— Нельзя! Сидеть!

Как заговорить с сестрами, узнать хотя бы их имена? Жирный боров у окна сидит на часах как пес, будто так и хочет пронзить нас своими злыми крохотными глазками, проникнуть в наши мысли. Я уселся на диване поудобнее — в гестапо рассиживаться не дадут…

По прошествии получаса — звонок. Брюнет сразу к двери.

— Скажите, у вас мои сестры? — доносится из коридора голос.

— Вы больны, а расхаживаете по лестнице!

— Да, я больна, но пришлось вот выйти. Что здесь…

— Сидите дома и ждите! — Гестаповец захлопнул дверь. Немцы очень боялись заразных болезней.

Гестаповцы стали говорить между собой по-немецки. Я понял только, что дом оцеплен и всех подозрительных задерживают. Снова мозг назойливо сверлит: «Надо предупредить наших».

Приближается ночь. Стрелки часов с поразительной медлительностью отсчитывают минуты. Ситуация по-прежнему неясная. Что им известно о нас? Аллея Шуха… пытки… «А может, — где-то в глубине души вспыхивает робкая искра надежды, — может, это просто случайность? Однако все равно нужно как-то предупредить!..»

Брюнет выходит в соседнюю комнату. Оттуда долго доносятся приглушенные голоса, потом наконец дверь открывается, и брюнет обращается к нам:

— Кто хотел говорить по телефону?

Я встал и спокойно ответил:

— Я.

— Хорошо, можете звонить.

Я обхожу цербера и направляюсь к телефону, стоящему в углу. Теперь я за спиной у караулящего нас немца. Выпрыгнуть в окно? Третий этаж, будут стрелять… Предупредить… Как?.. Ура, идея! Я поднимаю трубку и набираю номер телефона Брацких. Если гестаповцы подойдут ближе, изменю две последние цифры. Немцы следят за мной внимательно, но не подходят. Набираю номер до конца.

Слышу в трубке голос Ирмины:

— У телефона!

— Здравствуйте, говорит Юрек. Рафал дома?

— Рафал? О чем вы говорите, Юрек? — удивляется она.

— Его нет? — заглушаю я слова своей собеседницы. — Передайте ему, пожалуйста, чтобы он пришел завтра ко мне. Я буду ждать его часов в… — я прикрываю трубку рукой и спрашиваю у брюнета, могу ли я пригласить назавтра своего товарища и в котором часу буду свободен. Он утвердительно кивает головой. — Часов в десять, — заканчиваю я фразу. — До свидания.

Быстро кладу трубку, чтобы не было слышно удивленных вопросов Ирмины.

Гестаповцы снова о чем-то шепчутся. До меня доносятся слова:

— Он пригласил его к себе. К себе, — повторил он еще раз.

Брюнет пронзил меня взглядом. Я спокойно его выдержал и даже изобразил вежливую улыбку. Гестаповец долго о чем-то размышлял, потом повернулся к нам спиной и рявкнул:

— Вон!

Брюнет указал на дверь мне и сестрам.

— Комендантский час, — обратился я к нему, — домой идти нельзя, прошу вас выдать пропуск.

Пытаясь сострить, он ответил с иронией:

— Не могу лишить вас удовольствия переночевать со столь прекрасными дамами. До утра не выходить!

«Значит, это еще не все», — подумалось мне.

Я спускался вниз с разноречивыми чувствами. Пошел ли Валеры на условленную встречу или остался в квартире?

Если дом оцеплен и под наблюдением, нас могут схватить обоих.

Звоним в дверь. Открывает испуганная старшая сестра.

— Что с Валеры? — спрашиваю я.

— Плохо. Он не стал вас ждать, поскольку спешил на какую-то важную встречу. Потом, после комендантского часа, кто-то постучал в окно. Я открыла и увидела Арцишевского с Брацким. Они спрашивали о вас. Я успела им шепнуть: «Бегите! Наверху гестапо». Слышала их удаляющиеся шаги, но удалось ли им уйти, не знаю: было очень темно, ничего не видно.

Воцарилась гнетущая тишина. Дом оцеплен, я это слышал собственными ушами. Неужели их схватили? Это была бы трагедия. Никто из нас в эту ночь не спал. Неуверенные в своей собственной судьбе, мы думали об Арцишевском. Удалось ли ему выбраться?

