Упомянутый в цитате любовный натиск на красавца-короля мог действительно испугать кого угодно. Очень скоро в личном знакомстве чуть ли не с любой женщиной Людвиг стал видеть посягательство на свою личность. К такому неутешительному выводу его привели далеко не беспочвенные фантазии, а многочисленные факты попыток прямого соблазнения юного короля со стороны хотя бы тех же самых актрис, которые и мысли не допускали о том, что короля интересует лишь их искусство. Людвиг принял сугубо оборонительную позицию; ему приходилось постоянно защищаться, чтобы не попасть в расставленные коварными интриганками сети. Поэтому-то в мужском обществе он чувствовал себя гораздо свободнее, а значит, и комфортнее; по крайней мере, мог себе позволить расслабиться и не искать во всем подвоха. Вот и все! Но и среди мужчин Людвиг не нашел человека, полностью отвечавшего его высоким требованиям к дружбе. Увидев в новом знакомом образ Зигфрида или Дидье[60], Людвиг всем сердцем привязывался к нему. Постепенно розовые очки спадали, идеальный образ, созданный воображением короля, уступал место реальной личности, приходило болезненное разочарование. Одно разочарование следовало за другим. Наконец во имя сохранения внутренней свободы и покоя Людвиг вообще утвердился в убеждении, что идеальным жизненным спутником для него может быть только… он сам.

И здесь уместно уже говорить не о гомосексуализме, а о своеобразном нарциссизме Людвига II. Он был абсолютно самодостаточной личностью. Известная поговорка «мне хорошо наедине с моей библиотекой» как нельзя более подходит к характеристике личности баварского короля. Т. Новиков и А. Медведев в своем труде «Белый лебедь король Людвиг II» пишут: «Поставленный перед необходимостью выбора между любовью и троном, и все-таки избравший любовь, Людвиг I как художник разглядел во внуке удивительное сочетание Адониса и Нарцисса. Было бы странным, если бы недруги короля, иллюминаты, не стали по свойственной им методике комментировать и интерпретировать особенность Людвига, отмеченную его дедом. Они принялись распускать слухи о гомосексуальных наклонностях Людвига. Враги монархии не сомневались, что слухи, подобно смертоносным парам едкой кислоты, заменят ореол фантастичности и ауру таинственности, окружающую юного прекрасного короля, на миазмы приписываемых ему пороков. Франц Герре в книге “Людвиг II Баварский. Его жизнь, его страна, его время”, выпущенной издательством “Weltbild” в 1995 году к 150-летию со дня рождения Людвига II[61], замечает, что если и уместно говорить о гомофилии и гомоэротизме баварского короля, то исключительно как о направленных им на себя самого. Он утверждает, что Людвиг по своему облику представлял редкий для барочно-католической традиции тип пуританина. Вряд ли можно было найти какого-нибудь другого современника Людвига, с подобной ему тонкой душевной организацией, моральные устои которого были бы сравнимы с королевскими и также затруднили бы ему перешагнуть порог, отделяющий Эрос от Сексуса».

Как бы там ни было, но, начиная со времени несостоявшейся женитьбы, Людвиг II всей душой отдается страсти, заменившей в его сердце страсть к женщине. Не найдя воплощения своих идеалов в живых людях, он сам стал воплощать их в каменных творениях, в своеобразных «Галатеях». Из настоящего король уходит в прошлое. Ныне он «женат» на своих, пока еще не построенных замках. И на этом поприще наш девственник стал поистине «многоженцем».

Первой его «супругой» стал величественный рыцарский средневековый Храм. «Отцом» и «матерью» его можно назвать уже знакомый нам Хохэншвангау и замок Вартбург XI в. в Тюрингии. Согласно легенде, именно в нем проходили знаменитые средневековые состязания певцов-миннезингеров, в одном из которых принимал участие Тангейзер.

31 мая 1867 года Людвиг II прибыл в Вартбург. В этом году как раз закончилась реконструкция средневекового замка, и он предстал перед королем во всей своей красе. В душе Людвига ожили воспоминания детства, проведенные в Хохэншвангау среди образов «преданий старины глубокой». Окунувшись в атмосферу подлинного Средневековья, король задумал построить свой замок, превосходящий по красоте и древний Вартбург, и «современный» Хохэншвангау.

