— Вы?..

— Я — судомойка. Я знаю, где находится Финнаган, сэр. Но мне нужны деньги, сэр. За сообщение, сэр. Очень много денег.

Инспектор сжал челюсти.

— Сколько?

— Десять фунтов, сэр. И вперед, сэр.

— Говорите! Но скорее, мне некогда.

Судомойка прошептала несколько слов, и инспектор, круто повернувшись, пошел в зал к своему столику. Боже мой, как он об этом не подумал раньше!

Проходя мимо Смозерсов, инспектор чуть замедляет шаг. Сюзанна Смозерс вскидывает длинные ресницы, в глазах загораются лукавые огоньки:

— Так вы принимаете мои условия, мистер Уинклоу?

В мозгу инспектора прыгают цифры: судомойке дано десять фунтов, а с этой дуры можно получить сотню. Уинклоу кланяется, подходит к столику.

— Вы предлагали, мисс Смозерс, пари, вы ставили сто фунтов против того, что Финнаган будет найден. Вы обещали еще сто фунтов тому, кто покажет вам…

— …Финнагана, мирно лежащего в гробу. Именно так. И?..

Инспектор позволяет улыбке коснуться его губ.

— А если Финнаган не будет лежать, а будет, скажем, сидеть?

— Тем это будет интереснее.

— Платите деньги, мисс Смозерс. Платите деньги! Через сорок минут живой и здоровый Финнаган, бежавший из полицейского автомобиля за несколько минут до столкновения, будет сидеть у меня в кабинете.

Инспектор шел по стопам великого Шерлока Холмса[42]. Он обожал театральные эффекты. Он любил поражать людей неожиданностью. И он умел делать это: выражение лица Сюзанны Смозерс искупило волнения последней недели — мисс застыла, полуоткрыв рот. В ее глазах рядом с изумлением и сомнением откровенно запрыгали гнев и зависть: ее, Сюзанну, королеву издевательств над нижестоящими, провели, над ней смеются, и завтра весь Лондон будет знать, что Сюзанна Смозерс, в жизни не проигравшая еще ни одного пари, проиграла, наконец, заклад из-за воскресшего из мертвых большевика Томми Финнагана.

Ну, как после этого можно любить большевиков?

…Три — Джемс не произносит.

Чья-то крепкая рука хватает его за шиворот, приподнимает, как котенка, поворачивает спиной к воде, и Джемс видит добродушное лицо моряка, слегка подвыпившего, но крепко стоящего на ногах.

— Што ты, братишка[43]?

И немедленная перемена тона:

— Дуррра. Жизнь — она…

Моряк подыскивает слова:

— Она… дама знаменитая! Вот!

Джемс трясется. Боже мой, он только-что был на краю гибели… Неужели он пытался покончить счеты с жизнью? Огромная радость врывается в сердце Джемса. Слезы показываются на глазах:

— Нет, нет, он не имел в виду ничего такого… он просто смотрел в воду…

Моряк с сомнением качает головой, говорит, коверкая английские слова:

— А не врешь?

Джемс клянется. Джемс сейчас уйдет из порта. Моряк с трудом понимает — английский язык и без того труден, а тут еще его опьянение и волнение Джемса.

— А не врешь?

Затем моряк решается: супчик[44], которого он спас, должен выпить. А когда он будет пьян, он увидит, какая прекрасная дама жизнь, и не захочет больше топиться.

Моряк берет Джемса под руку:

— П-шли!

О, Джемс охотно пойдет с ним на край света. Ведь Джемс обязан ему жизнью!

В трактире «Полгора» очень шумно, но это не мешает Джемсу излить свою тоску своему спасителю: — в памяти — спасение, всплеск холодной воды, опьянение и — Джемс рассказывает моряку всю правду о себе.

Моряк задумчиво тычет вилкой в пробку от пивной бутылки и слушает:

«Конечно, супчик врет… Англичанин с Молдаванки[45]. Много их развелось…»

Моряк пьет, поит Джемса, и через несколько часов оба они, пошатываясь снова идут в обнимку по спуску, соединяющему город с портом.

