Как бы не запрыгали по крышам «красные петухи»!

16 февраля Мюнцера и Эграна пригласили в ратушу и велели прекратить распрю. Томас негодующе отверг мысль о соглашении с Эграном. Он, Мюнцер, защищает истину, и ничто не вынудит его молчать! Ну, вот и видно, каков этот любимый чернью проповедник. Раз магистрат настаивает на примирении, Эгран готов простить нанесенные ему обиды — им движут истинно христианские чувства. Он пишет Мюнцеру письмо. Кто теперь скажет, что Эгран не старался покончить с ссорой? Письмо, лицемерное и двусмысленное, казалось на первый взгляд миролюбивым. Но сколько в нем было иронии и насмешки!..

«То, что ты возле замка прошлую субботу так гнусно меня отделал и обыкновенно на цеховых сходках так плохо обо мне говоришь, равно, как и то, что ты меня с церковной кафедры объявляешь дьяволом, — все это я должен терпеливо сносить. Вероятно, это внушено тебе твоим духом, которым ты хвастаешься…»

В приписке Эгран не удержался, чтобы лишний раз не уколоть противника: «Я умышленно писал по-немецки, ибо чувствую, что дух твой презирает искусство и всякую ученость».

Уравновешенным человеком Лютер не был. Вспыльчивый и нетерпимый, он мог в порыве гнева наговорить лишнего. Остыв, он нередко сожалел о происшедшем. Иногда своим поведением он напоминал дядюшку Ганса, известного буяна и драчуна, который лез очертя голову в любую свалку. А иногда он проявлял поразительную осторожность. О, если бы он, богобоязненный монах, мог поступать по своему желанию, то не высовывал бы и носа из своей кельи! Враги вынуждают его сражаться. Неуемная гордыня напяливала на себя тесноватое рубище скромности. Задор уживался бок о бок с благоразумием.

Лютер много писал. Виттенбергские печатники не знали отдыха. Он по-прежнему уверял, что папская булла — это затея Антихриста. По-латыни и по-немецки доказывал он свою правоту. В Вормсе собрался рейхстаг, который решит и его судьбу. Апостолический нунций прилагал великие усилия, чтобы молодой император помог ему примерно наказать еретика.

Прошлым летом Лютер высказал мысль, что одолеть папистов должны князья. Теперь он писал о другом: не сейчас погибнет Антихрист, а при конце света, и уничтожат его не руки людей, а слово божье. Поэтому с Антихристом и его прислужниками следует бороться не мечами, а только словом, ибо слово — единственное оружие, которое действенно против них. Горячие головы вроде Гуттена, призывающие к войне с попами, жестоко заблуждаются. Такая война была бы не чем иным, как сплошным убийством. Лютер осуждал ее: воевать со священниками — это то же, что воевать с женщинами и детьми.

Он не поощрял крайностей. Распря, вспыхнувшая в Цвиккау, была совершенно некстати. Она могла ухудшить его собственное, весьма сложное, положение. Из Виттенберга шли предостерегающие письма: Томас должен быть умеренным и не обострять ситуации. Когда вторичное обращение к Мюнцеру одного из ближайших сподвижников Лютера оказалось бесплодным, вмешался сам Мартин. Если среди его сторонников возникают разногласия, то это лишь на руку врагам. Чего стоят настойчивые отмежевания от решительных мер, если Мюнцер, видный деятель его лагеря, становится подлинным воплощением мятежного духа? Всеми силами Лютер добивался прекращения ссоры и очень хвалил Эграна. Томас возмутился. Желая во что бы то ни стало достичь примирения, Мартин берет под защиту Эграна, этого вредного, тщеславного человека! Мюнцер отказался пойти на мировую. Он был непоколебим как стена. Мартин встал на сторону Эграна. Видно, среди книжников ищет он родственные души!

Эгран, несмотря на минимум обязанностей и кучу льгот, испытывал все возрастающее чувство тревоги. Добрый город Цвиккау перестал быть милым его сердцу. Он часто подумывал, что следует уехать. Но желание получить вперед деньги за вторую половину года удерживало его.

