— Я не могу обвенчать вас с замужней женщиной.

Краска мгновенно сошла с лица Келлза, он снова стал бледен, как смерть.

— Разве вы ее уже видели? — спросил он.

— Да, — ответил священник.

— Где и когда? — Здесь, позади этой хижины, несколько дней назад!

На Келлза было больно смотреть, и Джоун от всей души его пожалела. Она чувствовала себя виноватой, как будто на самом деле ему изменила. Сердце готово было выпрыгнуть у нее из груди, оно поднялось до самого горла и душило ее. Вот он, тот страшный миг, крушение всех надежд! Еще одно слово — и Джим Клив окажется лицом к лицу с Келлзом.

— Позади хижины! У ее окошка?

— Да.

— А как вы там оказались?

— Я пришел туда как священник, меня позвали, чтобы совершить обряд венчания.

— Обряд венчания?

— Да. Ее зовут Джоун Рэндел, она живет в Хоудли, Айдахо. Ей уже исполнилось восемнадцать лет. Как я понял, здесь ее держат против ее воли. Она полюбила честного молодого рудокопа из поселка. Он привел меня сюда, и я их обвенчал.

— Вы… их… обвенчали?

— Да.

Правда медленно доходила до сознания Келлза, и движения его тоже замедлились. Рука словно нехотя потянулась за револьвером, вытащила его, подняла. И тут выплеснулось наружу все скопившееся в его натуре зло: он стал осторожно, не спеша целиться в священника! В тот же миг к нему рванулся Бликки и сильно ударил его по руке. Прогремел выстрел, но пуля ушла вверх, в крышу. Бликки ухватил Келлза за руку и повис на ней всем телом, не давая снова ее поднять.

— Священника привел сюда я, — завопил он, — никто не даст тебе его убить! Джесс, помоги! Он совсем рехнулся, с него станется снова палить!

Джесс Смит бросился на помощь Бликки и вырвал у Келлза револьвер. Джим Клив сгреб священника в охапку, развернул и вытолкнул за дверь.

— Бегите, бегите, коли вам жизнь дорога! — заорал он.

Бликки и Джесс все еще боролись с обезумевшим Келлзом.

— Джим, живо! Закрой дверь! — выкрикнул Джесс. — Бейт, убери все револьверы и ножи… Теперь, хозяин, будь ты проклят, бесись, сколько хочешь.

Они отпустили Келлза и отошли.

Джоун застыла на месте не в силах двинуть ни рукой, ни ногой.

— Джоун! Это правда? — выкрикнул Келлз. Дыхание со свистом вырывалось у него из груди.

— Правда.

— Кто он? — взревел Келлз.

— Не скажу.

Келлз бросился к ней с протянутыми руками, пальцы его, словно когти, готовы были растерзать, разорвать ее в клочья, они дрожали, они тянулись к горлу… но так и не сомкнулись на нем. Келлз хотел убить ее, но не мог. Он молча стоял перед ней, парализованный собственной яростью. Верно, в эту минуту он, наконец, понял, что погиб, и погиб из-за этой женщины. Он ненавидел ее, потому что любил. Ненависть побуждала его убить ее, а он не мог ни убить, ни даже просто сделать ей больно. В душе его столкнулись два противоборствующих начала: зло, породившее ненависть, и добро, породившее любовь. Внезапно он оттолкнул ее; она споткнулась о тело Пирса, едва не упала и, шатаясь, снова прислонилась к стене. Келлз остался один посреди комнаты. Как взбесившийся бык в загоне, он стоял, озираясь по сторонам, тупо ища спасения. Но спасаться ему надо было только от самого себя. Потом, то ли решив дать себе волю, то ли не в силах сопротивляться бушующей в груди ярости, он вдруг как безумный заметался по комнате. Казалось, его обуревает неодолимое желание сокрушить все вокруг, уничтожить самого себя. Но все оружие унесли бандиты, а вещей в хижине почти не было. В ярости Келлза было даже что-то величественное, и все же вел он себя по-детски глупо. И сам это понимал. Со стороны было видно, что даже ослепленный своим безумием, отпустив все тормоза, он сознавал бесполезность своего буйства. Несколько минут спустя все внутри хижины было разгромлено, пол покрыт грудой обломков, а Келлз, потный, взъерошенный, жалкий, задыхаясь, стоял посреди комнаты и никак не мог прийти в себя — быстрота и неистовство, с которым он учинил разгром, вкупе с клокотавшим в нем бешенством, вконец его вымотали. Он перестал бросаться из стороны в сторону и теперь просто шагал по комнате. В нем больше не было даже благородства истинного гнева — посреди хижины стоял человек отчаявшийся, потерпевший полное поражение и притом ясно это сознающий.

