Московский Кремль... Ветрами эпох овеяны его стены, легендарные башни, златоглавые купола. Стоишь перед великолепием каменного воплощения истории Руси, перед народной святыней — Ленинским Мавзолеем, читаешь на мраморных досках имена лучших сыновей Отчизны, каждое из которых — веха поступи Родины,—и гулкие удары Кремлевских курантов, шелест шагов по брусчатке Красной площади, все дыхание голубого неба как бы поднимают тебя на крыльях над великими нашими просторами...

Не зря, видимо, находясь в эмиграции, «умом не серенький» Савинков на богослужениях в Париже ставил свечи в коленном преклонении перед «первопрестольной»: «Боже праведный! Спаси и помилуй заблудшую душу мою, дай силы ей выйти «из иродовой ночи», болыпевичков прикончить, да святится имя твое, спаситель, да будет воля твоя оповестить со звонницы Ивана Великую Русь нашу: «С Христом и верой она снова!»

Коммерсанты из русской эмиграции в разных странах мира хватались за «святое» и весьма выгодное дело — налаживали изготовление и выгодную продажу особенно «ходких, сокро-вищных сувениров» с кремлевскими образами. В своем духовном растлении эти отщепенцы не останавливались даже перед спекуляцией святынями Руси. Их именем царственные Кириллы первые и под всякими другими номерами пытались прокладывать себе дорожку в Кремлевский собор для новой коронации. История навсегда отказала им в короне.

Все на земле умирает, гниет, лишившись корня...

Через семнадцать лет, в октябре 1938 года, когда наша страна уже будет выполнять третью пятилетку, когда ее признает большинство государств мира, где-то в Сан-Бриане появится листок, подписанный сыном Кирилла —Владимиром:

«12 октября умер отец мой Государь император Кирилл Владимирович.

Мои незабвенные Родители завещали Мне любовь и жертвенное служение России и Русскому народу...

По примеру моего отца, в глубоком сознании лежащего на мне священного долга, преемственно воспринимаю, по дошедшему до меня наследственно Верховному праву Главы Российского императорского Дома, все права и обязанности, принадлежащие мне в силу Основных законов Российской Империи...»

Годы ничему не научили этого претендента на российский престол, выглядевшего, по словам английского журналиста, «как герой американского дикого Запада». До наших дней донес он оголтелую ненависть к Стране Советов, к новому миру. «Мирное сосуществование с коммунизмом невозможно,— утверждал он много лет спустя после второй мировой войны.— Я считаю рискованным теперь утверждать, что коммунизм может быть уничтожен без применения силы оружия».

Эти бредовые взгляды характерны для части эмиграции и сейчас. «Нормальным состоянием человечества является война, а не мир»,—писала эмигрантская газета «Новое русское слово». Другой такой же листок восклицал: «Да здравствует война!» Позицией бесноватых назвал такие взгляды в своей книге «Письма к русским эмигрантам» В. В. Шульгин, известный в свое время идеолог монархически настроенного крупного дворянства, член Временного исполнительного комитета Государственной думы, один из организаторов Добровольческой армии и лидер контрреволюционной эмиграции. На склоне жизни он пересмотрел свои прежние представления и назвал тех, кто покинул родину, волками, уходившими в зарубежный «рай» «волчьими тропами, нога в ногу, не озираясь».

Как и монархистов, противоречия раздирали кадетов. 14 декабря 1922 года в Париже они объявили о роспуске своей партии.

Зато генералы складывать оружие не собирались. В мае 1925 года в Париже было созвано секретное военное совещание русских генералов-монархистов. Сошлись все битые — Деникин, Лукомский, Богаевский, Кутепов, Эрдели... Они поставили вопрос о подготовке всеэмигрантского съезда.

Год спустя такой съезд состоялся, но никого так и не объединил.

