Она пожала плечами.

— О чем вы думаете? — спросил я через некоторое время.

— Ни о чем.

Она села на стул, подобрав юбку.

— Как насчет денег?

— Я позвонила маклеру в Хьюстон и объяснила ему, какие акции следует продать. Сумма, вырученная от продажи, будет положена в банк на мой счет во вторник.

— Вот и отлично. А встретимся в четверг утром. Договорились?

Она кивнула.

— Я буду в отеле «Рид».

— Одна?

— Разве это вас касается?

— Еще как! Мне совсем не хочется видеть там Телланда. Ведь мне придется возвращать вам кассету, а я отлично помню, какая участь постигла бедного Пурвиса.

— Да, вы все продумали...

— Я отлично понимаю, в какой нахожусь ситуации, так что давайте не будем больше об этом. И сделаем так. Телланд должен оставаться в своем магазине. Перед тем как приехать к вам, я позвоню ему по телефону. Если не услышу его голоса, я не покажусь.

— Против этого мне трудно что-либо возразить. Магнитофон будет с вами? Ведь мне надо прослушать плен-ку.

— Конечно! Вы отдадите мне деньги только после того, как убедитесь, что это именно та самая пленка.

— Договорились.— Несколько секунд она задумчиво . смотрела на меня.— Вы жестокий человек.

— Жить как-то надо.

— Вы далеко пойдете! Это ваш дебют? Я имею в виду шантаж.

— Это просто борьба за существование.

— Должна признаться, что боретесь вы мастерски.

— Спасибо за комплимент... Вы знаете, что у вас очень красивые ноги?

— А вам не кажется, что вы нагло себя ведете?

— Разве? Нет, я всего лишь бессовестный шантажист. Но зато в газетах до сих пор еще нет ваших фотографий.

Она посмотрела на меня своими темными глазами — долго и внимательно.

— Не пытайтесь острить. Вы ведь и на самом деле не чувствуете себя смущенным.

— Нет. Я же говорил вам, что я законченный подлец.

— Ну что ж, это по крайней мере честно.

— Мир — это джунгли. Вас вышвыривают туда совершенно голым, а лет этак через шестьдесят кладут в ящик. Поэтому каждый должен устраиваться, как может.

Она улыбнулась насмешливо.

— Смотрите-ка, а у вас и мысли появились, правда, в эмбриональном состоянии. Вы что нигилист?

— Сейчас это не модно. В нашу эпоху нет больше нигилистов.

— В самом деле? Вы удивляете меня! Никогда бы не подумала, что вам известно это слово!

— Встретил как-то в одном журнале.

— Правда, это не имеет значения.— Она пожала плечами. Ее пристальный взгляд скользил по мне — начиная с ботинок и кончая адамовым яблоком.— За интеллектуала вам все равно себя не выдать — не того полета птица!

Лицо ее было совершенно непроницаемым.

— Может быть, стаканчик пива? — предложил я.— Со льда?

— С удовольствием. Вы не поможете мне подняться? Эти высокие каблуки — сплошное мучение.

Я протянул ей руку и придержал, пока она не обрела окончательного равновесия.

— Благодарю вас! — сказала она, выпуская мою руку. В ее голосе послышались незнакомые мне нотки.

Она пошла к машине. Я удивленно проводил ее взглядом. Уж не думает ли она, что пиво пьют в машине?

— Мне нужно кое-что взять,— сказала она, увидев, что я наблюдаю за ней.— Конец недели я проведу у друзей в Далласе, вот и захватила самое необходимое...

— В такое время вы там просто изжаритесь на солнце.

— Да, там жарко. Но я ведь ненадолго.

Солнце садилось. Оно уже успело скрыться за верхушками деревьев, окаймлявших лужайку, и лучи его, проникавшие сквозь ветви, освещали Джулию Кеннон розоватым светом. Она что-то взяла из коробки, лежавшей на полу машины, но что именно, я не смог увидеть. Теплые лучи заходящего солнца играли в ее черных волосах.

— Вы, кажется, собирались угостить меня пивом?

— Угу!

Мы прошли на веранду.

— Устраивайтесь поудобнее,— сказал я.—Сейчас я переоденусь и притащу пару бутылок.

