Ожидание становилось тягостным. Сказав себе, что он лишь на мгновение приоткроет дверцу и в случае чего тут же захлопнет, Тимур осторожно потянул ручку на себя. Нервы его натянулись как струны. Дверца подалась легко, без шороха и скрипа. Когда образовалась щель в два пальца, Тимур придержал руку… Ничего! Из темной щели не доносилось ни звука. И все-таки каким-то шестым чувством Корсаков понял, что в шкафу кто-то или что-то есть. Прошло несколько полновесных, длинных-длинных секунд, пока Тимур не догадался наконец в чем дело — запах! Слабый, но достаточно отчетливый аромат доносился из-за приоткрытой дверцы. Запах не был неприятным. Наверное, так пахнет земля, с которой лишь кое-где под лучами весеннего солнца сошел снег. Из шкафа пахнуло весной! Странно, но именно поэтому Тимур окончательно осмелел и распахнул дверцу. Внутренне Корсаков был готов немедленно же захлопнуть ее, но содержимое шкафа было таким банальным и нелепым, что он сразу забыл о своем намерении. В шкафу лежал объемистый мешок из светло-серой ткани! Тимур отпустил ручку и присел на корточки, чтобы удобнее было разглядывать содержимое. Вообще говоря, мешок не лежал, а стоял, занимая внутренний объем почти полностью — свободного пространства оставалось совсем немного. Мешок имел округлые формы, напоминая собой гигантское ассиметричное яйцо: вверху оно было заметно сужено, внизу основательно утолщено, а посередине имело легкую перетяжку. Своими формами это образование напоминало матрешку, а все-таки это был мешок, куль, потому что ткань, из которой он был сделан, местами морщилась, образуя складки. Тимур протянул было руку, чтобы потрогать эту диковинную вещь, но, испугавшись, рефлекторно отдернул ее. «Подожди, — сказал он себе, — в этой ситуации надо разобраться обстоятельно и не торопиться».

Шкаф. В шкафу куль, сделанный из синтетика, напоминающего лосиную кожу, наполненный чем-то неизвестным. Все это неким таинственным способом появляется в жилой каюте гиперсветового корабля, который от ближайшей звезды находится на расстоянии в полтора световых года. Нелепо? Пожалуй. Смешно? Не очень. Если это не идиотская шутка, а это маловероятно, то этот мешок — послание кикиан и предназначен экспедиции. Но почему мешок? Не контейнер, не футляр, не какое-нибудь иное совершенное устройство, а примитивный мешок! Во всяком случае, стоило вскрыть его и посмотреть, что находится внутри. Но сколько Тимур ни всматривался, он не мог заметить на мешке ни застежек, ни молнии, ни просто шва — он казался отлитым, а может быть, надутым из цельной заготовки. Руки так и тянулись ощупать эту странную посылку, но осторожность брала свое. Борясь с искушением, Корсаков вдруг мысленно чертыхнулся. А нейтридные перчатки? Как он мог забыть об этой надежной, даже сверхнадежной защите?!

Торопливо поднявшись, Тимур подошел к встроенной в стену вешалке, на которой хранилась защитная спецодежда, и натянул на кисти рук тончайшие перчатки, сделанные из практически непроницаемой нейтридной ткани. Конечно, они не могли защитить от удара и других механических повреждений, зато намертво ограждали руки от воздействия температуры, радиоактивных излучений, химических ядов и других агентов, воздействующих на организм на основе контактного прикосновения. Вернувшись к шкафу, Тимур опустился теперь уже не на корточки, а на колени, чтобы удобнее производить осмотр. И насторожился. Форма мешка изменилась! Слегка, но тем не менее заметно для глаза изменились пропорции между отдельными его частями, резче обозначилась перетяжка в верхней части; наряду с ней заметно ниже начала образовываться и вторая перетяжка. Корсаков еще и еще раз пробежал глазами по мешку и вдруг отшатнулся: по мешку медленно прокатилась волна, его поверхность вздувалась и снова опадала, верхняя перетяжка обозначилась еще заметнее. Молнией сверкнула ослепительная догадка и смешала, спутала все остальные мысли. Мешок живой! Да и никакой это не мешок, это рождающееся, формирующееся существо. Если сначала мешок был похож на старинную русскую игрушку-матрешку, то теперь он напоминал архаичные скульптурные фигурки, изображающие человека весьма условно и стилизованно — ни рук, ни ног, но уже намечены общие контуры тела, обозначены голова и грудь. Преодолевая страх и, уж если говорить честно, некоторое отвращение, Тимур положил правую ладонь на поверхность мешка. Он был мягок и упруг, напоминая собой круто заваренное желе, упакованное в замшу. Не рукой, на ней была надета нейтридная перчатка, а всей поверхностью лица Тимур почувствовал поток тепла, шедший из шкафа. Несколько раз сменив положение ладони, Тимур наконец нащупал то, что интуитивно искал: «Тук-тук-тук!» — несколько торопливо, ударов сто двадцать в минуту, но четко и мощно билось чужое сердце.