Было еще темно, когда на лестнице послышались шаги. Кто-то спускался вниз и остановился у двери дворника. Потом раздался звонок к нему в дверь, скрип открываемой двери подъезда, и кто-то вышел на улицу.

— Выход, кажется, свободен, — шепнула младшая из сестер. — Может быть, и вам удастся выйти? Подождем еще немного.

Спустя какое-то время снова шаги. Кто-то вошел в подъезд, и тут же стук в нашу дверь. Открываем и видим… Ирмину с корзиной белья в руках. Она смотрит на меня как на выходца с того света.

— Вы здесь?

— Да. А что с Валеры?

— После вашего странного звонка мы сразу же оставили квартиру и перенесли к знакомым все, что могло возбудить подозрение. Арцишевского дождались на улице. Очень тревожились о вас и больше всех Арцишевский. Он уговорил Брацкого, и уже после наступления комендантского часа они пошли узнать, что здесь произошло. Вернулись благополучно. Я пришла сюда под предлогом доставки белья из стирки. Мы уж и не чаяли увидеть вас в живых. Вот уж наши обрадуются!

Оцепление, как видно, было уже снято. На квартиру Брацких я возвращался трамваем. По пути несколько раз пересаживался, чтобы удостовериться, что не веду за собой «хвоста». Арцишевский рассказал мне, что от сестер ушел беспрепятственно. Возможно, оцепление тогда уже было снято, или просто немцы ждали какого-то определенного человека.

Спустя несколько дней сестры сообщили нам, что засада была действительно устроена на одного из членов подпольной организации, жившего в их доме. Кроме того, они передали, что люди Карповича пока никого не выдали, но следствие по их делу еще не закончено.

Несмотря на это, Валеры распорядился на всякий случай эвакуировать квартиру на аллее Неподлеглости. Все мы перебрались на Мокотув к моей верной тете Виктории.

Найти квартиру для радиста в Варшаве оказалось делом нелегким. В поисках нам помогали все. Только спустя значительное время моей тетке Виктории и Сикорской удалось уговорить одну из своих приятельниц согласиться установить рацию на ее пустующей даче в Милянувеке. Хозяйка дачи долго колебалась, но чувство патриотизма взяло в ней в конце концов верх, и она разрешила нам разместиться в ее домике.

Мы с Миколаем поехали осмотреть этот нежданный дар судьбы. Лучшего места нельзя было и придумать. Стоящая на отшибе, укрытая среди деревьев дача на северной окраине Милянувека представляла собой идеальное место для радиостанции. Никто не мог подглядеть, что на даче делается и кто в нее приходит. Такого рода место стало для нас настоятельной необходимостью, поскольку езда в Пётркув поглощала массу времени, а большинство донесений, переданных с опозданием, теряло свою ценность.

Кроме того, из Пётркува стали поступать различные тревожные сигналы. Были основания предполагать, что сестра Ванды и ее отец сотрудничали с гестапо. Они могли, несмотря на осторожность наших местных товарищей, обратить внимание на довольно многочисленную группу незнакомых людей, периодически появляющихся в городке. Могла и Ванда в чем-то проговориться отцу и таким образом, сама того не желая, навести на нас немцев. Помимо этого, Миколая уведомили, что какая-то враждебно настроенная к нам организация или просто кучка людей, выдающая себя за организацию, пытается подорвать доверие к нашей группе. В этой обстановке Миколай принял решение перебазировать Мицкевича в Варшаву, а квартиру в Пётркуве оставить как резервную.

Поручение переправить Игоря получил Юзек Клюф. Его приезд в Пётркув вызвал непредвиденные осложнения. Влюбленная Кося пыталась любыми способами оставить Игоря в Пётркуве. Однако через два дня он уже прибыл в Варшаву и доложил о готовности приступить к работе на рации. Всю аппаратуру перебазировали в Милянувек. Арцишевский выделил в помощь Мицкевичу и для охраны радиостанции одного из людей Карповича. Игорь быстро освоился на новом месте. Наиболее срочные радиограммы он получал теперь непосредственно от Арцишевского. А их становилось все больше. Особое значение стали приобретать сведения, извлекаемые Чаплицким из секретных документов Остбана[18] и доставляемые нам братьями Жупанскими. В Центре они вызвали буквально сенсацию. В них часто содержались настолько ценные данные, что несколько раз Центр выражал за них благодарность всей группе. Собиралось также все больше донесений о перебросках войск, о дислокации частей в тылу, о промышленных объектах и т. д.