Впечатление профанации… Я был тогда удивлен, что В. Аксючиц, всегда тонко чувствовавший политическую конъюнктуру, решился на такую бесперспективную ставку… Впрочем, как и журнал «Наш современник»…
Нет, «мальчики кровавые в глазах» — это не про вождей мятежа (или восстания) девяносто третьего и не про победителей — разорителей страны. Но и те и другие запомнили, что народ «воздержался»… Только «победители» это поняли раньше и поспешили решить проблему собственными силами. А вожди побежденных, скорее всего, толком так ничего и не поняли, потому и вины своей не осознают, а на тот же народ, их не поддержавший, все и валят. Дескать, не созрел мужик до «булыжника — оружия пролетариата», вот и продулись, да, слава Богу, уцелели, ничего из имевшегося не потеряв.
Ранее говорил, что за десять лет смуты признаю только два политически ловкомудрых решения. Первое — решение Зюганова вывести свою партию из авантюры. Второе — несоизмеримо мудрее: решение Ельцина не просто помиловать, но и восстановить во всех правах и возможностях своих врагов, вождей событий девяносто первого и девяносто третьего. Именно таким способом он избавился от них навсегда. Помиловав, он растоптал их морально. В политике где-то на среднем уровне кто-то ныне имеет позицию, но в вождях более никому из них уже не бывать. Зато Г. Зюганов, верно просчитавший вариант девяносто третьего, и по сей день, как и десять лет назад, человек номер два с той же вполне обоснованной претензией стать номером первым.
Но и его неоднократные полупризывы-полунамеки «подняться единым строем» против гадкого антинародного режима безрезультатны. И тут напрашивается другое объяснение «народного безмолвствия», каковое мне лично больше по душе, чем предыдущее — «советскость, несоветскость» и тому подобное, — больше по душе, потому что оптимистичнее.
Я говорил о том, что не «поднять» русский народ за конституцию, за парламент, о чем твердили с балкона Белого дома в том злополучном октябре. Но народ, что далее Московской окружной, этих призывов и не слышал. Что же тогда слышал, что видел он в том яростном противостоянии, каковое завершилось танковыми залпами и кровью москвичей?
Очень хочется думать, что каким-то особым инстинктом народ видел именно смуту, в которой моменты высокой правды замешаны-перемешаны с «политикой», где и страсти, и страстишки, где «званца» от самозванца отличить мудрено; что не только большой всероссийской кровью попахивает от ошалевшей Москвы, потому что лицо «врага» неотчетливо, но и братоубийством, когда всяк всякому может претензии предъявить с куда большей необоснованностью, чем то было, положим, в восемнадцатом году. Иначе говоря, в народе сработал инстинкт именно народного самосохранения.
И если, теряя ныне по миллиону в год населения, мы все же выберемся из трясины без гражданской войны, то долговременное народное «безмолвствование» будет полностью оправдано. А если не выберемся… О том и думать тошно…
Нажимаю на кнопку пульта, вспыхивает экран телевизора, и я снова на площади перед Белым домом. Роение и гудение толпы. Пламенные речи с балкона… Предварительно не настроил камеру, какой это день — не узнать. Но не первый уже. С балкона зачитываются постановления и обращения. Когда у микрофона оказывается Анпилов, балкон отчего-то пустеет. Анпилов кричит, впечатление, что давится криком:
«…они придут не только с дубинами, они придут с оружием… и мы не отдадим… это… сами… мы не отдадим оружие тем девчонкам, которым раздавал Ельцин девятнадцатого августа. Нам оружие в руках малолетних проституток не нужно. У нас есть военные люди. У нас есть люди в дружине, прошедшие военную службу… Мы еще раз требуем права умереть за Родину с оружием в руках! Оружие! Народу!»
Ближайшие к балкону ряды подхватывают и скандируют: «Оружие народу! Оружие народу!»
Малолетние проститутки с ельцинским оружием в руках — это еще тот образ! И он срабатывает — мгновенно нарастает возбуждение и… отслоение… Часть толпы оттусовывается буквально на несколько шагов от передних рядов и становится как бы сама по себе. Теперь понятно, почему опустел балкон перед анпиловским выступлением.