Я прошел в дом и снял шорты, заменив их фланелевыми брюками. Когда я зашнуровывал ботинки, вошла Джулия. Облокотившись на косяк двери, она стала рассматривать убранство комнаты — кровать, стол, охотничью одежду, висевшую на стене.

— Очень мило,— с интересом сказала она.— Выглядит, правда, немного необычно, но зато сразу чувствуется, что живет здесь мужчина.

Бросив шорты на стул, я подошел к ней. Она даже не шевельнулась. В одной руке у нее дымилась сигарета, другой она держалась за косяк.

Я взглянул на нее.

—: Вам . предстоит долгий путь. До Далласа ведь не близко.

— Да, конечно,— машинально ответила она, откидывая голову назад. Потом вдруг положила мне руку на плечо.

— Без рубашки... Все, как должно быть...

Я промолчал.

— Мышцы твердые, как камень...

— Правда?

Она задумчиво посмотрела на свою золотую запонку.

Рука соскользнула с моего плеча, сигарета упала на пол. Но она, казалось, не замечала этого.

— Вы уронили сигарету.

— Да, правда...

Она медленно раздавила ее босоножкой и подняла на меня глаза:

— Я уже накурилась. С меня достаточно... 

В комнате темно.

Джулия тихонько отодвинулась от меня, потом села на кровати и стала шарить на ночном столике, ища сигареты. Пламя зажигалки на мгновение осветило нагое тело, но ее, казалось, это совсем не смутило. Когда речь шла об удовольствиях, она не останавливалась ни перед чем.

— Да...— протяжно сказала она, все еще тяжело дыша.

Зажигалка замерла перед сигаретой.

— В чем дело? — поинтересовался я.

— Мне надо забыть о том, что привело меня сюда.

— Это будет очень печаль...

Она слегка повернула голову и улыбнулась мне в свете зажигалки. Улыбка была насмешливой, лишенной всякой нежности. Женщины часто так улыбаются, когда их желания полностью удовлетворены.

— А я вам кое-что привезла...

— Шутите?

— Нет, не шучу.— Она наконец прикурила и убрала зажигалку.— Посмотрите на столе в другой комнате.

— Что же там такое?

Я вспомнил, что она вынимала из машины какой-то пакетик.

— Конверт с деньгами.

— С деньгами?

— Ну да. Я не так чувствительна в этом отношении, как вы думаете.

— Сколько там?

— Вот это уже на вас похоже. Вы очень любите деньги!

— Ай, бросьте! Так сколько же там?

— Восемь тысяч.

— Почему такая сумма?

— Первый взнос в счет тех ста тысяч. Вам что, не нравится? Случилось так, что эта сумма оказалась у меня под рукой, а поскольку платить все равно придется...

— Как вы спокойно обо всем этом говорите...

— Спокойно? Возможно... Но я уже примирилась с тем, что мне придется выплатить вам сто тысяч. Только не поймите меня превратно: если бы вы оставили хоть малейшую лазейку, вы не получили бы ни пенса. Но вы слишком хорошо подстраховались. Так зачем бороться без толку.

— А чем вы объясните ваше присутствие в моей постели? Только не думайте, что я этим недоволен! Но все это несколько странно.

— Неужели женщины все еще продолжают вас удивлять? Это в вашем-то возрасте!

— А если учесть, что я не очень догадлив?

— Просто вы меня заинтересовали...

— Удивительно!

— Вы очень оригинальны. У вас есть смелость, воображение. А нравственных устоев не больше, чем у кобры... Я не люблю скучных мужчин.

— В таком случае вы меня здорово полюбите.

— А вы самоуверенны. Я не произносила слова «любовь». Я сказала, что вы меня интересуете.

— Чудесно!

Я встал и прошел в другую комнату. Чиркнул спичкой и увидел на столике большой конверт. В нем действительно лежала пачка банкнот по пятьдесят долларов и много других банкнот разного достоинства. У меня горели пальцы. Я пытался представить себе, какое место займут сто тысяч, если восемь тысяч представляют собой такую объемистую пачку. Наконец, вернулся с пакетом в спальню и положил его на ночной столик. Часть денег упала на табурет. Я снова зажег спичку и посмотрел на Джулию Кеннон.

— Что случилось? — спросила она.