Люто ненавидел он своего бывшего заместителя. Даже внешность Мюнцера вызывала неприязнь. Томас не слыл красавцем, а теперь черты его стали еще резче. Сумрачная физиономия, пронзительный взгляд, порывистые движения — все претило Эграну. А посмотрите, кто окружает Мюнцера, этого пророка Собачьей улицы: грязные подмастерья, оборванцы, гулящие девки, изменившие под его влиянием своему ремеслу. Они называют друг друга «братьями» и «сестрами» и носятся с бредовой мечтой о царстве справедливости на земле. Мюнцер, видите ли, возвещает им правду. Они смотрят ему в рот и ждут откровений. Его власть над ними огромна. Они готовы броситься ради него в огонь и воду. Страшные дни наступят в Цвиккау, когда дело дойдет до резни. Не только мастеровые схватятся за ножи и пики — их жены, сестры, дочери, все эти фурии, одержимые духом разрушения, выскочат на улицы с вилами и топорами.

Нет, Эгран хочет быть подальше от всего этого. Он снова объявил, что намерен в скором времени перебраться в Яхимов, и настойчиво просил подыскать ему замену. О том, чтобы его место занял Мюнцер, не могло быть и речи. Решили пригласить проповедника из соседнего города, человека взглядов весьма умеренных. Его кандидатуру, как говорили, горячо поддерживал сам Лютер.

Слухи о каком-то тайном сообществе, которое создает Мюнцер, становились все настойчивей. В начале марта магистрат объявил, что всякий, кто учинит волнения, будет беспощадно наказан. Священников тоже следует оставить в покое. В городе должны воцариться мир и согласие. Никто не имеет права вербовать сообщников и сколачивать партии. Ослушавшихся ждет смертная казнь и конфискация имущества.

Нередко Мюнцера, презрев все запреты, сопровождали вооруженные подмастерья. При мысли о суровом проповеднике, который целыми днями пропадал среди рабочего люда, многие именитые граждане теряли покой. Пора уже было от него избавиться.

Он, не отрываясь, долго писал. Нетронутой стояла еда. Любимый пес вылез из-под скамейки и заскулил. Томас бросил ему кусок со стола. Пес вдруг начал кататься по полу в страшных корчах. Вскоре он сдох.

Императорский герольд передал Лютеру официальный вызов на рейхстаг. Ему было приказано ехать в Вормс.

Он не должен подчиняться этому приказу! Не по добру зовут его в Вормс. Паписты вертят императором как хотят. Никто не будет разбирать учения Лютера или вступать с ним в споры. Судьба его решена: если он не отречется от своих взглядов, его немедленно осудят. Охранная грамота ничего не стоит. Такая грамота была и у Гуса, но она не спасла его от костра. Он не должен ехать. В Виттенберге он в относительной безопасности, а мало ли что может случиться с ним по дороге — его убьют из засады или уморят в какой-нибудь харчевне.

Со всех сторон советовали ему отказаться от поездки. Безумие отправляться чудовищу прямо в пасть! Он слышал не только озабоченные голоса друзей. Кое-кто нарочно преувеличивал опасности, которые подстерегают его по пути. Коль он ослушается, паписты возликуют — Лютера немедленно подвергнут опале: его не защитят ни представители сословий, ни курфюрст. Для нунция это было бы лучшим выходом — покончить с еретиком, не разбирая его дела на рейхстаге.

Решение далось Лютеру не легко. Он лучше других понимал, что ему грозит. Не поехать? Скрыться? Бежать? Сколько на него возлагали надежд! Он сознавал всю тяжесть ответственности, которая на нем лежала. Его называли «немецким Гераклом», им гордились. Так неужели же он струсит и погубит начатое им дело?

Временами смертельный страх сжимал его сердце. Он чувствовал себя совсем больным. Но он твердо решил ехать. 2 апреля 1521 года небольшая крытая повозка, миновав городские ворота Виттенберга, покатила по дороге на Лейпциг.

Попытка отравить Мюнцера еще теснее сплотила его сторонников. Власти призывали к миру, а сами и не помышляли об этом. От них можно было ждать всего.

В среду 10 апреля, в три часа утра, возле дома, где жил Мюнцер, раздался истошный крик: «Пожар! Пожар!» Томас бросился к окну. Его вовремя остановили. Не открывать ставен! Враги, вероятно, рассчитывают убить его выстрелом из-за угла.