В единой конструкции вселенной у Торо сливались символизм физических явлений и динамика материальных процессов. Однако динамизм картины мира, присущий всем романтикам, достигался Торо своеобразным способом. Рост, рождение, борьба, разложение, смерть — все эти природные процессы занимали первостепенное место в его мировоззрении. Следуя своему изначальному принципу признания подобия физического и метафизического миров, сферы материи и духа, философ объединял эти две области бытия одним законом, названным законом «возрождения» (rebirth), или «обновления».
Как и большинство других мировоззренческих построений Торо, этот закон представляет собой причудливую комбинацию мифологии и натурализма. Философ пытается объединить динамизм органических процессов природы с динамикой смены состояний сознания человека. Логическим основанием подобного синтеза оказывается все та же изначальная аналогичность физических и духовных процессов, последовательно распространяемая Торо на все бытие. Закон «возрождения», или «обновления», утверждает превосходство неорганизованных форм природы и духа над строго организованными, примат динамики над статикой, внутренней структуры над внешней формой, непрерывности над дискретностью (см. 64, 87). Мир, как видимый, так и скрытый внутри человека (дух), подчиняется ритмическим циклам угасания и возрождения, которые «обновляют» бытие. Человек — носитель духовного начала — подчиняется в своей жизни, считал Торо, тем же циклам, что и органическая природа. Но речь идет вовсе не о тождестве этих циклов, а об их символическом подобии. Этой символикой проникнуты рассуждения Торо о таких явлениях природы, как смена времен года, смена дня и ночи (особый смысл приобретают утро и рассвет), наконец, этапы человеческой жизни (рождение — детство — возмужание — расцвет — старость).
Миф «обновления» и «возрождения» природы, жизни и духа подчинил себе структуру мировоззрения Торо, придав ей динамичность. В «Заключении» к «Уолдену» этот миф излагается в сжатой символической форме. «Всю Новую Англию обошел рассказ о крупном и красивом жуке, который вывелся в крышке старого стола из яблоневого дерева, простоявшего на фермерской кухне 60 лет — сперва в Коннектикуте, потом в Массачусетсе. Он вылупился из яичка, положенного в живое дерево еще на много лет раньше, как выяснилось из подсчета годовых колец вокруг него…Когда слышишь подобное, невольно укрепляется твоя вера в воскрешение и бессмертие» (9, 385). Закон «возрождения» и «обновления» запределен и пространству и времени — они «отпадают» от него как несущественные. Для трансцендентной реальности, по мысли Торо, нет времени, но есть длительность, измеряемая пульсацией циклов угасания и обновления. Процессы возрождения (движение вверх) сопровождаются усилением духовного начала и, достигая пика, сменяются движением вниз (отпадением материи от духа) — эманацией.
Внесение динамики в философскую картину мира с неизбежностью ставит проблему направленности движения, иными словами, со всей остротой возникает вопрос о прогрессе. Высказывания Торо по этому поводу немногочисленны и недостаточно определенны. И в этом нет ничего удивительного, ибо проблема развития — камень преткновения романтического мировоззрения. Изначальное противоречие, заключающееся в попытке соединить трансцендентализм с естественнонаучным натурализмом, не давало Торо возможности решить проблему развития. С одной стороны, наблюдение и изучение мира природы вплотную подвели его к идее прогрессивной эволюции видов. С другой стороны, придерживаясь трансцендентальных убеждений, философ заведомо ограничивал подобную эволюцию, ибо в любом случае над миром живой природы находился мир трансцендентного смысла, противостоящий любому поступательному развитию. Таким образом, романтическая картина мира, включающая в себя бурные природные катаклизмы, процессы роста органической природы и т. п., находилась в крайне метафизическом философском обрамлении. Миф «возрождений» и «обновлений» оказывался лишь идеалистически заостренной версией природного динамизма, которая допускала развитие и прогресс только на пути приближения к сфере трансцендентного духа. Истолкование роста как «стремления вверх», к духовному началу априорно ограничивало этот рост, ставило перед ним непреодолимый предел.
Мифологическая концепция развития пронизывала все мировоззрение Торо, связывая его в единую систему интерпретации явлений внешнего мира и сознания человека. Потенциальная смысловая энергия символов актуализировалась в результате их внесения в контекст мифа «возрождения», или «обновления». Таким образом завершалось создание органико-динамической и трансцендентальной картины мира.
Глава IV. Человек на пути к природе
Особую важность эта проблема приобрела в сочинениях романтиков конца XVIII — начала XIX столетия. Европейский романтизм, выросший из отрицания просветительского механицизма и потерявший веру в способность разума установить справедливый порядок в обществе, с самого начала был отравлен сознанием отчужденности человека от политической системы. Обратившись к природе, философ-романтик стал искать в ней то, в чем ему отказало общество. И он обнаружил новый, прежде скрытый лик природы — лик всемогущего, таинственного и боговдохновенного собеседника и друга, но друга непостоянного, легко превращающегося в холодного неумолимого противника. Природный мир представал в неведомых доселе смысловых тонах: он заключал в себе нечто необычное, возвышенное и одновременно спасительное для отвергнутого всеми и самим собой созерцателя.
1. Основы романтического натурализма
Тема природы — главная в философско-литературном творчестве Торо. Если попробовать лаконично определить мировоззрение американского мыслителя, то придется остановиться на понятии «натурализм». Правда, невозможно ограничиться только им одним, требуется дополнительная конкретизация: натурализм «романтический», «с элементами естествознания», «символический», «трансцендентальный», «созерцательный». Этот перечень можно продолжить и далее, и ни одну из вышеприведенных характеристик нельзя принять без существенных оговорок. Как всякое сложное явление, философия Торо с трудом подходит под ту или иную рубрику.
Натурализм Торо несет свои неповторимые отличительные черты. Само ощущение природы у европейских романтиков и у американского философа было различным. Пылкое преклонение перед безбрежной и величественной природой у Новалиса, Колриджа и Шеллинга было преклонением перед идеальной («метафизической» и трансцендентной) природой. Сам ландшафт Западной Европы, даже при тогдашней относительной нетронутости, обладал чертами ограниченности, дискретности, конечности. Это ощущалось и переживалось романтиками с трагической остротой. Границы карликовых государств, многочисленные транспортные пути и судоходные каналы словно сдавливали и дробили мир природы. Стремительные темпы урбанизации и рост промышленности, наступление цивилизации на леса, реки и горы — все это, вместе взятое, наделяло романтическую привязанность к природе фатальной раздвоенностью и обреченностью. «Природа» европейских романтиков — это природа берегов Темзы, Версальского парка, Венского леса и побережья Средиземного моря. Трудно сказать, чего больше в этом ландшафте: природы или цивилизации? Лишь с помощью знаменитого «продуктивного» романтического воображения философы и поэты преодолевали горизонт непосредственной чувственной данности и погружались в образы идеальной природы — продукта бессознательной творческой деятельности абсолютного духа. Но создание идеального мира не избавляло их от жгучей неудовлетворенности миром реальным, а потому преклонение перед природой страдало неизлечимым недугом хронического пессимизма.