Борода обсуждал мельчайшие просчеты, которые могли возникнуть в ходе операции. Эти обсуждения напоминали мне решение шахматных задач, когда приходится играть за обе стороны. Проиграть мы не имели права…

— Теперь, Саня, смотри в оба, — наставлял меня Борода, — и за людьми и за собой. Скоро наша главная игра.

В одном селе, где мы остановились, нас принял плюгавый «дядько», особо рекомендованный «кумами» еще за сто — сто двадцать верст отсюда. Хата его, с земляным полом, крытая соломой, поваленный плетень и полуразвалившийся сарай с раскрытой крышей — все это производило впечатление запущенности и бедности. «Кумы» же отзывались о Гнате Петровиче как о весьма богатом и грамотном хозяине. Имя Курилеха и еще нескольких «кумов» открыли двери хозяйской хаты. И все-таки Гнат Петрович был очень осторожен. Порасспросив Бороду, кто он, куда и зачем едет, он перешел к расспросам «политического характера», вроде: «Правда ли, что Врангель хочет стать российским царем, и не отберет ли он обратно землю у крестьян?» Помытарив нас около часа, Гнат Петрович предложил распрягать лошадей и закусить:

— По бедности, что господь бог послал нашему дому. Бог, похоже, и в самом деле не был особенно щедр к этому дому. Хозяйка принесла холодную картошку, миску соленых огурцов с помидорами, несколько ломтей черного хлеба и маленький кувшинчик молока. За последние дни мы привыкли к более обильным угощеньям.

Без особого аппетита разделяя с нами трапезу, хозяин как бы невзначай обмолвился:

— Тут дня два болтают, что едет к нам какая-то бричка из Ростова. Может, это про вас?

— Это и есть мы, — степенно подтвердил Борода.

— А где же вы ночевали две ночи? Невольно Гнат Петрович выдал себя: как и предполагал Борода, за нашей поездкой следили.

— Мы? Ночевали в поле. И воздух чистый, и блох нет. Да и спокойнее: ни тебе советских, ни кадетских — никто документами не интересуется.

— А вы що за люди? — Это прозвучало так, будто хозяин и не вел предварительных расспросов.

— Мы ищем полковника Александра Семеновича Аркадьева! — спокойно ответил Борода и занялся молоком.

— А кто он такой? Вроде бы не слыхал!

— Как же вы не слыхали? Александр Семенович — человек известный, — сказал Борода и закричал мне: — Допивай молоко, Саня, да поедем!

— Аркадьев, Аркадьев… Нет, не слыхал, — решительно заявил хозяин. — А что делает тот Александр Семенович?

Хозяин явно «темнил», как любил говорить Борода, и Кирилл разом оборвал разговор.

— Раз не знаете, то и разговору нет. Поищем в другом месте. — И он стал рассказывать, как на Кавказе гонят самогон из виноградных отжимов. Тема эта явно не интересовала хозяина. Он все время старался настроить Бороду на откровенность, а Борода всячески уклонялся. Наконец Гнат Петрович не выдержал:

— Есть тут один дядько, может, он что-нибудь знает? Коли вам будет желательно, то мы его сейчас покличем до хаты. Хозяйка! Поклычь до нас Вовка!

— Волка?

— Та то так — прозвище. Фамилия его Сирый, а дразнят Вовком.

«Сирый вовк» появился немедленно, будто стоял здесь же за дверью. Высокий, худющий, с крючковатым длинным носом, из-под которого, как мышиные хвостики, свешивались черные усы. Его правая рука была забинтована и висела на перевязи, а левую он протянул Бороде, назвав себя Федором Антиповичем.

— Павел Афанасьевич, — буркнул Борода. — А это Саша Сараф.

— Сараф? — взглянув на меня, переспросил Сирый. — Из каких-таких Сарафов будешь?

— Саша почти не слышит, — вмешался Борода, — после тифа осложнение. Он сынок того Сарафа, чей табак вся Россия курила. — И он очень подробно рассказал мою биографию.

Сирый и хозяин стали разглядывать меня словно какое-то чудо.

— Подумать только: батько миллионами ворочал, а сын… Вот до чего людей довели! — Сирый изобразил на лице сострадание. — А я смотрю, Гнат Петрович, до вас бричка подъехала. Люди вроде не наши; дай, думаю, зайду, может, новостями какими разживусь. — Он сел, осторожно положил перевязанную руку на край стола и, встретив мой взгляд, сказал Бороде: — Вот косу отбивал да с непривычки порезался. Вторую неделю не заживает, гноится.

