Разные нации по-разному относятся к коммуникации, по-разному и пользуются ею. Поскольку мы теперь работаем в условиях западного бизнеса, хорошо бы посмотреть, как строится общение там.

На западе коммуникация на работе носит сугубо практический характер. Кстати, не только на работе. Древние римляне, например, могли несколько часов подряд говорить на Форуме в защиту или против какого-либо военного похода и все по делу! А вот в любви объясняться — не умели! Не было слов, не придумали. Для этого надо было родиться Катуллу, полуримлянину — полугаллу! С ним через 700 лет (!) после основания Рима и появился любовный язык, которым он писал свои письма к возлюбленной.

Рим ими зачитывался, потому что ничего подобного раньше не слышал, а слово, сказанное и написанное, — там очень ценилось.

Западный язык коммуникации строг, точен и ясен. И сух. Если им разговаривать на работе, скоро затоскуешь. Однако отметим одну особенность такой коммуникации: это именно коммуникация.

В качестве примера приведем диалог наших островитян:

Стив:

— Йорген, где учился?

Йорген:

— В Гамбурге, в училище. А ты?

Стив:

— Я — в Принстоне (слушайте интонации!). Был, между прочим, капитаном сборной курса по волейболу.

Йорген:

— Да ну? И я — волейболист!

Стив:

— Давай сделаем площадку?

Йорген:

— А мяч? Вырежем из Йохо? Он же, как мамонт, толстокожий.

Стив:

— Шутку понял. Нет, не из Йохо. Я тут нашел…

И так далее.

Смотрите, коммуникация напоминает игру в пинк-понг. Играющие перебрасываются фразами, как шарик в игре, строго выдерживая время, которое отведено им для ответа. Иногда они замолкают, но это не нарушает коммуникацию. Коммуникация нарушается тогда, когда один из играющих забудет о времени и о собеседнике, возьмет шарик в руку, вместо того, чтобы отпасовать ее партнеру. Человек с шаром в руке окажется в своем личном пространстве, в котором его партнера больше нет, вместо него — второе «Я», которому интересно все, что скажет первое «Я». А партнер по игре тем временем превращается в слушателя, которого поучают, укоряют или которому жалуются, но при этом он вполне заменим тумбой или кактусом.

Вся русская литература состоит из монологов. Немного описаний, немного того, что мы называем диалогом — и непосредственно он, монолог. Читайте Достоевского! Читайте Пушкина! Как Татьяна объясняется в любви Онегину? Может быть, так?

— Вы меня разве не любите?

— Нет, сударь.

— Отчего же?

— Я не могу сказать Вам, сударь.

— Что же Вам мешает?

— Вы, сударь.

Это мы придумали, Татьяна так не говорила. Она вот как изъяснялась:

«Онегин, я тогда моложе,

Я лучше, кажется, была,

И я любила вас; и что же?

Что в сердце вашем я нашла?

Какой ответ? одну суровость.

Не правда ль? Вам была не новость

Смиренной девочки любовь?

И нынче — боже — стынет кровь,

Как только вспомню взгляд холодный

И эту проповедь… Но вас

Я не виню: в тот страшный час

Вы поступили благородно.

Вы были правы предо мной:

Я благодарна всей душой…

XLIV

Тогда — не правда ли? — в пустыне,

Вдали от суетной молвы,

Я вам не нравилась… Что ж ныне

Меня преследуете вы?

Зачем у вас я на примете?

Не потому ль, что в высшем свете

Теперь являться я должна;

Что я богата и знатна,

Что муж в сраженьях изувечен,

Что нас за то ласкает двор?

Не потому ль, что мой позор

Теперь бы всеми был замечен

И мог бы в обществе принесть

Вам соблазнительную честь?

XLV

Я плачу… если вашей Тани

Вы не забыли до сих пор,

То знайте: колкость вашей брани,

Холодный, строгий разговор,

Когда б в моей лишь было власти,

Я предпочла б обидной страсти

И этим письмам и слезам.

К моим младенческим мечтам

Тогда имели вы хоть жалость,

Хоть уважение к летам…

А нынче! — что к моим ногам

Вас привело? какая малость!

