Это были хорошо вооруженные хищные рыбы, похожие на акул; они достигали в длину полутора метров. Останки этих свирепых рыб найдены в Америке, в Германии и у нас под Лугой.

Такие рыбы могли уже состязаться с самыми свирепыми из морских членистоногих, с огромными морскими скорпионами.

Но непрерывная борьба за пищу, за жизнь шла и между самими рыбами. Более крупные поедали мелких и хуже вооруженных. Теснимые своими жестокими родичами, эти рыбы должны были избегать глубин океана и селиться в мелких заливах или в пресных водах. И тут они подвергались новому несчастью: прибрежные части морей и заливов так мелели во время отливов, что дно их обнажалось, а отрезанные от океана моря и озера часто пересыхали.

Судьба этих обиженных рыб нас и интересует всего больше, потому что именно они, спасаясь от неминуемой, казалось, гибели, выработали такое приспособление, которое пригодилось потом всем живущим на суше зверям и птицам; именно они дали жизнь нашему предку.

Рыба, застрявшая на мели, — что может быть более жалкого? Представьте себе, как она гонится за уходящей водой, старается ее нагнать, напрягает плавники, упираясь ими в землю, раздвигает жабры! Положение этих рыб было, пожалуй, еще хуже, чем положение тех водорослей, которые оставались без воды во время отлива и которые, помните, дали начало первым растениям суши; водоросли могли пытаться высасывать воду из влажного дна, а рыбам эта подземная влага не могла помочь, рыбы должны были либо приспособиться к передвижению по земле, либо погибнуть.

Конечно, огромное большинство тех рыб, которых настигла эта беда, погибли. Но у некоторых, оказалось, плавник более подходит для ползания, чем у остальных. Только эти и выжили. У их потомков плавник стал совершенствоваться, превращаясь в орган для передвижения по земле; вместе с тем у этих рыб постепенно дыхание жабрами перешло в дыхание через легкие.

Превращение плавника в ногу вы можете проследить на странице 92.

Так плавник стал ногой.

Сначала плавник — это просто плотная складка в коже; когда у рыб развился скелет, мышцы этой складки превратились в тонкие кости. Потом они стали больше. Затем развились пальцы, — плавник превратился в ногу.

Так произошла нога. Приспособление это оказалось очень удачным; мы можем сейчас праздновать его трехсотпятидесятимиллионолетний юбилей.

Какое изобретение еще может похвастать, что оно было проверено таким долгим опытом?

Такова история пяти пальцев. Тут встает любопытный вопрос: почему такое предпочтение было оказано именно числу пяти? Почему на ноге не оказалось четыре или шесть, или три пальца?

По правде говоря, на это ответа нет. Можно, однако, предполагать, что эта форма ноги — пять пальцев — была найдена не сразу, что наш древний предок, приспособлявшийся к сухопутной жизни, пробовал сначала вырастить только три пальца, причем они были довольно неуклюжи — один побольше и два поменьше; это оказалось хотя и экономным, но неудачным, и впоследствии число пальцев увеличилось.

Впрочем, времени для всяких изменений и совершенствований хватало: все это превращение рыбы в передвигающееся по суше животное заняло миллионы лет. И еще долго-долго наш предок, уже имевший все возможности жить на суше, предпочитал все еще проводить большую часть времени в воде. Он выходил на берег только при отливе, чтобы поохотиться за разной рыбой, очутившейся на мели и не умеющей уползти назад в воду, — поохотиться за своими неудачливыми, отставшими в развитии родственниками.

Этот наш предок, живший то в воде, то уже на суше, оказался настолько любезным, что оставил нам свой след, свой, так сказать, дактилоскопический оттиск. След этот найден на камне в Пенсильвании в Северной Америке.

Животное, оставившее этот след, назвали тинопусом.

Некоторые ученые, впрочем, сомневаются в достоверности этого отпечатка; понятно поэтому, как важно было найти еще где- нибудь следы этих животных, произошедших от рыбы. Но долгое время все поиски оставались тщетными.

Удача пришла только в 1931 году, зато такая удача, которой даже не ждали. В этом году датская научная экспедиция нашла далеко на севере, у восточных берегов Гренландии, на одном островке, остатки другого нашего далекого предка, близкого родственника тинопуса. Хотя он ходил уже по суше, череп его оказался очень похожим на череп рыбы.

Что же это было за существо — тинопус? Это был родоначальник тех животных, которые еще и теперь, в наши времена, могут жить и в воде и на суше, и поэтому их и называют земноводными. Такие животные — лягушка, тритон, саламандра. Они до сих пор не порвали окончательно связи с водой: лягушка, например, мечет икру в воду, и ее головастики живут в воде точно рыбы; они и по виду напоминают крохотных рыбок.

Таким образом, теперешние земноводные служат как бы подтверждением того, что четвероногие животные произошли от рыбы. Но есть и другое, еще более убедительное доказательство.

Мы все так привыкли к тому, что рыбы всегда живут в воде и задыхаются, если их вытащить на берег. Нам кажется чем-то нелепым, невозможным — рыба, которая дышала бы воздухом, как мы. А между тем такие рыбы существуют.

В Африке живет довольно большая, до двух метров в длину, пятнистая рыба. Водится она в мелких речках, часто пересыхающих. Питается лягушками и мелкими рыбками. И вот, когда река пересыхает, эта рыба зарывается в ил, оставляя только маленькое отверстие для дыхания, и начинает дышать воздухом, как все сухопутные животные.

В Южной Америке водится подобная же рыба. Она — серо-бурая, длинная и тонкая, как угорь. Она тоже, в случае нужды, обходится без воды.

Но еще более удивительное зрелище можно увидеть в восточной Австралии. Там водится рыба, которая время от времени высовывает голову из воды, чтобы подышать свежим воздухом. Живет эта рыба только в двух австралийских реках — в реках Бурнетт и Мери.

Эти рыбы — их зовут двоякодышащими — единственные нынешние рыбы, которые сохранили до сих пор особенность своих далеких предков.

Надо сказать — такое промежуточное положение никогда не бывает выгодным, Рыбы, которые дышат и до сих пор только жабрами, прекрасно чувствуют себя в морях и реках, размножаются и не уменьшаются в числе. С другой стороны, земноводные и другие животные произошедшие от них и порвавшие уже всякую связь с водой, тоже процветают. Но двоякодышащие рыбы явно идут навстречу гибели; таких рыб в наше время уже совсем мало, это вымирающий род рыб, и, наверное, скоро его совсем не будет…

Рыба илистый прыгун. Эта рыба живет в наше время, она водится под тропиками; она скачет по илистым берегам, может даже взбираться на деревья, и все-таки ее плавники никак нельзя назвать ногами, это настоящие рыбьи плавники.

Таким образом, тинопус и другие его сородичи, произошедшие от каких-то древних двоякодышащих рыб, живших в мелководных речках или, еще вернее, в болотах, завоевали вторично сушу. Я говорю — вторично, потому что уже до них успели выйти на сушу членистоногие, скорпион и тысяченожка. Но скорпион, как я уже говорил, и до наших дней остался скорпионом, и тысяченожка осталась тысяченожкой. Другое дело — тинопус: от него произошли не только лягушки, саламандры и тритоны — его потомки по прямой линии; от него произошло и то животное, которое походило уже немного на теперешних ползающих, бегающих, лазающих зверей, существо, которое и мы считаем своим предком. Вот почему появление первого земноводного мы считаем великим событием, началом настоящего завоевания суши.

Но появление этих высших, по сравнению даже с земноводными, животных совершилось потом, много позднее. И мы об этом и будем говорить дальше.