С такими мыслями мрачный и подавленный Ненэ вернулся домой.

Чтобы добиться причастия, размышлял он, надо прекратить озорство с Анжелой, хотя, по правде говоря, у него не было ни малейшего желания это дело прекращать, так эти игры ему нравились. И еще ему было непонятно, зачем нужно ходить к священнику на исповедь и там все про себя докладывать.

На следующий день было воскресенье, семьи Ненэ и Анжелы отправились вместе к деду за город. Что может быть прекраснее ясного июльского дня на побережье милой Сицилии! Бирюзовое небо с редкими пушистыми, как трехмесячные ягнята, облаками. Желто-зеленые холмы, изумрудные рощицы оливковых деревьев, пыльная дорога вьется вдоль усаженных виноградниками склонов, и только жаворонки нарушают жаркий сон древней кампаньи. Чудесный, солнечный день, чистый воздух полей гонит из головы тревожные мысли, а мамин смех не оставляет сомнений в том, что жизнь всегда будет наполнена спокойствием и безмятежностью.

После обеда, когда все отдыхали, насытившись до отвала домашними макаронами, мясом жареного козленка и вином, Анжела и Ненэ вышли из дома и залезли на сеновал. Там пахло травами, раскаленной на солнце черепицей и сыром. Сеновал был подходящим местом для того, чтобы спокойно поговорить, хотя в доктора играть там было опасно, поскольку в любой момент кто-нибудь из взрослых мог зайти.

— Ты знаешь, что на чердаке мы занимались делами постыдными и нечестивыми и что это есть смертный грех? — ринулся в атаку Ненэ.

— Кто это тебе сказал? — спросила Анжела совершенно спокойно.

— Падре Николо, вчера на собеседовании.

— Падре Николо ошибается, мы на чердаке только играем. Постыдными делами могут заниматься только взрослые мужчины и женщины.

Ненэ немного подумал и рассудил:

— Стало быть, если это всего-навсего игра, мне не надо сообщать об этом священнику на исповеди?

— Конечно, не надо. Священнику ты можешь рассказывать все, что угодно, все равно он не узнает, правда это или нет.

Ненэ неожиданно почувствовал, как Анжела изменилась, что она более мудрая, более взрослая и что разница в возрасте между ними не два года, а намного больше. Ненэ ощутил себя маленьким, слабым и беззащитным перед жизнью, о которой все все понимали, кроме него. Правила и условности, грехи и запреты были придуманы не им, а кем-то, когда-то, для кого-то. И вот теперь он, неизвестно по какой причине, должен это принимать и безотчетно подчиняться. Или грешить. Или лгать. И то, и другое, и третье одинаково тяготило Ненэ. Почему нельзя просто следовать своей природе, не рискуя наткнуться на гнев и осуждение окружающего мира?

— Ты завтра придешь на чердак?

— Конечно, — ответила Анжела.

На следующий день, когда они залезли на чердак, Ненэ привычно улегся на диван, а Анжела принялась снимать с себя одежду. На этот раз она попросила помочь ей расстегнуть сзади пуговицы на платье. Ненэ приподнялся и начал возиться с пуговками. Не то что бы он испугался. Просто он впервые снимал платье с девчонки. Освободившись от платья, Анжела повернулась к нему боком и стала стаскивать с себя кружевные детские трусики.

В этот момент Ненэ внезапно испытал сильное смущение. Он никак не мог заставить себя раздеться, как тогда, в самый первый раз. Что это на него нашло? Чего он застыдился? Отчего он испытывал неловкость, глядя, как раздевается Анжела? Наверное, во всем виноват этот дурацкий священник, который внушил ему мысли о греховности этих игр.

— Ты чего не раздеваешься? — спросила его Анжела с нетерпением.

Она стояла перед ним совершенно голая, и взгляд мальчика упирался в ее гладкий лобок. После долгих колебаний Ненэ усилием воли заставил себя раздеться и позволил кузине себя ощупывать, но прежнего удовольствия уже почему-то не испытывал. В голове крутился один безумный вопрос, который он все никак не решался задать Анжеле. Раз уж она показала себя такой взрослой и умной, стало быть, какие-то тайны она уже для себя раскрыла.

