— Вы в первой пятиэтажке остановились? — спрашивает Валерий.—Значит, нам по пути. Хочу перед сном заглянуть к своим ребятам, они там на монтаже дома, соревнуются с соседней бригадой.

И начал рассказывать не о своей бригаде, а о соседней: как они учились у нее гнать стены, когда чуть ли не ежедневно снег валил. Только успели очистить этажи, снова метель. И опять берись за лопату, а не за монтаж. Стыки заделывать на таком холоде — дело непростое. Вот тогда в соседней бригаде и родилось новшество: соорудили самодельную «пушку» для прогрева стыков. Повозились немало, но дело пошло. Попробовали во всех бригадах. Получилось неплохо.

А что же бригада самого Валерия Федоровича? Да ничего особенного, говорит, трудимся, как все. Начали по-новому делать крепления для установки панелей: деревянные подпорки соединяли крестовиной-хомутом. Изобретение не всемирного значения, но что поделаешь, когда не было нормального крепления— струбцин. Подвели снабженцы. И такое бывает. Может быть, это интересно? Первыми злобинский метод применили, перешли на полный хозрасчет. Впрочем, опыт у них уже был, еще там, на Украине, где в одной же бригаде работали с ним ребята. А когда начали отбирать кадры сюда, на Север, Валерий Федорович первым подал заявление. Сразу и не отпускало начальство. Но удалось уговорить...

Почему потянуло в эти места?

Отвечает в шутку:

— Знаете, как говорят на Востоке: в двадцать лет мужчина тянется к прекрасному полу, в тридцать — вкус вина понимает, в сорок — к путешествиям, а в пятьдесят — к мудрости.

И продолжает развивать свою мысль: мол, как раз для путешествия и созрел. Хотя слышна в его голосе грустинка: рано начал путешествовать, когда ребенком потерял во время войны родителей. Детдома, ремесленное училище, армия, шахты Донбасса и, наконец, Днепропетровск, строительный комбинат. И каждый отпуск — поездки по стране. Если честно: все надеялся, что найдет родителей, братишку, сестру.

Вот и недавно вернулся из Ленинграда: путевкой туда премировали...

Выходим из душноватой комнатки. На улице сразу обдало ветерком, налетел рой мошкары. Валерий Федорович улыбается: вот преимущество бородачей — летом от мошкары лицо спасают, зимой —от мороза, ну и модно, конечно.

Рассказывают, что управляющий трестом — ярый противник бороды, аргументы у него всякие: не за границей живем, где хиппаков полно, бани к вашим услугам. Правда, скидку делает тем, кто еще на Большой земле оороду отрастил, и документ требует: семейную фотографию. Как-то и Валерий Федорович пообещал показать свою семейную фотографию: жена, двое детишек и бородатый папа.

Проходим по небольшому деревянному полусогнутому мостику, отделанному, надо сказать, с изяществом.

— Трясина здесь,—поясняет Валерий Федорович,—чуть брызнет дождик — и воды по колено. Вот мы и соорудили мостик. Конечно, это не ленинградский мостик, но перила что надо: не по красоте, так по прочности.

И снова заходит разговор о городе на Неве: это город! Где только не побывал Валерий Федорович: по рекам и каналам Ленинграда поездил, Исаакиевский собор, Петродворец увидел... Поехал на Волково кладбище, Литераторским мосткам поклонился.

— Вот какая несправедливость,—ведет он свой рассказ дальше о поездке,— увидел я на Волковом кладбище целые гранитные утесы с фамилиями околоточных надзирателей, их жен, всяких унтеров отставных. А поехал на Пескаревку — тысячи безымянных, тех самых, что в песне поется: непростых советских людей. И только год на могилах. Положил я букет у цифры 1942. Говорят, в этом году и моих родителей не стало.

Дальше идем молча. Впереди на небольшом косогоре костер высветил фигуры ребят в робах.

— А вот и наша бригада. Третья смена,— греются по очереди, весь вечер ситничек моросил.

Валерий Федорович первым подходит к сухощавому, низенького роста парню.

— И ты к нам на огонек зашел. Ну, что из дому слышно, земляк? Как дети?

— Да вот радовался вчера: в столовой суп с маркой попался, лавровым листом, значит,— отвечает парень.— Письмо должно быть скоро, а его все нет. Домой идти не хочется.

