Зверь внутри меня, страдая от боли, свернулся в клубок и уснул. Так ему было намного легче. Он плыл в потоках энергий, наполняющих мое тело, согреваемый их теплом. Сон зверя не был полон покоя, наоборот, его сон был отражением силы, действий и удачных движений. Сон зверя был сном победителя.

Я же растворился в тишине тумана. Я был один. Смерть моя была прекрасна, хотя она и не сулила мне покоя. Покой остался в Янтарной реке, вечно текущей через все миры, наполняющие вселенную. Мне так и не удалось ступить в нее и теперь никогда не удастся.

Начинался мой сон. И начало моему сну было — ИМЯ. ИМЯ владеющего Янтарной рекой неведомо. Кому нужно знать ИМЯ, всегда вообразит его и громко скажет — я знаю. На самом деле, желая приблизиться к вечности и сам того не ведая, он всегда назовет свое собственное. А оно лишь звук. Что толку выдумывать эти имена, число которым — Бесконечность. Ни одно из них не будет истиной, а разница между ними будет равна вражде и пролитой крови.

В устройстве мира все сложнее и глубже, чем может показаться на первый взгляд. Основа мира есть Бесконечность. Бесконечность сама по себе тоже голое слово, пустой звук. Наполни Бесконечность беспрестанно сменяющими друг друга циклами, и она из пустоты превратится в вещь, которую можно взять в руки и охватить сознанием. Жизнь, смерть. А что потом? А потом лето. Потом зима. Потом солнце. Потом темнота. Потом горы. Потом небо. Потом лес. Потом звезды. Потом дождь. Потом пески на дне океана. Потом жар пустыни. И так далее. Сменяя друг друга. Цикл за циклом.

Это и есть Бесконечность. Ее можно увидеть. Ее можно потрогать. Ее можно ощутить на своей коже.

И боги здесь ни при чем. Бесконечность не их заслуга. Они лишь часть ее. Мы поклоняемся им и думаем, что нет никого выше их престола. На самом деле есть. Над богами, которым поклоняемся мы, тоже стоят боги, которым поклоняются они. Над теми, в свою очередь, возвышаются следующие. Череда живых и мертвых богов также подчинена Бесконечности.

Это мой сон. Откуда я все это узнал? На самом деле это знание всегда было со мной. Оно есть в каждом. Знание это подобно осколкам спящего в тебе зеркала. Во мне это зеркало проснулось и, сложившись, словно загадка, из острых частей разной величины и формы, стало единым целым. Я сделал еще один шаг в Бесконечности. Теперь я ясно видел чистое отражение мира.

Все, что со мной происходило, все мои новые знания были теплым сном Ближних Горизонтов. Я отдыхал. Понимание мира не было мучительным и не рождало почвы для новых вопросов. Я отдыхал, плывя в парных потоках проснувшихся во мне знаний. У знаний моих не было четких границ. Дух захватывало от глубин, которые мне еще предстояло открыть для себя, чтобы сделать новые знания явью и стать с ними единым целым.

Я помнил, что не закрывал глаза, но какое-то время я не видел ничего вокруг. Зрение вернулось ко мне, как будто кто-то навел резкость, фокусируя, словно выдергивая один за другим из бело-синей дымки, все предметы вокруг меня и расставляя их на прежние места.

Я проснулся. Силы, несмотря на сон, так и не вернулись ко мне. Я был по-прежнему слаб, а зверь внутри меня все так же страдал от боли.

Тусклые искры в синем ореоле плавали в тумане надо мной. Движения их были плавны, но в какие-то моменты, неожиданно и совершенно непредсказуемо, траектория их полета ломалась, и их в хаотичном порядке бросало в разные стороны. Это было похоже на танец, и мне порой начинало казаться, что я вижу складывающиеся определенным образом узоры.

Воздух наполнился еле слышными шорохами, тихими журчащими и переливающимися шумами. Звуки, окружившие меня, были неуловимы. Мучительное чувство, когда в каждом шелесте тебе начинает казаться что-то знакомое. Это могут быть слова, сказанные шепотом, или лишенный всяких сил, бесплотный окрик по имени, которое ты знаешь, или это может быть чей-то плач или беззлобный смех, или далекое или близкое нежное пение, да что угодно. Выделить из переливающихся белых шумов какой-либо один четкий звук невозможно. Едва поймав его, остро вслушиваясь в то, что он еще тебе скажет, ты тут же теряешь его навсегда.

