МУША[4]

Жаркий до дремности день.

В теневой стороне на углу шумной улицы расположилась кучка мушей. Когда солнце на зените, работы немного у муши, и можно подремать. Каймасу, самому молодому из них, не дремлется и скучно. Он вытаскивает из кармана деньги и считает. Итог говорит, что день был удачный, и брат будет доволен. Сосчитав деньги, юноша смотрит на солнце, которое еще высоко и не скоро побежит за горы. День впереди большой. Но Каймас больше работать не хочет, он пойдет домой и там может быть увидит Сережу. С этим решением молодой муша встает, перебрасывает куртан[5] на спину и направляется домой.

Каймас живет недалеко, в доме, выходящем на шумную улицу. В том доме, в подвальном этаже, расселилась целая колония курдов[6]. Каймас живет вместе с братом, тоже мушей, который недавно женился на Зейнал, дочери старого курда Раша, торгующего летом льдом, а зимой углем.

Путь до дома короток, но и он в полдневный жар тяжел. Вот и дом. Под воротами ларек. Каймас знает, что у Мамед-Али, турка, торговля идет хорошо, так как, кроме московских товаров, у неге есть и другие, контрабандные, торговать которыми воспрещается, но зато за них хорошо платят Тут же под воротами отец Зейнал — старый Раша — держит лед. Лед летом так же необходим, как угли зимой, и торговать им выгодно.

Каймас не идет домой, — дома ему все равно делать нечего. Он садится в тени подле ворот на землю. Он знает, что в это время возвращается из школы Сережа, с которым он в самых приятельских отношениях, и, кроме того, в это же время возвращается домой на автомобиле самый богатый жилец их дома. Он часто привозит с собой большие свертки, которые передаются Каймасу, чтобы тот отнес их наверх, в квартиру, за что юноше попадает несколько серебряных монет.

— Ну, как идут дела? — спрашивает мушу Мамед-Али. (Такой вопрос Каймас слышит ежедневно при встрече с владельцем ларька).

— Хвала Аллаху! Идут неплохо, — отзывается юный муша, побрякивая монетами в кармане.

Мимо струится человеческий пестрый поток. Вот за ворота выходит Зейнал, нарядно одетая. Зейнал совсем молоденькая, она только на год старше Каймаса, а Каймасу с весны пошел четырнадцатый. Зейнал очень любит наряжаться: из-под ее пышной красной юбки выглядывают белые шаровары; грудь белой кофты богато расшита перламутровыми пуговицами разной величины; на голове белый тюрбан, перевязанный пестрым платком, из-под которого сбоку спускается большая кисть из черного шелка. Нос Зейнал украшен золотой серьгой, как пуговкой, а на руках браслеты из цветных бус. Каймас смотрит на нее, такую пеструю, смотрит на снующую взад и вперед толпу, голова его тяжелеет и неожиданно опускается на грудь.

Бесшумно подкатил автомобиль. Как резиновый мяч, выскочил из него человек в белом костюме, в больших очках в черепаховой оправе. Вот хлопнула за ним дверь. Автомобиль так же бесшумно покатился дальше. А Каймас все спал.

Кроме Каймаса с братом и с Зейнал, в доме живет немало людей. Подвальное помещение занимают курды с семьями. Над ними ряд небольших квартир, связанных общей верандой. Тут живет тоже несколько семей грузинских, армянских и русских. Всех их не очень-то хорошо знает Каймас, только семью учителя Козлова он знает хорошо и больше потому, что с Сережей Козловым они приятели.

Правда, Сережу знают кажется все во дворе.

— Сережа! Сережа! Боже мой! Да он опять на дереве.

— Сережа, да не залезай ты, пожалуйста, на крышу!

— Сережа, Сережа, да иди же спать! — только и раздается целый день.

У Сережи целая улица товарищей. В приятельских отношениях он с Каймасом: даже пробовал учить того русской грамоте, а Каймас давал мальчику надевать свой куртан и учил его своему несложному, но тяжелому ремеслу.

Но в жизни каждого человека бывают перемены. Какая-то перемена, как видел Каймас, про изошла и в жизни Сережи. И это юный муша заметил с того времени, как увидел на шее своего приятеля красную тряпочку.

— Зачем она у тебя? — спросил как-то Каймас своего приятеля.

— Ах, ничего ты не понимаешь! — бросил тот на ходу, куда-то спеша.

Красная тряпочка заинтересовала Каймаса, он видел ее на шее у многих мальчиков, вышагивающих часто стройными рядами по улицам под дробь барабана.

Однажды, выполняя чье-то поручение, Каймас с корзиной за спиной проходил мимо площадки, на которой несколько десятков, а может быть, несколько сотен молодежи, с красными повязками на шее, под музыку и команду маршировали, точно на параде.

Каймас остановился. Сердце в груди его забилось так сильно, сильно. Вот если бы ему бросить свой куртан и чужую корзину и пойти туда, к ним.

— Э! Чего рот разинул! — крикнул кто-то из прохожих и толкнул юношу.

Сердце опять забилось сильно, сильно, но уже от обиды.

Еще раз взглянув на ряды, пестреющие красными галстуками, Каймас быстро и легко побежал вперед со своей ношей.

Подвал рано просыпается, — ведь там большинство живущих мужчин — муши, а их работа временем не ограничена, и ее надо ловить, быть к услугам тех, кому они могут понадобиться. Солнце еще только поднимается из-за Нарикальского хребта, и его первые золотисто-розовые лучи бегут по склонам горы Давида, а муши уже занимают закрепленные за собой позиции на людных скрещениях улиц.