Соколов понимал, что дневку и отдых экипажу Лорка объявлял совершенно правильно. После пережитой встряски космонавтам надо было прийти в себя, обрести хорошую психологическую форму, а уж потом, так сказать, со свежими силами браться за такое тонкое дело, как ремонт маршевых двигателей. Но были у эксперта и некоторые сомнения: разумно ли бездельничать, когда корабль не имеет хода? А если над кораблем вдруг нависнет некая опасность и возникнет необходимость срочно покинуть этот аварийный район?

Соколов органически не терпел непонятного, а поэтому утром, после завтрака, обратился за разъяснениями к своему напарнику, Виктору Хельгу.

— Мы будем отдыхать, — сказал Виктор, подчеркивая слово «мы», — но это вовсе не значит, что будет отдыхать и командир.

— Почему не значит?

— А потому что он — командир, — ласково пояснил Хельг. — Мы ведь уже говорили с вами об этом, Александр Сергеевич. Аварийные ситуации — командирский хлеб насущный. Ну, а по мере необходимости Федор будет привлекать к отдельным работам и других.

Соколов пожал плечами.

— Какой же это отдых?

— Отдых, Александр Сергеевич, отдых — сами увидите. Например, Федор будет устанавливать связь с Землей, это совершенно определенно. Разве вы откажетесь участвовать в такой работе?

— Какая же это работа? Праздник!

— Это как сказать. — Виктор усмехнулся, разглядывая эксперта, и посоветовал: — Празднуйте, отдыхайте, только не слишком молодейте, а то жена не узнает.

— В каком смысле не молодейте? — насторожился эксперт.

— В самом прямом. Мы же вышли в пространство Эйнштейна, стало быть, на нас теперь распространяются все эффекты теории относительности. Время на Земле сейчас летит с головокружительной быстротой! По сравнению с нашим, корабельным.

Виктор лукаво подмигнул и испарился, оставив эксперта в состоянии определенной растерянности. Соколов машинально опустился в кресло и задумался. Виктор был прав! Как ему самому это не пришло в голову? Корабль вышел в пространство Эйнштейна и летит где-то у самого рубежа скорости света, значит, корабельное время сильно замедлено по отношению к земному. А земное ускорено! Дни и недели там сейчас летят, с точки зрения Соколова, с головокружительной скоростью, а стало быть, его жена и дети начали стремительно стареть. Эксперт похолодел: его вовсе не привлекала перспектива, вернувшись из экспедиции, встретиться с женой-старушкой, а то и того хуже — найти лишь памятник на ее могиле. Некоторое время Соколов пребывал в состоянии прострации, потом пожалел, что не расспросил Виктора как следует, и даже собирался пойти к нему, когда ему на глаза попался Лорка. У Федора был вид человека вполне довольного жизнью. Судя по всему, эффекты теории относительности его нимало не смущали, а ведь и у него осталась на Земле молодая жена! Что-то было в этой истории не совсем так, как обрисовал Виктор. Поэтому Соколов призвал себя к спокойствию, скорее всего скорость корабля не так уж велика, и не без некоторого душевного трепета уточнил значение этого параметра через компьютер. Бесстрастный ответ заставил его похолодеть: «Смерч» шел на «двух девятках», всего одна сотая отделяла его от светового барьера! Призрак дряхлой жены и солидных дочерей, окруженных детьми — его внуками, — снова встал перед внутренним взором эксперта. Но теперь Соколов уже владел собой, он не стал пугать себя фантазиями, а сел за вычислитель и сделал простенький расчет. Выполнив заключительную операцию по извлечению квадратного корня, он вздохнул с облегчением и поздравил себя с тем, что не стал приставать к товарищам с наивными вопросами. Лукавый Виктор, оказывается, попросту разыгрывал его! Выяснилось, что «две девятки» — это совсем не страшно, корабельное время замедлялось при этом по сравнению с земным всего в два раза. Сколько времени может продлиться вынужденная субсветовая станция? Неделю, максимум две. Ну и что? Что из того, если его семья постареет на полмесяца или на месяц? Такие вещи в обыденной жизни неощутимы.