Проехав через весь городок, отряд по указанию Смита остановился за окраиной, неподалеку от елового леска, где предполагалось разбить лагерь.

Джоун все раздумывала, какое впечатление, произвел на нее Олдер-Крик, но не могла сказать себе ничего определенного — слишком много всего насмотрелась. И все же из увиденного и услышанного она выделила две контрастные картины: толпы трудяг-рудокопов, рабов своей страсти к золоту, движимых надеждами, амбициями или поставленными перед собой целями — честных, суровых, неутомимых тружеников, однако едва ли не свихнувшихся в бесконечной погоне за богатством; и толпы поменьше, которые, подобно пиявкам, высасывали золото из других, — не копая его мозолистыми окровавленными руками, не пролив ни капли пота.

Место для постоянного проживания Келлза на Олдер-Крике и осуществления его плана было выбрано как нельзя лучше: не видное из города, оно тем не менее отстояло от окраинных хижин не более чем на двести футов, и совсем близко от него находилась лесопилка; к площадке вел неглубокий овраг, сворачивающий дальше к ручью. За лагерем поднимался крутой неровный склон с узкой расщелиной, полузасыпанной обломками выветрившихся пород. По ней бандиты могли приходить и уходить, оставаясь незамеченными. Рядом протекал ручей и росли высокие ели. Почва была тверда — копать тут золото никому бы и в голову не пришло.

Пока Бейт Вуд занимался приготовлением ужина, Клив разводил огонь, а Смит возился с лошадьми, Келлз и Пирс присмотрели площадку для хижины. Они остановились на ровной террасе, позади которой высилась огромная, с дом величиной, скала, испещренная глубокими трещинами. Хижину решили поставить так, чтобы она как бы прилепилась к скале, а сзади, под прикрытием той же скалы, сделать незаметный потайной лаз — в логове бандитов должно быть два выхода.

Потом сели ужинать. Долину заливал закатный свет, почему-то переливавшийся всеми оттенками золота. Косые лучи низкого солнца пронизывали прозрачный воздух над изрытыми склонами, легкую туманную дымку на дне ущелья; они сияли, переливались, окрашивая все вокруг в золотистые тона, словно намекая на несметные сокровища, скрытые в недрах этих гор. Потом золотистый свет померк; его сменил красный. Долина окуталась зловещими тенями — становилось все темнее и темнее.

Джоун видела, как Клив задумчиво следил за игрой света и теней, только не знала, уловил ли он настроение, тонкий смысл этой игры. Потому что какие бы радужные надежды ни связывались с золотым блеском этого нового Эльдорадо, с нежданной славой Олдер-Крика, наводненного толпами отважных трудяг-рудокопов, случилось так, что едва Джек Келлз и Гулден прибыли в лагерь, золотое солнце ушло за горные хребты, словно залитое кровью. Джоун знала, что большие старательские поселки всегда живут счастливой, свободной, честной трудовой жизнью, радуются удаче и богатеют, пока на запах золота туда не слетятся стервятники в человеческом обличье, и поняла, что солнце короткого счастливого дня Олдер-Крика закатилось навсегда.

Когда на лагерь бандитов спустились сумерки, Келлз обратился к своим людям:

— Бейт и Джесс, вы останетесь сторожить лагерь; ты, Пирс, пойди поищи наших, только смотри, не выходите на свет… А Клив пойдет со мной.

Потом, подумав, обратился к Джоун:

— Хотите пойти с нами посмотреть городок или останетесь здесь?

— Я бы с удовольствием пошла, если бы не была в таком ужасном виде. Этот костюм… — ответила Джоун и замолчала.

Келлз засмеялся, улыбнулись и Смит с Пирсом.

— Ну, полно. Вас никто и не разглядит. Да и вид у вас вовсе не ужасный.

— А не найдется у вас куртки подлиннее?

Не говоря ни слова, Клив пошел к своему седлу, развязал тюк, достал серую куртку и протянул Джоун. У нее сжалось сердце — сколько раз она видела ее в Хоудли! Как давно это было!

— Спасибо, — только и произнесла она.

Келлз галантно подал ей куртку. Джоун надела и почти потонула в ней. Куртка была длинная, ниже бедер, и впервые за много дней Джоун почувствовала, что она опять стала Джоун Рэндел.

— Скромность вещь хорошая, только не всегда женщине к лицу, — заметил Келлз. — Поднимите ворот… Надвиньте пониже шляпу… еще немного… Так, хорошо. Если теперь вы не сойдете за мальчишку, я проглочу костюм Дэнди Дейла, а вам накуплю шелковых платьев. — И он снова засмеялся.

