Наступление идет на три столицы: Ленинград, Москву и Киев. Из Москвы в Ленинград уже нельзя проехать без того, чтобы несколько раз не бомбили поезд.

14 августа 1941. К нам иногда заезжает с фронта наш племянник, танкист. Он кое-что рассказывает.

Упорные бои развернулись на Западном фронте, около Смоленска. Город окружили. Особенно тяжело было у Ярцева, это северо-восточнее Смоленска. То же было и юго-восточнее Смоленска: Ельня переходила из рук в руки. 15 июля было занято Красное и гитлеровцы овладели южной частью Смоленска, а мы, взорвав мосты через Днепр, отошли в северную часть города.

Под Смоленском действовали танковые группы Гудериана, причем противник старался окружить наши армии. Когда к Смоленску подошли новые силы гитлеровцев, они ворвались в город. Наши сопротивлялись героически. И в окружении они вели жестокие бои и сковывали огромные силы противника.

Смоленское сражение затянулось на три недели, так что молниеносное наступление врага было сорвано, и мы получили выигрыш во времени. Уж очень стойко бились наши, и гитлеровцы просто временно выдохлись. Почитать бы о Смоленском сражении после войны! Но только сегодня в 6 часов утра мы услышали по радио, что сдан Смоленск. Мама и я очень плакали и больше не заснули. Невозможно описать всеобщее горе.

23 августа 1941 г. Военное положение напряженное: мы вынуждены отступать к Лениніраду. Гитлеровцы наступают на Ленинград, Харьков, Киев, Донбасс, угрожают Крыму.

Ленинградцы готовятся к отчаянному сопротивлению. Москва тоже готовится, даже женщин начали обучать военному делу. Жалею, что не могу взять винтовку или хотя бы работать медсестрой. В Ленинграде много моих родных и друзей. Моя подруга давно уже ушла из коллегии защитников (она одна из лучших адвокатов Ленинграда) и работает как простая медсестра. Ее мать, обаятельнейшая Мария Борисовна, эвакуировалась из Порхова в г. Череповец, где и умерла, не перенеся всех несчастий.

29 августа 1941. Сегодня настроение лучше, как-то в голове проясняется. Есть сообщение, как происходят бои при защите города. Танки врываются в город, но там у каждого дома их поджидают красноармейцы с бутылками горючего, гранатами, пулеметами и проч. Против фашистской пехоты, наравне с Красной Армией, бьются рабочие, служащие, каждый дом — крепость.

Газеты часто сообщают, что Красная Армия несет большие потери в людях, вооружении и боевой технике, но что и фашистские армии, хотя и имеют численное превосходство над нами, особенно в танках, постепенно изматываются, истощаются, «перемалываются», как теперь говорят. Появилось даже особое презрительное слово: «уничтожаются»; как будто бы гитлеровцы—это какие-нибудь тараканы, клопы или крысы. Хотя в общем-то это правда: они не ЛЮДИ.

5 сентября 1941. И Киев, и Ленинград еще держатся. Одесса также. Подробностей никаких.

Говорят, что гитлеровское руководство поставило перед своими войсками задачу молниеносной войной разгромить Красную Армию, захватить Ленинград и Балтийский флот, открыть себе широкую дорогу через Ростов на Кавказ. А главной целью блицкрига является Москва. Москва, которая в сознании советского народа всегда была сердцем нашей страны, всегда была всеми любима.

Налеты на Москву так часты потому, что она является действительно политическим, культурным, промышленным, административным центром. Кроме того, это транспортный узел: здесь сходятся десять железнодорожных магистралей. Все перевозки войск и воинских грузов к фронту идут через Москву. Наша столица очень насыщена промышленными предприятиями. Несмотря на то, что огромное количество фабрик и заводов непрерывно эвакуируются, их еще слишком много в столице. Главная политическая и стратегическая цель врага—захват Москвы.

Великая битва начала развертываться на пространстве от верховьев Волги в Калининской области до Курской области. Истерзанная наша Родина, прекрасная наша Россия, находится в смертельной опасности. Общество наше единодушно. Отступление наше еще больше объединяет всех и обозляет народ. Очень быстро война охватила всех, никто не остался в стороне, и поэтому равнодушных нет. Но прекраснодушные еще есть пока. Еще не разозлились как следует. Шкурники, трусы, предатели, конечно, тоже есть. Настроение очень тревожное, все больше народу уезжает из Москвы.

Гитлеровская военная машина совершенна, но нам надо ее сокрушить. А они не верят, что мы это сможем. Они нас недооценивают и переоценивают себя. В отношении русских все европейцы невежественны. Объективного отношения и понимания русской жизни, работы, армии, русского характера нет. Гитлеровские войска весь мир считает непобежденными, стратегия и тактика их генералов кажутся всем непревзойденными.

В великой битве, что идет сейчас, мы не только отступаем, но, отступая, перемалываем главные кадровые части, и не на коленях, как вся Европа. Наши вооруженные силы не уничтожены и государство не разбито, хотя и отданы огромные территории России. Верю, не придется нам на коленях стоять, чего бы это ни стоило. Но нам всем, конечно, тяжело и страшно, и многие, многие могут погибнуть, не снеся всех страданий и тяжести войны».

Как медленно зарастают шрамы на теле земли! Уже взрослыми стали внуки победителей... А так близка, оказывается, война. Лишь перейди Миус, темную, узкую полоску воды,— и вот первая линия траншей, расплывшихся, заросших травой. Еще шаг — колючая проволока давнего заграждения вросла, впаялась в ствол дерева. Большая, глубокая яма, поросшая крапивой,— блиндаж...

По-летнему жаркий день, чисгое-чистое, без единого облачка, небо, а откуда-то с высоты срываются капли. Когда налетает ветер, сыплется град дождинок. Это плачет над Миусом старая верба, иссеченная осколками.

По ком плачешь, верба?..

Здесь стояли насмерть солдаты шахтерских дивизий. От первых боев до последних, под Берлином, с 395-й шахтерской стрелковой дивизией был ее комиссар Владимир Ильич Санюк.

Ему было за семьдесят, когда мы встретились, но лицо его, чуть округлое, подвижное, живое, скрывало годы.

— Не стареют ветераны!

Он улыбнулся и достал из ящика письменного стола папку. В ней лежали комсомольские грамоты за активную работу с молодежью и групповой снимок молодых ребят — эпохи первых послеоктябрьских лет. Над непокрытыми чубатыми головами, над кожанками и косоворотками, над строгими, мечтательными, распахнутыми взглядами трепетало знамя. По красному полотнищу торопились буквы: «Юные пролетарии, соединяйтесь!» Удивительное дело— почти не изменилось его лицо: в мальчишке во втором ряду сразу узнаешь Санюка. Тогда, в девятнадцатом, он был секретарем уездного комитета комсомола...

Он вспоминает имена товарищей, боевые эпизоды. Среди книг на его столе — карта Ворошиловградской и Донецкой областей. Мы расстилаем ее, и комиссар ведет нас по 70-километ-ровому фронту дивизии («В каких академиях учили, что дивизия будет занимать такой фронт?»), по октябрю сорок первого, где стрелковые роты бьются с танками генерала Клейста. Люди против танков. Это в его памяти навсегда.

В те дни эмигрантский «Технико-экономический вестник» опубликовал большую статью о Донбассе. В одном из пражских архивов нам встретилась ее корректура. «Донбасс является основной угольной базой европейской части СССР». Слово «является» перечеркнуто. Размашисто вписано: «был».

Донбасс, наша родная Всесоюзная кочегарка! Каждые вторая тонна угля, пятая тонна стали, третья тонна чугуна были перед войной донбассовскими. На угле Донбасса работала половина металлургических заводов, почти все химические, три четверти теплоэлектростанций.

Но и враг знал цену Донбассу.

18 декабря 1940 года Гитлер подписал директиву N3 21, получившую кодовое наименование «Барбаросса».

«По окончании сражений южнее и севернее припятских болот,— говорилось в директиве,—в ходе преследования следует обеспечить выполнение следующих задач:

на юге — своевременно занять важный в военном и экономическом отношении Донецкий бассейн;