Я догадался, что шорохи и шумы исходят от тусклых огней, парящих надо мной. Это было странно, но странно ровно до тех пор, пока я не понял, что это не просто огни. Это были энергии, которым не суждено было развиться и попасть в общий поток Янтарной реки. Это было то, из чего пока невозможно было создавать новые миры. Тусклые огни в синем ореоле не видели даже снов об этих мирах. Существование их было чистым листом, а их мироощущение — белым светом или сплошной темнотой, в которых не было никаких ориентиров.

Синие ореолы медленно сгущались вокруг меня. От близости друг к другу их свет становился ярким и почти таким, каким он и должен быть. Я словно погрузился в синюю реку. Тело мое накрыла оживляющая прохлада. Шорохи и шепот исчезли. Вокруг меня остался лишь тихий плеск ручья. Только теперь я понял, сколь горячо было мое тело. Прохлада вод смывала с меня жар повреждений. Синий свет вливался в меня через раскрытые раны, вымывая из них остатки ржавчины и каменной крошки. Вместе с синим светом ко мне возвращались силы. Я питался им, не чувствуя насыщения. Зверь внутри меня ожил. Он отошел от спячки и, влившись в синие потоки, наполнившие мое тело, стал жадно поглощать его прохладу. С каждым глотком боль покидала зверя. Она больше не терзала его. Я почувствовал прежнюю силу в руках и ногах, но я все равно не шевелился. Раны на моей груди все еще были раскрыты.

Я почувствовал, как ожил волк. Он наполнялся энергией, а вместе с ней восстанавливалось его тело. Волк вырвался наружу и черной тенью стал скакать в прозрачном синем свете. Срезанные лапы его уже вновь отрасли. Волк совершал мощные прыжки в прозрачных потоках, каждым своим движением поднимая в воздух облака синих брызг. Он поглощал свет, с каждым глотком превращая его из синего в траурно-черный, сверкающий на боках серебряной искрой цвет своего набирающего силу тела.

Он уже явно насытился. Я видел, что теперь его больше забавляет игра с синим светом. Это было забавно — огромный волк вел себя словно разыгравшийся щенок. Он зарывал в синий свет свою массивную морду, так что были видны только сверкающие глаза и округлые уши, затем он шумно вдыхал сырую прохладу потока, а потом резко вскидывал голову, подбрасывая синее облако вверх. Звонко клацая зубами, волк перекусывал это облако пополам, отпрыгивал в сторону, прижимался к земле и смотрел, как падают перекушенные половинки облака обратно в поток. Серебряные искры скатывались с его черных боков и словно порванные бусы рассыпались в разные стороны при каждом движении волка.

Я почувствовал холод в своей груди, словно к ней приложили лед. Я увидел, как стали затягиваться мои раны. Через какое-то время свечение над рассеченной в нескольких местах грудью погасло. Черный панцирь с золотыми прожилками сомкнулся над матовой, лишенной мягкости кожей. Я вновь был способен действовать.

Я провел золотой дугой по угольному щиту. Черные с золотом капли брызнули во все стороны, а рев кабана и злобное шипение кошки разорвали ватную тишину. Зверь восстановился полностью. Я вновь чувствовал поднимающую меня к небесам силу. Я встал. Разбивая ногами голубые потоки, я направился к резвящемуся неподалеку волку. Почувствовав мое движение, он замер. Только теперь я обратил внимание на то, сколь мрачен был его облик. Даже детская игра, казавшаяся забавной со стороны, так и не могла смягчить всей его тяжести.

Я подошел к волку вплотную и похлопал его по загривку. Волк чуть подвинулся в мою сторону, и я оказался внутри его отливающего серебром тела. Я почувствовал легкое покалывание в ногах, а затем неведомая сила подняла меня над землей, и я оказался сидящим на волчьей спине.

На этот раз все движения волка были полностью подчинены мне. Я не понукал его, я не указывал направления — нет. Волк двигался так, как двигался бы я сам, иди я на своих ногах. Не думаю, что с ногами нужно разговаривать или ободряюще подстегивать их, чтобы они шли быстрее.