Келлз острил, однако Джоун видела его насквозь. Да, конечно, ему нравится, когда на ней этот нелепый, неприличный костюм, он тешит его тщеславие, жажду скандальной славы — наследие разбойных калифорнийских дней, однако она чувствовала, что при всем том он даже обрадовался, когда увидел ее в куртке. На сердце у нее потеплело. Иногда она чувствовала к этому бандиту даже что-то вроде симпатии. Ведь когда-то он наверняка был совсем другим!

Наконец они отправились. Джоун шла между Келлзом и Кливом. Странные чувства владели ею. Она совсем осмелела: в темноте нашла руку Джима и сжала ее. В ответ он едва не сломал ей пальцы. Она почувствовала, что Джим весь горит. Ему и в самом деле приходилось нелегко. Идти по неровной, усеянной камнями дороге было тяжело. Джоун то и дело спотыкалась, и тогда у нее позвякивали шпоры. Они прошли мимо неяркого костра, от которого поднимался дым и пар, несущий вкусные запахи, — там ужинали краснолицые старатели; миновали еще много погасших или едва тлеющих костров. В некоторых палатках тускло горел свет — по парусине проходили неясные тени, в других было темно. По дороге, в сторону городка, шло довольно много народу. Городок притягивал своей суетой, шумным весельем.

Потом показались неровные ряды огней, тусклых и ярких, перед которыми двигались темные фигуры. Келлз опять забеспокоился, как бы его не узнали, и тут же повыше обмотал шарфом подбородок, пониже натянул на лоб шляпу, так что лица его стало совсем не видно. Теперь, даже стоя рядом, Джоун не узнала бы его.

Они миновали шумные салуны, большое приземистое строение с вывеской «Последний самородок» и ярко освещенными окнами, дошли до конца городка, и тут Келлз повернул назад. Идя по улице, он внимательно всматривался в каждого встречного, отыскивая в толпе своих. Иногда он оставлял Джоун с Кливом, а сам заглядывал в салун. За эти короткие минуты Джоун во все глаза смотрела на Джима и никак не могла насмотреться. А Клив стоял, как в столбняке, и молчал. Когда они снова подошли к «Последнему самородку», Келлз сказал:

— Теперь, Джим, возьми ее покрепче и не отпускай даже под страхом смерти. Она дороже, чем все золото Олдер-Крика!

И они подошли к двери.

Ухватившись одной рукой за Джима, другую Джоун бессознательно, как испуганная девочка, сунула в руку Келлза. От неожиданности тот даже вздрогнул. Движение Джоун, такое непосредственное и доверчивое, видно, до боли тронуло Келлза: склонившись к самому ее уху — иначе за шумом ничего нельзя было бы расслышать, — он прошептал вдруг севшим голосом:

— Все в порядке, ничего не бойтесь.

Войдя в дверь, Джоун увидела большой, ярко освещенный шумный зал, битком набитый людьми. Келлз стал медленно пробираться вперед, у него были свои причины соблюдать осторожность. Джоун едва не стошнило от висевшей в зале вони: смеси табачного дыма, рома, сырых опилок и керосиновой копоти. Громкие голоса, бессмысленный пьяный смех, визг расстроенных скрипок, шарканье ног — все сливалось в оглушающий гам. Особенно шумно и весело было в соседней комнате — там танцевали, но самих танцоров за толпой видно не было. Тогда Джоун стала разглядывать то, что поближе. Вдоль высокой, почти в ее рост, стойки бара сидели взрослые мужчины и совсем молодые парни. Из помещения для азартных игр тоже неслись громкие крики. Неподалеку на опрокинутых бочонках, вокруг ящиков, служивших столами, сидели за картами какие-то люди с грязными мешочками золотого песка. Как ни странно, картежники, в отличие от всех прочих, играли молча; и в каждой кучке выделялся по крайней мере один игрок с жестким взглядом, по одежде явно не старатель. Были там и юнцы, еще не достигшие совершеннолетия, возбужденные, с бледными нездоровыми лицами. Выигрывая, они приходили в неистовство, проигрывая, совсем падали духом. Были и пожилые седые старатели; они с добродушными улыбками наблюдали за игрой, вспоминая лихие былые дни. Были и всякие подонки без гроша в кармане: толпясь вокруг игроков, они так и пожирали глазами золото.