Воздух прохладен. По еще сонным улицам, звонко цокая копытцами, бредут трудоспособные ослики. На их спинах в больших корзинах удобно уложены горшочки с мацони[7], фрукты, овощи и зелень, на которых еще не обсохла роса. Сзади осликов следуют их хозяева с тонкими прутьями в руках для понукиванья животных и выкрикивают:

— Мацо-о-о-ни! Хорош мацо-о-о-ни!

— Ло-о-о-о-биа-а-а[8]! Моло-о-о-дое ло-о-о-о-биа!

— Шу-улаверски[9] виино-о-о-гради-и-и!

Они своими певучими голосами нарушают утренний покой улицы и призывают ее к жизни.

Улицы понемногу начинают оживать. Дворники еще лениво подметают вчерашний сор и поливают сухую землю и камни.

— Нафты-ы-ы! На-афт! Ке-е-ероси-и-ни! — оглушительно выбрасывает человек с двумя жестяными бидонами керосина в руках и мчится вдоль улицы, попутно внимательно заглядывая в окна, выжидая, не поманит ли его какая-нибудь хозяйка, нуждающаяся в утренний час в керосине.

— Бу-у-у-у-блики! Свежие бу-ублики! — звонко вторит ему мальчуган со связками свежих бубликов.

Каймас утром не пошел на работу: ему надо было видеть Сережу и поговорить с ним. Он знал, что сегодня в его кармане не будут звенеть монеты, что брат будет ругать его. Пусть! Но ему нужно видеть Сережу.

— Бублики! Свежие бу-у-у-у-блики! — выкрикивает мальчуган со связкой бубликов, появляясь во дворе, где, в ожидании Сережи, сидит Каймас. На призыв мальчика, обращенный ко всем, желающим утром полакомиться свежими бубликами, еще не закончив своего туалета, стремительно скатывается с лестницы Сережа. Каймас еще издали слышит поспешный спуск своего приятеля с лестницы и направляется к нему навстречу, но Сереже не до Каймаса.

— Бублики! бублики! — кричит он и бежит за продавцом, уже направляющимся к воротам. На обратном пути, со связкой подрумяненных бубликов в руках, он только замечает юного мушу.

— А, Каймас! Здорово! — бросает он на ходу, направляясь к лестнице, с которой минуту тому назад он стремительно спускался.

— Сереж! — нерешительно протягивая вперед руку, точно желая остановить мальчика, бросает юноша. — Сереж! — еще раз повторяет он.

— Ну, что? — останавливается мальчик. — Почему ты сегодня не на работе? — спрашивает он Каймаса.

— Надо с тобой говорить, — более решительным тоном отзывается тот.

— Со мной говорить? — изумляется мальчик и тут же добавляет: — Ладно! Ты вот здесь подожди меня. Я сейчас снесу бублики домой и вернусь к тебе. — И, не дожидаясь ответа, Сережа бежит наверх.

Сережа убежал, а Каймас остался внизу и ждал. Шли немногие минуты, но казались ему длинными, длинными. Вот слух юного муши уловил знакомый звук быстро спускающихся молодых ног. Сердце его забилось сильнее.

— Ну, вот и я! В чем дело, Каймас? — уже спрашивает его Сережа и поправляет свой красный галстук, который он уже успел подвязать.

— Зачем он? — спрашивает Каймас, осторожно дотрагиваясь до небрежно завязанного красного платка.

— Зачем?! — удивляется мальчик. — Да ведь я в коллективе! И вот недавно присягал и получил! — И Сережа уже с гордостью оправляет свой галстук.

— Зачем он? — опять упрямо повторяет Каймас, требуя какого-то другого пояснения.

— Ну, как зачем?! Я тебя не понимаю.

— Ну, да — зачем?..

— Зачем?.. Да что тебе, собственно, надо знать?

Каймас на минуту задумался.

— Зачем они гуляют с барабаном? Там, в саду, много гуляют.

— Вот чудак! Да это у нас бывают прогулки, экскурсии. Ученье у нас бывает. Да тебе что, собственно, надо?

— Ну, вот!.. Гуляете… Ученье… Зачем это делаете?

— Ну, чего ты от меня хочешь? — вдруг возмутился Сережа. — Зачем, да зачем? Ну, разве ты не знаешь, что у совсем больших есть партия, есть комитет, потому что все хорошие люди хотят работать для народа. У молодых, кому ну двадцать лет, есть комсомол. Понимаешь? У них есть тоже свой комитет. Туда принимаются те, кто хочет тоже работать для народа. Не для себя работать, а для других. Понимаешь? И у нас, у совсем молодых, есть тоже свой комитет, называется пионерский коллектив. Мы тоже не для себя, а для других хотим работать. Но мы еще совсем ничего не умеем работать, а только учимся. И вот в нашем коллективе, где мы все вместе, все как братья. Понимаешь? У нас есть старший, вожатый, из комсомола. Совсем как товарищ! Ну, вот он нам говорит, что нам надо знать, что мы должны делать, чего не должны делать. Понимаешь? Он, как тебе сказать, готовит нас к работе больших. Потом учит нас маршировать, равнению в строю. Понимаешь? Чтобы потом, подготовленными, мы могли перейти в комсомольцы, а потом из комсомола в партию. Понимаешь? Хочешь, я тебе книжку дам?