Вернувшись из поездки, Людвиг буквально «заболел» идеей постройки замка. С местом строительства он определился очень быстро: недалеко от родительского Хохэншвангау, над ущельем Пёллат, сохранились романтические руины старинной крепости Vorder- und-Hinterhohenschwangau. Красота и величие здешних мест, в которые Людвиг был влюблен с детства, окончательно решили вопрос в пользу ущелья. «Орел» из писем к Елизавете Австрийской решил «свить» себе гнездо на горной вершине. 13 мая 1868 года король писал в очередном письме к Вагнеру: «Я намерен заново отстроить старые крепостные руины Хохэншвангау возле ущелья Пёллат в подлинном стиле старых немецких рыцарских замков, и должен признать, что я с нетерпением ожидаю проживания там; там будет несколько удобных комнат для гостей с великолепным видом на горы Тироля и равнины… Это место — одно из красивейших, что только можно найти, священное и недоступное, достойный храм для божественного друга. Будут и напоминания о “Тангейзере”»^{60}. Людвиг планировал назвать свой замок «Новый Хохэншвангау».

Король обратился к мюнхенским художникам и архитекторам с предложением предоставить ему на утверждение проекты будущего замка. Особенно пришлись ему по душе акварели художника-декоратора придворного театра Кристиана Янка (Christian Jank; 1833—1888), создававшего в свое время эскизы для постановок опер Рихарда Вагнера. Может быть, это обстоятельство и сыграло в пользу Янка, «оживлявшего» на сцене Тангейзера и всех вартбургских миннезингеров вместе взятых?

На первоначальном рисунке был изображен небольшой готический замок с тонкими башенками, остроконечными крышами и центральным величественным донжоном. По мере дополнений и изменений в проекте «Новый Хохэншвангау» превращался из строгого готического в романтический романский.

Окончательно дорабатывали проект Янка архитекторы Эдуард Ридель (Eduard Riedel; 1813—1885), Георг фон Доллман (Georg von Dollmann; 1830—1895) и Юлиус Хофман (Julius Hofmann; 1840—1896). И грандиозное строительство началось. Скала, на которой планировалось возведение замка, была взорвана для того, чтобы образовалось плато, пригодное для строительных работ. Таким образом, «орлиное гнездо» опустилось примерно на 8 м. Затем к месту стройки проложили на 200-метровой высоте дорогу и трубопровод. И все же транспортировка на такую высоту строительных материалов требовала внедрения самых современных технологий. На плато был установлен подъемный механизм, поддерживаемый деревянными лесами, с вагонетками, приводимыми в движение паровым двигателем, — одна из первых подобных конструкций в Германии! Некоторые строительные технологии, используемые при строительстве Нойшванштайна, будут применяться еще через много лет на постройке другого «Орлиного гнезда» — резиденции Адольфа Гитлера на горе Кельштайн…

Между прочим, начало строительства замка означало для местных жителей предложение новых рабочих мест как для мужчин, так и для женщин. Только на постройке Нойшванштайна было занято около 200 строителей. А жительницы нескольких окрестных деревень в течение многих лет выполняли по эскизам художников и самого короля великолепные вышивки для портьер и штор. Над внешним и внутренним убранством всех королевских замков трудилось в общей сложности 57 архитекторов, художников, декораторов и ювелиров. Причем вопреки сложившейся во многих странах традиции (включая и Россию), Людвиг II не стал выписывать их, например, из Италии — как мы бы сейчас сказали, король «поддерживал исключительно отечественного производителя». К тому же «немалое внимание уделялось охране труда. За безопасностью при выполнении работ следила “Баварская ревизионная комиссия по паровым машинам” (в ее ведении находились не только машины). Была создана специальная страховая касса при “Объединении ремесленников королевского строительства Хоэншвангау”. Его члены ежемесячно отчисляли часть своего заработка для выплаты “больничных”»^{61}. Так что, когда говорят о «необъяснимом феномене» любви простого народа к «безумному» королю, иногда достаточно просто обратиться к сухой статистике. Король был поистине кормильцем для своих «соседей-простолюдинов».