Как с вашим сердцем и умом

Быть чувства мелкого рабом?

XLVI

А мне, Онегин, пышность эта,

Постылой жизни мишура,

Мои успехи в вихре света,

Мой модный дом и вечера,

Что в них? Сейчас отдать я рада

Всю эту ветошь маскарада,

Весь этот блеск, и шум, и чад

За полку книг, за дикий сад,

За наше бедное жилище,

За те места, где в первый раз,

Онегин, встретила я вас,

Да за смиренное кладбище,

Где нынче крест и тень ветвей

Над бедной нянею моей…

XLVII

А счастье было так возможно,

Так близко!.. Но судьба моя

Уж решена. Неосторожно,

Быть может, поступила я:

Меня с слезами заклинаний

Молила мать; для бедной Тани

Все были жребии равны…

Я вышла замуж. Вы должны,

Я вас прошу, меня оставить;

Я знаю: в вашем сердце есть

И гордость, и прямая честь.

Я вас люблю (к чему лукавить?),

Но я другому отдана;

Я буду век ему верна».

Сравните с «западной» манерой изъясняться:

Джульетта:

Да, — чтоб читать молитвы, пилигрим.

Ромео:

О, если так, то, милая святая,

Позволь губам молиться, подражая

Моей руке; даруй ей благодать,

Чтоб веры мне своей не потерять.

Джульетта:

Недвижными святые пребывают,

Хоть милость за молитву посылают.

Ромео:

Не двигайся ж, пока не испросил

Я милости молитвами своими… (Целует ее.)

Ну, вот, теперь я прегрешенье смыл,

Соединив мои уста с твоими.

Джульетта:

И на моих устах твой грех лежит.

(В другом переводе: «так приняли твой грех мои уста?»)

Ромео:

Как мило ты на это негодуешь!

Отдай его назад, коль тяготит.

(Целует ее снова.)

Идет непрерывный диалог!

Про любовь!

Невозможно!

Русские стремятся высказаться в монологе или молчать. Татьяна говорит:

«— так смиренно:

Урок ваш выслушала я?

Сегодня очередь моя».

Очередь. Все в очередь! Стойте и молчите. Ваше мнение никто и не спрашивал!

«Она ушла. Стоит Евгений,

Как будто громом поражен».

В чем причина нашей монологичности? Почему мы говорим и никого не слушаем? Это нельзя назвать коммуникаций в полном смысле слова. Если мы даже из вежливости будем спрашивать: «Что ты об этом думаешь?» и честно ждать ответа — то это все равно будет лишь камуфляжем, потому что на самом деле нам не интересно мнение нашего собеседника.

Но отчего же так? Неужели собеседнику нечего нам сказать?

Мы думаем, что истоки вновь кроются в нашей истории.

Посмотрите: изначально наш народ жил родами (семьями) или хуторами (это считается уже доказанным, что жили не общинами, она появилась позже). И в том и другом случае отношения строились не по законам команды, не было ни одного намека на нее. А что такое команда? Это нечто сродни экипажу корабля, где каждый имеет свои обязанности и равно вкладывается в общее дело. У нас же, на русской равнине, о подобном явлении никто и не слышал. На Севере, в Сибири, может быть, да! Но на русской равнине — человек либо жил один, либо в обществе, при котором открывать свой рот можно было лишь тогда, когда тебя об этом спрашивают.

Внутренние взаимоотношения в русском были очень-очень жестко регламентированы. Говорили только старейшины, гонцы да божьи люди. Иных никто не слушал. Посему если человеку и было что сказать, он не мог найти себе собеседника. Правда, говорили и много — на попойках, с приятелями. Вот там и развязывались языки! Именно поэтому мы любим посиделки с приятелями и подругами — наша генетическая память толкает нас к подобным мероприятиям! А выпить можно и одному, что успешно практикуется у англоязычных народов.

На Западе во времена Римской империи и греческого мира, который построил Александр, каждый свободный мог говорить все, что угодно и сколько угодно. На форуме, агоре, дома, на улице. Как это делал Диоген.