Наконец, когда в игре возникла пауза и они сидели рядышком на диване, Ненэ показалось, что наступил подходящий момент, и он спросил:

— Ты знаешь, что значит распутничать?

Анжела залилась громким смехом.

— Отчего тебе так смешно? — спросил удивленно Ненэ.

— Это слово — распутничать, — оно меня рассмешило. Так говорят священники, и еще это слово есть в Священном Писании, но взрослые говорят по-другому.

— А как они говорят?

— Это плохое слово.

— Ну, пожалуйста, скажи, как говорят взрослые?

— Трахаться. Только ты дома не вздумай произносить, а то тебя мама ремнем выпорет. А если все-таки скажешь, то не говори, что это я тебя научила.

Слово «трахаться» действительно показалось Ненэ самым что ни на есть ругательством, означающим нечто грязное и в самом деле постыдное.

— А по-другому никак нельзя сказать?

— Можно еще сказать «заниматься любовью».

«Заниматься любовью самое приличное», — подумал он.

— А как это — заниматься любовью? Ты знаешь?

Анжела озадаченно посмотрела на него.

— Знаю, но рассказывать не буду. Спроси лучше у своих друзей.

— Ты мой самый лучший друг.

Тогда Анжела указала пальцем промеж ног Ненэ, а потом тем же пальцем показала на то же место, между своими ногами.

— Когда эта штука у тебя входит вот в эту штуку у меня, это и означает заниматься любовью, — произнесла она торопливо, глотая от смущения слова.

Ненэ оторопело смотрел на нее.

Что это, скороговорка? Загадка? Эта штука туда… эта штука сюда…

Он ничегошеньки не понял.

— Объясни еще раз.

— Нет.

— Слушай, а для чего это?

— Чтобы испытывать удовольствие и делать детей.

— Но если это нужно, чтобы делать детей, тогда почему это ужасный смертный грех?

— Это становится грехом, если двое занимаются любовью, но они не муж и жена, или когда они это делают, но детей иметь не хотят.

Ненэ задумался. Он не понял разницы, когда заниматься любовью грех, а когда нет. Единственный способ понять был попробовать.

— А ты можешь мне показать, как это делается?

Анжела засмеялась.

— Не получится.

— Почему? Потому что это страшный смертный грех?

— Нет, потому что у тебя не получится.

— А у тебя получится?

— А у меня — да.

— А почему у меня — нет?

— Потому что он у тебя маленький.

Ненэ был сражен наповал.

Солнечные лучи вдруг исчезли, вокруг воцарилась долгая полярная ночь. Чердак внезапно оказался на северном полюсе и весь погрузился в нестерпимый арктический холод.

Так вот почему он всегда вылетал самым первым из соревнований, которые устраивали мальчишки в третьем классе, когда собирались в старом заброшенном складе, спускали трусы и мерялись, у кого толще и длиннее! Никто никогда не принимал его всерьез! Боже, какая беда! Боже, какая трагедия! Почему именно на его долю выпало такое страшное несчастье? Не лучше ли ему было уродиться калекой с двумя горбами, чем иметь столь маленький кончик, что из-за этого даже невозможно заниматься любовью?

Ненэ трясло, нервы и мышцы ему изменили, он чувствовал себя совершенно раздавленным и даже не заметил, как сполз с дивана на пол. С трудом он удерживал переполнявшие его рыдания.

— Что с тобой? — спросила Анжела.

— Ничего.

— Ну же, не бойся.

— Ты говоришь, что у меня такой… и, значит, я никогда…

Не в силах больше сдерживаться, Ненэ расплакался. Слезы, большие, как горох, покатились по его щекам.

— Да что ты выдумал, глупенький? Когда ты вырастешь, у тебя будет такой же большой, как у всех мужчин.

Возможно, Анжела говорила правду. А какой ей был смысл обманывать?

Чердак вновь озарился солнечным светом.

— Поклянись!

— Чтоб мне окриветь и сдохнуть на месте.

Ненэ воспрянул. Анжела произнесла священную клятву. Он взял себя в руки и уже почти сел на диван, как вдруг внезапная догадка поразила его. Будто молния сверкнула в черном грозовом небе. Он вдруг оцепенел, застыл, весь охваченный внезапным озарением.