Полная луна лила яркий свет, равнодушно освещая окрестности. Матейченков всматривался в них, впитывая подробности.

Относительно недавно здесь прошли бои, и их страшные приметы были видны то здесь, то там. Вон та поляна, видимо, была основательно заминирована, только кем – теперь не выяснишь. Местный пастух гнал отару овец и, на свою беду, наткнулся на смертоносную поляну.

Трупы животных, которые успели вздуться, несмотря на довольно основательный морозец. А неподалеку – сам пастух, который и в смертный час не выпустил из рук главное орудие труда – суковатую кизиловую палку. Он лежит на спине, раскинув руки, словно желает охватить такое неласковое небо. Рядом лежит узелок с пищей, на который почему-то даже волки и бродячие собаки не позарились.

Боевая машина промчалась мимо, лязгая гусеницами, а мгновенная картина навек запечатлелась в мозгу.

Держать под контролем данный участок беспокойной границы поручено батальону, командир которого сидит рядом с генералом и дает пояснения, если они требуются.

– Вы участвовали в этих боях?

– Довелось, – откликнулся комбат.

– На этом участке безлюдно?

– Нет, есть несколько селений, но они скрыты горами. Впрочем, одно из них мы будем проезжать.

– Скоро?

– При таком ходе – через 10 минут.

Оговорка существенная. Каждую минуту могла случиться неожиданность. И конечно – из разряда либо неприятных, либо очень неприятных.

– В селениях живут?

– В этих – нет, товарищ генерал. Никого не осталось. Кто – погиб, остальные – мирное население – разбежались кто куда. В основном – в соседние республики, Дагестан, Ингушетию…

– Погибли – от наших бомбежек?

– Нет, – покачал головой комбат. – От рук своих же чеченцев.

– Как это было?

– Местность несколько раз переходила из рук в руки. Когда Шамиль Басаев занял ее в первый раз, по его требованию местное население выдало бандитам местных милиционеров. Их отдали шариатскому суду и предали публичной смерти – мучительной казни, на глазах населения, которое согнали из окрестных селений.

Генерал кивнул:

– Знаю шариатский суд.

– Ну, а потом маятник качнулся в обратную сторону. Наши выбили отсюда басаевцев, которые намеревались прорваться в Дагестан. Погибшие от рук чеченцев милиционеры были местные, и их многочисленные родственники за них отомстили. Страшно – по законам адата – кровной мести.

– Тут сложные межклановые отношения.

– Никого не пощадили. Вот, полюбуйтесь.

Машина въехала в селение, о котором говорил комбат несколько минут назад. По обе стороны дороги стояли обгорелые остовы домов, слегка припорошенные снегом. Изредка торчали черные трубы русских печей – в основном для выпечки лепешек пользовались плоскими печками – тандырами. Кое-где стояли остовы сгоревших дотла машин, изуродованная сельхозтехника.

Трупов нигде не было видно.

– Чеченцы не оставляют своих трупов.

– Знаю.

Они разговаривают с большим трудом – мотор ревет и грохочет, преодолевая перепады. Приходится кричать.

Вскоре мертвое селение скрывается за холмом.

Командный пункт.

Здесь ждут командира батальона.

Поздний офицерский ужин.

Издалека доносятся глухое уханье взрывов – то ли из пушек садят, то ли мины взрываются.

Однако все это происходит вне зоны, контролируемой батальоном, поэтому никого не волнует.

Посреди палатки стоит наскоро сколоченный стол, к нему придвинута длинная лавка, стоит несколько стульев. Появляются две – три буханки хлеба, но он заморожен и тверд как камень, офицер откладывает в сторонку нож и принимается за тесак – так гораздо сподручнее.

– Как хлеб? – спрашивает Матейченков.

– Хлеб получаем неплохой, товарищ генерал – полковник, – откликается командир батальона.

– Пожалуй, единственный приличный продукт, который нам приходит, – уточняет комполка.

– Где выпекают?

– В Грозном.

– Молодцы.

Один из офицеров выкладывает на стол невесть откуда взявшуюся здесь таранку, ломает ее на куски, другой тщательно чистит рыбу от насквозь просоленной чешуи.