Фронт эмиграции был широк. Свое место заняли в нем и Керенский, человек, у которого, по оценке Суханова, «не было ни надлежащей государственной головы, ни настоящей политической школы», и меньшевики, и эсеры. Меньшевистско-эсеровский «Административный центр», созданный в июле 1920 года на средства чехословацких и французских эмигрантских организаций, сколачивал диверсионные группы и банды для вторжения на территорию Советской республики, разрабатывал планы контрреволюционных мятежей.

Истинные цели эсеровской эмиграции раскрыли документы т. н. «Административного центра», попавшие в 1922 г. в ГПУ. Было доказано, что он финансируется империалистическими правительствами, готовит восстание в Советской России, формирует из эмигрантов вооруженные отряды, засылает шпионов.

Осенью 1926 года в Праге собрались представители русской партии социал-революционеров, украинской партии соци-ал-революционеров и белорусской социал-фашистской партии.

Мы располагаем сделанной на их встрече «Записью предварительного собеседования по вопросу о возможности и координирования совместных действий».

«25 октября 1926 г. в Праге.

Присутствовали: В. М. Чернов, В. Я. Гуревич, Г. Шрейдер, Мансветов, М. Е. Шаповал, М. Григорьев, М. Мандрыка, Т. Гриб и П. Кржчевский.

Председательствует В. Чернов...»

Да, тот самый Чернов — виднейший лидер партии эсеров, министр земледелия Временного правительства, председатель единственного заседания Учредительного собрания... Владимир Ильич Ленин буквально пригвоздил его своей характеристикой: «Самовлюбленный дурачок, герой мелкобуржуазной фразы». Такими же «героями» были и остальные участники встречи.

Украинские эсеры, по словам Д. 3. Мануильского, торговали «ненькой-Украиной» на международной ярмарке, «оказались по отношению к ней не сынами, а байструками».

Первым дали слово Гуревичу.

«В крае нарастает кризис большевистской диктатуры,— говорил он.—Необходимо принять участие в ускорении этого процесса. Следовательно, нам, социалистическим партиям Востока Европы, надо координировать действия. Необходимо установление социалистической Лиги народов Восточной Европы. А прежде всего подготовить съезд социалистических партий Восточной Европы, в котором бы приняли участие и финские, и эстонские товарищи. Наше собрание только инициативное. Оно должно образовать общее бюро, которое и должно взять на себя инициативу в проведении всей этой деятельности».

За окном моросил мелкий дождь. Прохожих было мало. Изредка прогромыхивал трамвай. Оставив пивную кружку и подождав, пока выйдет официант, заговорил Шаповал:

«О наших собраниях: необходима более конкретная постановка вопросов. Например: падение большевистской власти — в какой форме? Вопрос о возможности переговоров с теми или иными группами коммунистов-оппозиционеров... Всем ясно: нужна общая акция. Прежде всего для тех элементов, которые действуют на территории СССР. С грузинами и армянами надо договориться. В Париже один наш товарищ виделся с грузинами, и они высказывали мысли, очень близкие нашей. Остается группа племен тюрко-татарских...»

В. Чернов: «О всех практических шагах надо сохранить конспирацию».

В конце принимается следующее решение:

«1. Образовать организационную комиссию из представителей от русских, украинских и белорусских социалистов — по одному.

2. Образовать политическую комиссию по тому же принципу».

Оргкомиссия собрала «социалистов» еще раз — в погребке «Алаверды», привлекавшем гостей титулованными официантами.

Политкомиссия не смогла и этого. Круги времени сошлись над партиями эсеров...

Страны, партии и люди разделялись по отношению к Советскому Союзу. Классовая ненависть довела хозяев чехословацкой газеты «Народни листы» до того, что они запретили в своих газетах само название СССР, а вместо этого приказали писать: «безымянное государство».

В такой обстановке возникали самые невероятные провокации, подвохи, авантюры, совершенно в духе гашевского Швейка. Читатели этой славной книги, конечно же, помнят бдительного служаку — путимского жандармского вахмистра Фландерку, известного всей округе искусными перекрестными допросами. В Швейке с помощью своего метода вахмистр разоблачил... русского шпиона. Именно таким Фландеркой оказался Эмил Томашек из Прашнего уезда.