«Я приехал в свой район — Зборовский район Тернопольской области, где я работал до 1941 года. Зборовский район направил меня на 3-месячные курсы председателей сельсоветов.

Член ВЛКСМ с 1945 года по 1950 год. Член ВКП(б) с 1948 года. В других партиях не состоял, в оппозициях и антипартийных группах не участвовал, колебаний в проведении генеральной линии партии не имел. Партийного взыскания не имею».

«...с октября 1948 г. работает первым секретарем Подволо-чисского РК ЛКСМУ. С работой справляется недостаточно. Имеет партийное взыскание — строгий выговор с занесением в учетную карточку, вынесенное Подволочисским РК КП (б) У за притупление бдительности и необеспечение выполнения задания РК КП(б)У по проведению уборки урожая и хлебозаготовок в колхозе им. 30-летия ВЛКСМ. Над повышением своего идейно-теоретического уровня работает недостаточно».

Когда чекисты предъявили директору Тернопольской фабрики индтрикотажа Шкабарницкому фотокопию трофейной учетной карточки дивизии «СС-Галичина», он не просто растерялся— опешил... Что он думал в те минуты? какие чувства владели им? Позднее раскаянье? Стремление стоять на своем? Но улики были безжалостны. Директор начал бессвязно бормотать что-то в свое оправдание, строить спасительную версию о запуганном подростке.

На фабрике он был иным: властным, жестким, грубым. Мог обматерить женщину, не гнушался взятками, поборами. Окружил себя родственниками. Раздавал квартиры.

Почему его так долго терпели? Почему он спокойно перебирался из одного руководящего кресла в другое? Секретарь райкома комсомола, председатель колхоза, начальник отдела снабжения завода, директор ресторана, директор завода...

Потому что люди, которым по долгу службы положено быть бдительными, были ротозеями, хлопали ушами. Эта карьера могла прерваться еще в 1945 году, если бы товарищи, оформлявшие дела Шкабарницкого, запросили официальные документы. Действовал ли в 1943 году в Чехословакии советский партизанский отряд «Родина»? Был ли в нем М. Д. Шка-барницкий? Это же самое можно было сделать и много раз позже, когда утверждали его на новые должности, направляя на учебу. Сделали только сейчас, когда он пришел в военкомат с просьбой выдать ему свидетельство участника Великой Отечественной войны. Здесь-то и решил сначала проверить факты, а потом уж выдавать свидетельство.

Проверка показала то, что читателю уже известно. Никакого отряда «Родина» в сорок третьем году в Чехословакии не было. Были отряды значительно ближе. Ковпаковские. Они как раз шли своим легендарным рейдом от Путивля до Карпат. И Шкабарницкий, если он так рвался в ряды мстителей, мог стать им, не забираясь в Чехословакию.

Кто хотел бороться, всегда находил такую возможность. Так, как ребята из полтавского села Кишеньки, из донбасской Дружковки, создавшие подпольную комсомольскую организацию «Ленинская искра» — побратим «Молодой гвардии», как каждый настоящий человек, для которого выбор был один — борьба.

А Шкабарницкий решил схитрить. Сначала остался в оккупации. Потом записался в чужую армию...

След предательства тянулся за ним через всю жизнь. В документах следствия и суда нет, к сожалению, анализа его деятельности на предыдущих постах — только на фабрике инд-трикотажа.

Наверное, она казалась ему собственной. Недаром же даже после разоблачения он продолжал утверждать: «Точно буду работать директором до выхода на пенсию, а после этого еще будет видно».

На этот раз «хитрец» ошибся.

Семь долгих лет Мариан выполнял задание своей социалистической Родины. Семь лет он провел в волчьем логове словацкой националистической эмиграции. Завоевал ее полное доверие и получил самые высокие титулы: генеральный секретарь «словацкой секции европейской федеративной партии», член совета и исполкома этой партии, председатель «центра словаков в ФРГ»...

Встретились мы с Марианом Сламенем в Праге после его возвращения из спецкомандировки. У него симпатичное, открытое лицо, хорошая улыбка. На таких парней всегда оглядываются на улице девчата. Но Мариана еще ни одна не подглядела. Дома, в Словакии, его больше всех ждала мама.

— О чем вас спросила мама, когда вы вернулись домой?

— Она не спрашивала, что я делал, потому что была уверена: ничего злого ее сын делать не мог. Была очень рада. Как все матери в такую минуту, переспрашивала о здоровье и все подливала «цибулячку»...

— Любимый суп?

— Да, соскучился я по нему. Правда, дома долго задерживаться не мог. И мама, как всегда, поняла — ждет работа. А будет свободная минута, я обязательно заеду — она это знает.

— С какой задачей вас направили за рубеж?

— Я должен был проникнуть в неприятельские словацкие эмигрантские организации, раскрывать планы их подрывной деятельности, разоблачать идеологические акции против ЧССР и других социалистических стран. Мне предстояло также разоблачить контакты словацкой сепаратистской эмиграции с чешской, венгерской, украинской и польской эмиграцией.

— Какие эпизоды, дни в разведке были для вас самыми трудными?

— Там я узнал о смерти отца. А приехать проститься с ним не мог. Самый тяжелый день. Наверное, во всей жизни...

Отец, старый коммунист, любил и ценил труд, учил этому нас. Учил дорожить трудом каждого человека, простого рабочего или ученого. Мой старший брат во время каникул работал на первых стройках молодежи. Я — на комбайнах в поле, это были, кстати, советские машины. Как понимаю сейчас, мы росли в обстановке, где главенствовали общественные интересы, а не личные. Вот и я все свободное время отдавал общественной работе— сначала в пионерской организации, позже в союзе молодежи, в союзе содействия армии. После школы пошел на завод. Работал токарем. Многим в себе я обязан рабочему коллективу. Он рекомендовал меня в партию. Учился я заочно в политехническом институте, позже перешел на стационар. Чтобы выполнить свое задание, я должен был участвовать в неприятельской деятельности сепаратистов против ЧССР и других социалистических стран. Скрепя сердце, приходилось бывать на сборищах судетских реваншистов. Они готовы на все, только бы перекроить карту Европы. С этими недобитками и спелись националисты.

— Вы видели национализм в лицо. Что для него, на ваш взгляд, характерно?

— Ненависть. Оголтелая ненависть к коммунизму, миру социализма. Приведу строки из программы так называемой «Словацкой революционной армии»: «С оружием в руках, огнем и мечом воевать против коммунизма». На одной из манифестаций перед зданием ООН в Нью-Йорке националисты из «Антибольшевистского блока народов» призывали «сбросить атомную бомбу на Кремль». А эмигрантский журнал «Словацкий независимый ежемесячник», независимый, конечно, только по названию, все еще упрекает американцев за то, что они не применили атомную бомбу в корейской войне и этим, дескать, показали Советам слабость Запада...

Националистические группировки стремятся найти общий язык, выступать, как они пишут, «единым голосом». Так называемая «Словацкая революционная армия» тесно сотрудничает с сепаратистской казачьей организацией «Око».

Известны связи словацких и украинских националистов в рамках «Антибольшевистского блока народов».

Этот блок был организован в 1946 г. в Западном Берлине по инициативе недобитых оуновцев. Они и сегодня составляют его основу.

Сразу после своего основания в АБН вошел Словацкий освободительный комитет. Организовал его бывший министр т. наз. Словацкого государства Дюрчанский, фанатичный фашист. Всю свою жизнь, до самой смерти, он активно сотрудничал с украинскими националистами. Члены его группы активно участвовали в диверсиях против социалистических стран, их представительств за рубежом.

Вскоре после войны возникают «Американский комитет борьбы за свободную Россию», «Американский комитет освобождения от большевизма», организованные эмигрантами.