ущемлять своих именитых друзей? Ведь ни для кого не секрет: и сам-то король прочно сидит у нее под башмаком!..

Шум и крики несколько поутихли лишь в тот момент, когда показалась вереница экипажей, возглавляемая огромной каретой.

Гвардейцы взяли на караул.

Жорж оттеснил оборванного парня, стоявшего в первом ряду, и пробился вплотную к шеренге гвардейцев.

С козел кареты соскочил придворный, распахнул дверцу и согнулся в почтительном поклоне.

Тяжело ступив на подножку, из кареты вывалился молодой одутловатый человек в атласном голубом камзоле и белом парике. На шее у него висела лента с огромным золотым орденом.

Раздались крики: «Да здравствует король!»

Людовик приветливо помахал рукой и направился к воротам собора. Его полное лицо выглядело туповатым и угрюмым. Следом за ним шла молодая женщина, одетая о изысканным вкусом. Нижняя губа красавицы была презрительно оттопырена.

— Австриячка!

— Мадам Дефицит!

Толпа шумела и бурлила, и трудно было понять, чего в ней больше: восторга к королю или ненависти к королеве.

Людовик подходит все ближе. Вот он поравнялся с тем местом, где стоит Жорж. Глаза монарха лениво скользят по голубым мундирам и на мгновение останавливаются на необычном лице молодого провинциала.

Затем королевская чета исчезает в темной пасти ворот.

Да, все было именно так.

Так оно и запомнилось на всю жизнь.

Но обряда коронации Жоржу все же увидеть не довелось. Хотя он пробился почти к самым воротам собора, дальше ходу не было: шеренга гвардейцев стояла нерушимо, как стена. О том, чтобы прорваться сквозь эту преграду, не приходилось и думать. Жорж несколько раз пытался, став на носки, подняться над общим уровнем голов. Но из этого также ничего не вышло. Все равно алтарь был слишком далеко, да и стоять в подобной позе долго было невозможно.

Наконец Жорж устал и успокоился. Плетью обуха не перешибешь. Оставалось примириться, вдыхать удущ; ливый аромат ладана, слушать ненавистное гудение колоколов да терпеливо ждать конца церемонии.

И по мере того как проходили унылые часы ожидания, юноша все чаще возвращался мыслью к вопросу: а зачем, собственно, он сюда так рвался? Что ему за дело до коронации, короля и всей этой сутолоки?.. Теперь впереди долгий путь, неприятности в коллеже, объяснения с дирекцией. И главное — даже не набрал материала для праздничного реферата: ведь не писать же, в самом деле, о том, как простолюдины поносили Австриячку!..

Молодой король также не задержался в Реймсе. На следующий день после коронации он отправился в Париж. Здесь он выслушал торжественную обедню в соборе Нотр-Дам, после чего посетил коллеж Луиле-Гран, патронами которого считались французские монархи. И приветствовал его от лица воспитанников коллежа некий хрупкий юноша, по имени Максимилиан Робеспьер…

Так, в эти июньские дни 1775 года произошли две символические встречи, которые сами по себе, в отрыве от будущего, не имели никакого значения.

Разумеется, будущего не могли знать ни двадцатилетний Людовик, ни шестнадцатилетний Дантон, ни семнадцатилетний Робеспьер.

Ни один из них не имел ни малейшего понятия о том, как и когда пересекутся их жизненные пути.

По окончании коллежа Дантон продолжал жить в Труа. Он собственными средствами заканчивал образование, много читал и одновременно подрабатывал, помогая в делопроизводстве родственникам.

В столице Шампани их было несколько, в том числе два прокурора, судебный пристав и два священника. Особенно любил Жорж навещать своего дядю Николя, кюре из Барбери, небольшого местечка в полутора лье от Труа. Гостя здесь всегда ожидали вкусный обед и заботливые наставления. Последние, впрочем, для Жоржа были бесполезны. Он твердо решил отказаться от духовной карьеры. Колокольный звон остался для него ненавистным на всю жизнь.

В эти годы он неоднократно бывал и в родном Арси.

Милый Арси, крошечный городок, задремавший вдали от большого мира под шелест старых дубов и вязов!

Юноша мечтал: разбогатев и добившись славы, он обязательно вернется сюда и будет жить здесь, в кругу близких, с матерью, отчимом и сестрами…

Но для этого нужно было стать великим адвокатом, потрясти сердца соотечественников, приобрести состояние и независимость.

Для этого нужно было завоевать Париж. Только Париж.

Путь в Арси лежал через столицу.

Окончательное решение Дантон принял в 1780 году. После смерти отца оставалась его доля наследства, которой он мог располагать по своему усмотрению. Но что ему были эти крохи, ему, который мечтал о большой карьере и большом богатстве?

Он, не задумываясь, передал свою долю господину Рекордену, дела которого к этому времени сильно пошатнулись. А сам немедля отправился в новое путешествие, в город гигантских возможностей, на поиски головокружительной карьеры.

Полный бодрости и надежд покидал двадцатилетний юноша родные места. Его путь от Арси до Парижа обошелся ему дешевле, чем прогулка из Труа в Реймс: владелец дилижанса, в котором он отбыл, старый друг семьи Дантонов, ничего не взял за проезд.

Ну, разве не было это хорошим предзнаменованием?..

Увы! Жоржа Дантона Париж принял с черного хода. Вместо широких улиц его встретили узенькие переулки, вместо дворцов — трущобы, вместо веселых сибаритов — мрачные, измученные труженики, вместо успеха — серенькое прозябание.

Дилижанс доставил путешественника на крохотную грязную улочку Жофруа-ль’Анье, где помещался постоялый двор «Черная лошадь». Его владелец, бравый Лайрон, шампанец по происхождению, принимал по преимуществу земляков. Каждому из них были обеспечены плохонькая комната и дешевый стол. Трактирщик не отказывал им также в протекции и добрых советах.