— А вы бы в город съездили, — участливо посоветовал Борода.

Сирый махнул здоровой рукой, словно муху отгонял.

— Не люблю ездить в город, наездился! — И, взглянув на стол, покачал головой: — Ты, Гнат Петрович, послал бы ко мне: у нас и телятинка есть, и первачок.

Борода стал благодарить и сказал, что мы сыты по горло, да и в дорогу пора.

— У них, Федор Антипович, дело до какого-то Аркадьева Александра Семеновича, — невинно заметил хозяин. — Ты человек бывший военный, может, слыхал про такого? Они говорят, что он полковник.

Сирый сделал вид, что задумался, переспросил:

— Полковник Аркадьев? Слыхал про такого еще на фронте, в восемнадцатом. А почему вы, уважаемый Павел Афанасьевич, думаете, что он где-то здесь?

— От тех людей, которые к нему послали, имею указание, что он проживает в этих краях. — Ответ Бороды был строг и официален.

— Так, так! А какое, осмелюсь поинтересоваться, дело у вас до полковника? — пощипав усики, спросил Сирый.

— Что ж рассказывать, если дело мое лично к Александру Семеновичу. Да к тому же вы не знаете, где его искать. Вот мы отдохнули, спасибо Гнату Петровичу и хозяйке, а теперь поедем в Кобищаны, — сказал Борода и скомандовал: — Саня, запрягай!

— Уважаемый Павел Афанасьевич, а если мы сделаем так, — предложил Сирый, — вы меня подвезете до Кобищан, а там есть у меня один знакомый дядько. Может, он знает про полковника или укажет, кто знает и где его искать.

— Не дядько ли Григорий Соченя?

— А откуда знаете Соченю?! — удивился Сирый, а хозяин даже встал.

— У меня и к Сочене есть поручение.

— Какое? — в один голос переспросили Сирый и хозяин.

— К Сочене — хозяйственное. Мой друг Курилех просил передать, что он «купил рябого бычка».

Позднее Борода сказал мне, что, назвав этот бандитский пароль, он не особенно верил в его силу, но «рябой бычок» подействовал как приказ. Хозяин с Сирым переглянулись. Сирый сказал:

— Вы бы с этого и начинали! Соченя нам без надобности, а к Александру Семеновичу мы вас сами доставим.

— А нас доставлять не нужно. Мы не заказное письмо, — перебил Борода, — вы только укажите адрес! Сирый встал, голос его посуровел:

— Не обижайтесь, почтенный. Время сейчас тревожное. Вы, я вижу, человек военный, а Александр Семенович у нас большой командир. По пустякам его тревожить нельзя. Вы мне изложите, по какому делу к Александру Семеновичу, мы его известим, а уж потом дадим адрес.

— Что ж, может, вы и правы, — согласился Борода и, бросив взгляд на забинтованную руку Сирого, добавил: — Видать, и вы человек военный: стреляный, рубаный. Передайте полковнику Аркадьеву, что я к нему по делу «Жемчужной брошки». Никаких писем нет, а что нужно — приказано передать лично, секретно. Все, господин… звание ваше не знаю — по возрасту, наверно, поручик или штабс-капитан?

Лицо Сирого расплылось в самодовольной улыбке.

— Немного постарше, уважаемый Павел Афанасьевич. — И, вытянувшись, по-военному представился: — Имени атамана Симона Петлюры гайдамацкого полка бунчужный!

Борода развел руками.

— Виноват, слабо знаю украинский. Это что же: должность или чин?

Сирый снисходительно улыбнулся:

— Чин! Соответствует российскому подполковнику.

— Прошу прощения, господин под… бунчужный, я, может, был с вами невежлив?

— Ничего, ничего, — успокоил Сирый, — с кем не бывает промашки. Вот и наш хозяин обознался: своих не узнал. — И, обернувшись к Гнату Петровичу, не попросил, а приказал: — Одна нога здесь, а другая к Степке! Да чтоб он конный немедленно ко мне. Хозяйка, на стол чего получше!

Гната Петровича как ветром сдуло.

— Отбой, Саня! — распорядился Борода. Я отправился во двор. Парень лет пятнадцати поставил перед сибирками колоду и сыпал в нее из ведра овес. Тачанку явно осматривали. Попоны, лежавшие в сундуке, теперь были аккуратно сложены на сиденье. Я молча взял их и открыл сундук. Крышку тайника я маскировал, насыпая по углам маленькие кучки овса. Овес не был потревожен. Положив попоны на место, я строго спросил: