Однако если перенос на врача происходит и принимается, то энергия получает естественную форму, которая вытесняет предшествующую и в то же время предоставляет энергии относительно бесконфликтный выход. Таким образом, если позволить либидо двигаться естественно, оно найдет свой собственный путь к предназначенному ему объекту. Там же, где этого не происходит, это всегда ведет к бунту законов природы и страданиям.

При переносе имеет место проецирование всякого рода инфантильных фантазий. Их следует обезвредить, т.е. лишить силы с помощью редуктивного анализа, что принято было называть «отделением переноса». Тем самым энергия вновь освобождается от неприемлемой формы, и мы вновь сталкиваемся с проблемой свободной энергии. Нам опять следует довериться природе в надежде на то, что еще до того, как начнутся его поиски, объект, который предоставит подходящий градиент, уже будет избран.

Альфред Адлер (1870 — 1937) был одним из основателей Венского психоаналитического общества, а позднее стал его президентом. Уже в период совместной работы с Фрейдом с 1902 по 1911 г. он начал развивать собственные идеи, отличавшиеся от идей Фрейда и других членов Венского общества. Когда это различие стало слишком ощутимым, он представил свои взгляды на суд Общества, и после критики со стороны его коллег он основал собственное направление в психотерапии, которое было названо индивидуальной психологией.

Адлер отказался от акцентирования сексуальных проблем, свойственного психоанализу Фрейда. Все, что большинство людей знают об Адлере и связывают с его именем, — это созданный им термин «комплекс неполноценности», который вошел в широкое употребление. Однако это далеко не единственное нововведение Адлера, обогатившего психологию многими идеями, влияние которых распространилось и за пределы психоанализа — например, в области воспитания, криминологии, медицины. Особенно сильное влияние оказал Адлер на развитие психоанализа в Америке, в частности, на таких практикующих психоаналитиков, как Эрих Фромм, Карл Роджерс, Карен Хорни и Гарри Стэк Салливан.

Адлер считал, что чувства, вызванные неполноценностью, неизбежно развивают стремление к превосходству. Впоследствии он разработал теорию, в соответствии с которой единственной подлинной и естественной компенсацией комплекса неполноценности может служить не стремление к превосходству, а социальный интерес (чувство общности).

Мы приводим главу из работы Адлера[38], в которой он, описывая случаи неврозов, выделяет некоторые невротические пути реализации стремления к превосходству. Также Адлер уделяет большое внимание тому, как индивидуум организует свою жизнь для того, чтобы компенсировать свое чувство неполноценности.

Любопытный случай депрессии, который мне однажды пришлось лечить, может служить прекрасной иллюстрацией того, как чувство грусти становится средством для роста чувства превосходства. Это была история человека пятидесяти лет, который говорил, что чувствует себя совершенно здоровым, кроме тех случаев, когда он находится в подчеркнуто комфортной ситуации. Например, во время посещения концерта или театра вместе со своей семьей он мог вдруг ощутить приступ меланхолии. И причем в таком состоянии депрессии ему всегда вспоминался его близкий друг, который умер, когда ему было двадцать пять. Этот друг был его соперником и не только в бизнесе, но и как претендент на руку его жены, — причем несчастливым соперником, ибо к тому времени, когда он заболел своей роковой болезнью, мой пациент уже имел преимущество перед ним и в любви, и в бизнесе.

Успех был его жребием и до, и после смерти друга; он был любимцем своих родителей, которые отдавали ему предпочтение перед его братьями и сестрами, и добился завидного положения в обществе. Однако его жена обладала довольно амбициозным характером и стремилась решать все домашние проблемы так, чтобы они заканчивались ее победой, триумфом в моральном или каком-либо еще смысле. Естественно, что борьба между двумя подобными людьми была продолжительной и непримиримой. Иногда его жене удавалось взять верх, но не с помощью скандала или подобным способом, а благодаря хитрости: в ситуациях, которые складывались для нее неблагоприятно, она становилась чрезвычайно нервозной и, делая аргументом свое мучительное состояние, заставляла мужа отступить. Она никогда явно не выражала свою ревность, но старалась приковать мужа к себе посредством своих приступов тревоги. Таким образом, достигнув успеха во всем остальном, в одном отношении этот мужчина не чувствовал уверенности в том, что он достиг желанного превосходства, и его чрезвычайные амбиции требовали компенсации.

Я знаю, что многие психологи попытались бы объяснить эту депрессию с помощью «комплекса вины». Они занялись бы исследованием детства пациента для того, чтобы найти там раннее желание убить кого-либо, возможно, отца. Однако этот пациент был любимцем своего отца, и у него не было ни малейшей причины желать его смерти, поскольку он никогда не испытывал ущемления своего интереса с этой стороны. Такой ошибочный поиск «комплекса вины» мог бы также заставить психолога предположить, что пациент тайно желал убить своего друга и соперника и что после того, как он добился триумфа, и судьба помогла осуществить его желание убить, он остался неудовлетворенным. Если бы это было так, то комплекс вины мог развиться у пациента под влиянием стремления видеть себя в более возвышенном плане. Желая выразить свою в высшей степени искреннюю приязнь к бывшему сопернику, он в то же время чувствовал бы себя потрясенным, с одной стороны, его смертью, а с другой стороны, своими мыслями, от которых он не сумел полностью избавиться, прежде чем это случилось. Это привело бы к сложному состоянию самообвинения и раскаяния, называемому нами комплексом вины. Последний представляет собой проявление стремления к превосходству в той сфере жизни индивида, где он чувствует себя неудовлетворенным. Как я уже указывал, это может означать: «Я совершил худший проступок» или «Как мне жить дальше с нечистой совестью».

Однако в данном случае я не нахожу ничего подобного, поскольку оценка честности как добродетели у этого человека не была чрезмерно высокой. Его депрессии были попыткой выказать свое превосходство перед женой. Подавленное состояние в ситуациях, обычно вызывающих положительные эмоции, привлекало внимание к его успеху в жизни значительно сильнее, чем в том случае, если бы он позволил себе наслаждаться ими. Его депрессия вызывала у всех удивление, а его самого заставляла задавать себе вопрос: «Ты, счастливчик, отчего тебе так грустно? Ведь у тебя есть все, что ты желаешь». Неуправляемая жена была единственной печалью в его устроенной жизни, и он пытался компенсировать это посредством воспоминаний о своей победе в наиболее трудный период его жизненного пути, т.е. тогда, когда он превзошел своего друга и в работе, и в любви. Память об умершем друге не позволяла ему наслаждаться сознанием этой победы, тем не менее он нашел способ переживать этот свой прошлый триумф, когда позволял депрессии овладеть собой в ложе театра. Чем сильнее была его меланхолия и чем приподнятее ситуация, тем скорее его мысли возвращались к его прошлому успеху и тем выше он поднимался в собственных глазах. Более глубокое исследование подтвердило мой вывод. Его друг умер от паралича после сифилиса, которым они заболели в одно и то же время. Однако моему пациенту удалось вылечиться, и теперь в окружении своей здоровой жены и шести детей он не мог не вспоминать заодно со своей победой над другом о победе над болезнью.

В этом заключалось его утешение. Пусть в браке его стремление к превосходству осталось неудовлетворенным, но, по крайней мере, его жена была женщиной, которой добивался его друг и которая выбрала его (моего пациента). С приличествующей случаю печалью вспоминая о несчастье своего друга, он тем самым усиливал чувство своей победы. Однако, как мы видим, утешение такого рода ведет к болезни.