Розовая заря поднимается с крыш. Трубы начинают дымить. Серебряная от восходящего солнца морская вода легла на горизонте. Моряк решает, что ему некогда:

— Честь имею, — сухо говорит он Джемсу, — я до вас не имею чести, а потому — честь имею…

Голова Джемса кружится. Столько событий! Столько изумительных событий!

Джемс открывает глаза — моряка нет. Джемс устало опускается на скамью у трамвайной остановки и, думая о моряке, нежно и задумчиво произносит единственное хорошо знакомое, звучное, русское слово:

— Сволочь…

А затем сон мягкими руками обнимает Джемса, и он засыпает, сидя на скамье у трамвайной остановки, как-раз напротив общежития политэмигрантов.

Автор думает, что теперь самый подходящий момент для некоторых объяснений, которые необходимы читателю. Дело в том, что Джемс — бесхарактерный и избалованный мальчишка — увидел сразу слишком много. Мысль, привыкшая к строгому покою английского дня, заблудилась в чаще противоречий. Понятия смешались — жизнь упорно не желала подтверждать привычных мнений о России. Привычка и традиции пытались цепляться еще за факты, но факты сбрасывали их, как горячий конь всадника, факты вставали толпой, безжалостно набрасывались на Джемса, погребали под обломками здания былых убеждений и влекли к гибели.

Джемс проснулся. Вторая ночь, проведенная на скамье, казалась уже менее ужасной. Джемс медленно поднял голову и замер: знакомый вход в общежитие, окна, обрывки слов. А впрочем, — может-быть, рискнуть? Это ведь единственный выход, единственная возможность стать на ноги, чтобы потом вернуться домой, в родную страну, где можно спать в мягкой постели, обдумать все виденное и не бояться за свою жизнь. Рискнуть? — Не рисковать? — Рискнуть?..

Из дверей общежития выходит человек. Он всматривается в сидевшего на скамье Пукса, припоминает, затем радостно подбегает к нему:

— Товарищ Рой, как хорошо, что вы пришли!

Джемс узнает его. Это комсомолец-переводчик, с которым он совершил свою первую прогулку по красному городу.

— Как хорошо, что вы пришли. Зайдите, пожалуйста, в контору общежития.

Кончики пальцев Джемса холодеют: в контору… зачем?..

Но бежать сейчас — значит возбудить сильнейшие подозрения. Чувствуя себя снова приговоренным к смерти, Джемс медленно идет вслед за переводчиком.

Заведующий общежитием весел и ласков:

— Ай-ай-ай, товарищ! Так, в первую же минуту, покинуть нас! Я уж боялся, что вас похитила какая-нибудь прекрасная лэди.

Заведующий хохочет. Вежливо улыбается Джемс. Но зачем он позван сюда?

— Вам нужно заполнить анкету, товарищ. Мы пока будем снабжать вас всем необходимым, а когда придут ваши документы из Коминтерна…

Джемс перебивает:

— А когда это будет?

— Недельки через две. Так вот, когда придут ваши документы, — мы устроим вас на работу.

Джемс чувствует, как жизнь улыбается ему. Еще две недели! За этот срок он тысячу раз успеет удрать.

— Это очень хорошо. Я хотел бы пока посмотреть заводы, жизнь у вас. Это возможно?

Заведующий, вычеркивая вопросительный знак против фамилии «Тама-Рой», щурит глаза: как, однако, переменился этот парень! Приехал почти сумасшедший, а сейчас — здоров и бодр. Чудеса!

— Как ваше здоровье, товарищ?

Джемс краснеет:

— Не вспоминайте о моей болезни, дорогой. Сейчас, когда за каждым моим шагом не следит десяток шпионов…

Джемс на мгновение умолкает — глаза впиваются в лицо заведующего — нет, здесь за Джемсом не шпионят, глаза заведующего полны только участливым вниманием.

— …шпионов, — я чувствую себя отлично.

Георгий вмешивается в беседу:

— Товарищ Ильин, я поброжу несколько дней с Роем, покажу ему все, что его будет интересовать, и попробую обучить его нескольким русским фразам. Ладно?

И Ильин, заведующий общежитием, и Джемс, конечно, согласны.

— Но вечером, — стыдливо улыбается Джемс, — я убегу от вас, товарищ Джордж. У меня будет вечером одна встреча, при которой… во время которой…