— А ты кончай, Василь, свои семейные страдания. Перевози семью. Тогда и на душе будет спокойнее.—Бригадир подсел к костру: — Ну, что нового, ребята?

— Приходил сегодня в дежурку парень, тебя разыскивал,— сказал звеньевой.— Принюхивается, говорит. Приехал сюда с Ровенщины на «разведку».

— Хорошо. Люди нужны нам.

— Хорошо-то хорошо,— почесал затылок звеньевой,—да что-то не понравился этот хитрый ровенский мужичок со своим принюхиванием.

— Ты мое отношение к новичкам знаешь,— рассудительно обронил Валерий Федорович,— строительная бригада на Севере— это не школа космонавтов, куда отбирают самых-самых. Пусть приходит, а дальше уже наша с тобой забота.

Бригадир взглянул на часы.

— Кончай перекур. Да и нам пора.—Он посмотрел на звеньевого: — А ты приструни Сергея, пусть дурака не валяет, вижу по почерку — это он на кране мелом накалякал: «Не стой над душой», «Не бери тяжелого в руки, а дурного в голову».

— Так это же ради шутки. Парень-то что надо оказался...

У самого подъезда пятиэтажки спрашиваем у Валерия Федоровича о том парне, земляке, что письмо ждет не дождется. Оказывается, знает он его давно, вместе в Донбассе в горнопромышленном училище были. И вот снова встретились здесь, в Ноябрьском. Семья парня живет где-то на Буковине, а сам он на время приехал, подзаработать. В первую получку триста рублей своей Варе отправил. Новый костюм себе здесь купил, прибежал к Валерию Федоровичу: посмотри, говорит, как заграничный, а на тобольской фабрике сработан, за сороковку взял, а выглядит на все сто карбованцев. Радуется. А тут письмо из дому от жены: чем же ты там питаешься, муженек, если нам сразу три сотни отправил? Ну, а дальше: не обрадую тебя, Васенька, наша младшенькая, Любочка, заболела, мучаюсь я одна. Вот он и переживает, мечется: детей, жену любит.

— Скажу я вам,— говорит на прощанье Валерий Федорович,—плохо без семьи. Не знаю, как там в высших сферах думают, а мне не по душе вахтенный метод освоения здешних краев. Когда человека по воздуху за тысячи километров туда-сюда перебрасывают. По-моему, надо сразу обживать места так, как у нашего озера Ханто. Прочно. На века. Чтоб жизнь была как у людей. Ну, а о нашем городе, как и условились, завтра...

В шесть утра в Ноябрьском заступает на вахту первая смена. Встретились, как и договаривались, у того самого мостика, с деревянными фигурными перилами. Пока ждали «газик», мимо нас пробежал трусцой своеобразный тандем — удивительно похожих по комплекции два спортсмена в тренировочной форме.

— Все, как на Большой земле, как в обжитом городе,—начал свой рассказ о городе Валерий Федорович,—разница только в том, что я знаю, кто это по утрам вес сгоняет. Главный инженер и заместитель управляющего. Хорошие специалисты и, как видите, любители спорта. Ага, Федор уже на месте.

Федор — это водитель автобазы, один из первых десантников, вызвавшийся поездить с нами в этот воскресный день.

И только тут обращаешь внимание, что неподалеку от мостика буквально за несколько дней вырос целый городок. Когда мы приехали сюда — не было ни этой утрамбованной площадки, где стоял «газик», ни эстрады, ни скамеек, ни красочных щитов с диаграммами, лозунгами, транспарантами. Это —уголок наглядной агитации, оборудованный комсомольцами на общественных началах.

— Конечно, опыта у меня как экскурсовода мало,— улыбнулся Валерий Федорович.— Не то, что в Ленинграде я слушал. Вот где класс! Маршрут первый, маршрут второй, маршрут третий ит. д. А у нас пока один маршрут: начнем с этого вот уголка, проедем на Волчью высоту, на город оттуда глянем, а потом проедем по нашему проспекту, ну и вообще поговорим о Ноябрьском.

Так и договорились.

Записываем в блокноты все о Ноябрьском, как его видит строитель и новосел нового сибирского города — города, которого еще и на карте нет.

— Итак, вы, конечно, знаете, что около двадцати лет осваиваются подземные кладовые Западной Сибири. За это время здесь создана главная топливно-энергетическая база страны. И уже сейчас наше народное хозяйство получает отсюда каждую вторую тонну нефти и каждый третий кубометр природного газа.