– Эх, под эту бы тарань да пивка холодненького, – громко вздыхает кто-то из офицеров.

Пивка нет, но есть водка.

Дежурный ловко расставляет перед сидящими миски и стаканы. Посуда разнокалиберная, видно, с бору по сосенке, но это никого не смущает. Было бы что наливать.

Появляется крупно нарезанная колбаса, эмалированная миска, в которой холодная картошка в мундирах.

– Как колбаска? – спросил Матейченков.

– Не первой свежести, но есть можно.

Генерал взял кружочек, пожевал, поморщился, но проглотил.

Разлили водку.

Комполка назвал их по старой памяти «наркомовские сто грамм».

– За нашу победу, – громко провозгласил он, чокнулся с высоким гостем и выпил первым.

После первой стало повеселее, а после того, как кое-кто из офицеров закурил – вроде даже и потеплее.

– Товарищ генерал-полковник, разрешите обратиться, – через стол произнес раскрасневшийся офицер.

– Слушаю.

– Вы мин не опасаетесь?

– В смысле?

– Да у нас мины на ужин предполагаются.

– Надеюсь, свеженькие? – уточнил Матейченков, который уже начал догадываться, о чем идет речь.

Дружный хохот, покрывший его слова, показал, что реплика угодила точно в яблочко.

– Мы бы и сами не прочь… Увы, свеженьких нет, – развел краснощекий офицер руками.

– Тухлыми пробавляемся.

– И спасибо за них не говорим.

На краю стола появилось несколько банок солдатской тушенки. Сидевший рядом взял одну из них, прицелился консервным ножом. Со всех концов стола послышались реплики:

– Осторожней!

– Взорвешь всех.

– Газовая атака.

– Где противогазы?

Офицер проткнул банку. Послышалось змеиное шипение. Палатка наполнилась запахом сероводорода, а может, и чем-нибудь похуже.

Офицер спросил:

– Вопросы есть?

Вопросов не было.

Он резко поднялся, откинул брезентовый полог палатки и зашвырнул банку подальше, в снег.

Та же участь постигла и остальные банки. Когда оставалась одна, последняя, Матейченков попросил:

– Подайте, пожалуйста.

Банку передали, он повертел ее в руках. На аляповатой этикетке значилось – «Краснодарский консервный завод». Даты изготовления генерал не обнаружил.

Комполка заметил:

– По спецзаказу.

– Я у вас эту банку реквизирую, господа офицеры. Не возражаете? – Матейченков захотел сунуть злополучную банку в карман, предварительно покрутив ее в руках: банка зловеще раздулась.

– Не надо, товарищ генерал.

– Осторожно.

– Банка может взорваться, – пояснил комбат. – Такие случаи, чего доброго, у нас бывали.

Кто-то добавил:

– И даже с травмами.

Один предложил:

– Мы вам фольгой обмотаем.

– И запакуем.

– Для безопасности.

– Я однажды этой дрянью отравился, – произнес краснощекий. – Четыре дня мучился.

Второй добавил:

– И меня наизнанку выкручивало.

Матейченков резко спросил:

– Часто попадаются такие партии консервов?

– Других не бывает.

– Куда обращались? – посмотрел генерал на комполка.

– К снабженцам.

– Конкретно?

– К главному.

– И что?

– Концов не могут найти.

– Жуткий бардак в тылу, – добавил комбат.

– Тут не бардак, а кое-что похуже, – покачал головой Матейченков, крутя в руках злополучную банку.

– Похоже.

– Кто-то лапки греет.

– Жиреет на солдатской крови.

– Никому дела нет.

– Что ответил главный? – Матейченков назвал фамилию.

– Говорит, берите, что дают. Я, мол, такое добро и получаю. Не желаете – другие с руками оторвут, еще спасибо скажут.

– Честное слово, я его пристрелить хотел, – произнес комбат и мелко перекрестился.

– Зачем стрелять? Кто тогда вам такие мины поставлять будет? – усмехнулся Матейченков. – Еще свою голову из-за такого дерьма подставлять… Мы для него кое-что не хуже придумаем.