Помню в этот момент рядом со мной мужчину. Возраст где-то под семьдесят, но крепок. Лицом этакий типичный русский мужик, мне всегда такие нравились. По жизни перед ними робел. Без сомнения, из рабочих, профессионалов-умельцев…
Но вот что значит — типичность! Не успеваю я поймать его в объектив, как его уже оттесняет компания иностранцев с профессиональными видеокамерами. Оказывается, французское телевидение. Его подводят к зданию, вот он на ступеньке, хорошо освещен «юпитерами»… Я протискиваюсь и тоже снимаю.
«…чтобы мир узнал об этой… беспредельной… геноциде, который творится сегодня перед русским народом и народами нашей страны…
…коммунистические идеи, ленинские идеи… они бессмертны… и если применить коммунизм… он в мире существует в других странах, только в другом виде. Мы коммунисты — чистые коммунисты, обновленные коммунисты… партия… Мы признаем и религию, и хорошего предпринимателя, который работает своим трудом… Но мы никогда не позволим, чтобы люди жили за счет другого человека. Мы коммунисты-труженики. Коммунисты были разные. Были пролетарские, были буржуазные. Мы — пролетарские. А буржуазные сегодня сидят в Кремле и говорят, что они не коммунисты. Они были коммунисты и спортили коммунистическую идею в целях своего обогащения, а сегодня они окончательно захватили эту власть и больше думают… Это уже фашисты.
Спасибо, товарищи! Передайте, пожалуйста, во Францию, что наш русский народ всегда был, есть и будет с Францией. А мы любим Францию. Ваши летчики воевали в этой войне отлично. Я видел, как они воевали. Это были герои. И мы довольны, что они защитили нашу Родину от фашизма. Спасибо! Все!»
Никак не хочу комментировать. Надеюсь, он выжил… А вот дневная съемка. Слышу свой голос: «Двадцать шестое сентября». Это я спохватился, решил фиксировать… На площади ни клочка свободного места. Повсюду красные флаги и знамена. На балконе у микрофона Сажи Умалатова:
«…Мы не пойдем ни на какие компромиссы!»
Но далее произносится нечто весьма странное:
«…Если мы сегодня не защитим, не отстоим, — нашу страну просто уничтожат. Ельцин специально и сделал… Помните, как девятнадцатого августа был сделан путч специально, чтоб развалить Союз. То же самое сделано и сегодня…»
Насчет Ельцина, специально сделавшего путч, чтоб развалить… Это похлеще вооруженных малолетних проституток!
Кто-то сообщает:
«…с нами сын автора гимна Советского Союза Никита Михалков…»
Каждый последующий выступающий уже не говорит о противостоянии, но о борьбе. И когда кто-то, кажется Ачалов, произносит слово «переговоры», его освистывают. Вот слово предоставляется «сопредседателю Фронта национального спасения… Александру Проханову». Ну, если А. Проханов, то это непременно концепция.
«Братья! Теперь даже младенцу понятно, почему Шеварднадзе послал свои самолеты-штурмовики на пляжи Сухуми и на бреющем полете расстреливал греющихся на солнце женщин и детей. Потому, что он сотоварищ Ельцина! Теперь нам понятно, почему Снегур послал свои бомбардировщики и гаубицы на города Приднестровья и в упор расстрелял цветущие районы и кварталы городов Бендеры и Дубоссары. Потому что он духовный брат Ельцина! Сейчас понятно, почему в одночасье Гайдар и Шумейко вынули деньги из карманов трудящихся, раздавали льготные криминальные лицензии торговцам русской нефтью, золотом и молибденом, которые ушли навсегда за рубеж, обогатив мировую буржуазию.
Этот тихий бархатный государственный переворот без стадионов, без зрителей, без расстрелов, без пыток патриотов, — это первая буковка в кровавом алфавите Бориса Ельцина. Знайте, завтра сюда придут стальные каски и выдавят вас всех отсюда. Они будут штурмовать Белый дом, и они не остановятся перед пролитой кровью.