К вожаку подошел Джесс Смит.

— Джек, вот твой кольт. Я взял его, потому что ты был не в себе. И еще вот что: нас тут совсем мало, но мы с тобой.

Так Смит выразил свою верность Келлзу, и тот ответил слабой благодарной улыбкой.

— Бейт и Джим, — продолжал он, — приведите все в порядок. Бликки, помоги мне вынести Пирса. Его надо похоронить.

Все уже принялись за работу, как вдруг раздался громкий голос Клива:

— Келлз, сюда идет Гулден, а с ним Малыш Джоунз, Уилльямз и Бэрд! Бандит поднял голову и пошел к двери.

Бейт Вуд сделал резкое многозначительное движение.

— Что-то случилось, — торопливо сказал он, — и дело, похоже, не в Гуле. Посмотри-ка на дорогу — видишь, сколько там народу? Чего-то беснуются, руками машут… Куда это они?.. A-а! Не к нам, в поселок.

Джесс Смит, побледнев, посмотрел на Келлза.

— Хозяин, дело плохо. Я такое уже видал.

Келлз оттолкнул парней и выглянул наружу.

Видимо, он обрел второе дыхание — еще не глядя на то, что происходило внизу, он совсем успокоился, снова стал самим собой.

— Джим, ступай в ту комнату, — отрывисто прозвучал приказ, — и ты, Джоун, тоже. И сидите тихо.

Джоун послушно выполнила требование. Джим, войдя следом за ней, закрыл дверь. Помимо их воли руки их встретились, они прильнули друг к другу.

— Джим, что все это значит? — боязливо прошептала она. — Зачем сюда идет Гулден?

— Верно, меня ищет, — ответил Джим. — Только тут еще что-то. Видела толпу на дороге?

— Нет, мне не видно было, что делается за дверью.

— Тише! Слушай!

Снаружи раздался тяжелый топот сапог. Джоун осторожно подвела Джима к просвету в бревнах, через который обычно подсматривала за бандитами.

Джим приник к щели, и Джоун увидела, как его рука скользнула к кольту. Тогда она тоже бросила взгляд в большую комнату.

Гулден ввалился в хижину в сопровождении целой толпы рассвирепевших мужчин, явно замысливших темное дело. Но странная вещь, вошедшие не проронили ни звука. В одну минуту они оказались перед Келлзом и кучкой его людей. Бывшие верные союзники Келлза — Бэрд, Джоунз, Уилльямз — теперь смотрели на него враждебно, с вызовом. А громадина Гулден походил на разъяренную гориллу. Войдя, он быстро обвел комнату горящим в провалах глазниц взглядом. Одну руку он держал под курткой. А Келлз спокойно, хладнокровно ждал. Гулден сделал движение рукой, Келлз тотчас поднял кольт. Однако не выстрелил — в руке у Гулдена оказался всего-навсего какой-то завернутый в платок тяжелый округлый предмет.

— На, смотри! — проревел Гулден и швырнул сверток на стол.

Глухой, тяжелый, тупой звук показался бандитам очень знакомым.

Джоун услышала, как Джим тяжело перевел дух и судорожно сжал ей руку.

Концы красного платка соскользнули, и глазам бандитов представился блестящий, неправильной округлой формы золотой самородок. Джоун тотчас его узнала, и сердце у нее замерло.

— Самородок Клива! — воскликнул Келлз. — Откуда он у тебя? Гулден перегнулся через стол. Его тяжелые челюсти сжались.

— Я нашел его у рудокопа Крида, — скрипнул он зубами.

Под нервным шарканьем сапог заскрипел пол. Потом стало тихо. И вдруг до бандитов донесся глухой отдаленный рокот голосов. В нем слышалась непонятная угроза. Келлз побледнел, как полотно, и, казалось, прирос к полу.

— У Крида?

— Да.

— А где был… его труп?

— Я оставил его на Бэннокской дороге.

Вожак бандитов вдруг онемел.

— Келлз, вчера вечером я выследил, когда Крид вышел из поселка, и прикончил его, — зло объявил Гулден. — Я его убил! И нашел у него этот самородок.

По-видимому, Келлз вовсе не считал, что появление самородка говорит о предательстве Клива. Более того, ему это даже в голову не пришло, как не пришло и подозрение, что Гулден с дружками заявились к нему неспроста.