***

Около двух пополудни Илья поднялся с постели и быстрым шагом направился в туалет. Там он уперся руками в стену и пару минут тупо смотрел не унитаз. “Интересно, что бы агент Купер сделал на моем месте? Наверное, он бы посрал”. Илья опростался, вытер зад и принялся приводить себя в порядок. Он умылся, почистил зубы, затем нанес на лицо пену для бритья. Выбрив левую часть лица, на некоторое время замер, глядя на свое отражение. “Чем не Харви Двуликий?”

Илья относился к жизни как к детской игре. Он считал детьми все земное население: “Сборище маленьких мальчиков и девочек, несмотря на то, что многие из них с бородами и сиськами. Какие же они взрослые? Не стоит мнить себя таковыми, только лишь потому, что ваши игры становятся опаснее и нелепее. Вам никогда не повзрослеть. Пока не умрете, по крайней мере”.

Илья не знал, чем ему заняться в это день, поэтому решил положиться на случай и просто пойти, куда глаза глядят. Спустя минут двадцать он вышел из квартиры, спустился на один пролет по лестнице и выбил кулаком окно. “Хорошо”, – подумал Илья. Он спустился, вышел во двор и зашагал вдоль дома, попутно поздоровавшись с обустроившейся на лавочке старухой бабой Верой.

– Что ж за дела-то, Илюша, стекла бьют средь бела дня, – запричитала пожилая соседка.

– Да я вроде никого не видел. Наверное, расшаталось от старости, и ветром его вынесло. – Баба Вера была напрочь спятившей, и ей можно было впарить любую чушь.

– Ой, беда, беда. Так как сам-то? Работаешь?

– Да нормально, работаю, – ответил Илья и поспешил убраться с глаз долой.

Старуха вызывала особое отторжение после недавнего эпизода в районной поликлинике, где Илья проходил медосмотр. Он открыл дверь кабинета очередного врача и опешил. Баба Вера стояла перед медиком на коленях и слизывала у него с ладони таблетки, в то время как он расчесывал гребнем ее поредевшие волосы. Этот ритуал производил тошнотворное впечатление.

Миновав странную соседку, Илья направился прямиком в располагавшуюся неподалеку пивную и купил литр свежего пива. Затем он пошел в соседний двор к футбольному полю. Там молодой человек вылил пиво себе на голову и подумал: “Хорошо”. И тут его взгляд нашел Марию. Илья замер.

***

Мария стояла за воротами и в ужасе глядела на игравших детей. Вот левый полузащитник атакующей команды аккуратно принимает… нет, не мяч, а буханку хлеба! Набивает пару раз, стягивает защитников и элегантно набрасывает в район одиннадцатиметровой отметки. Такой технике позавидовал бы сам Марадона, учитывая специфику снаряда-заменителя мяча. Но не будем отвлекаться от игры. Центральный нападающий пробивает. Без шансов для вратаря поймать хлеб. Зато его ловит Мария.

Дети некоторое время смотрели на учительницу с туповатым недоумением. Затем они поняли: возвращать буханку так просто девушка не собирается. В глазах футболистов блеснула ненависть, лица их исказились, и толпа с ревом бросилась на Марию, готовая ее растерзать. Но мгновение – и какая-то неведомая сила заставила их застыть на месте.

– Спокойно, дети, – со спокойной улыбкой обратилась к ним Мария, – слушайте меня внимательно. Пинать хлеб грешно, это священная пища. И знания об этом передавались от родителей к детям на протяжении тысячелетий. Но, похоже, это знание утеряно. Что ж, время вернуть все на свои места, идемте со мной.

И толпа детей смиренно зашагала за Марией, словно стадо за пастушкой. А вслед за ними двинул и Илья. Они подошли к построенному недавно зданию с небольшой колокольней и двустворчатой дверью с вывеской “Храм” над ней. Молодая учительница достала ключи и впустила детей внутрь. “А ты стой у входа и охраняй”, – велела она Илье.

В центре храмового зала располагался алтарь с золотой чашей на нем. Мария приказала детям стать на колени вокруг алтаря, взяла чашу и положила на его месте хлеб. Затем она принялась обходить учеников, останавливаясь перед каждым из них, окуная в чашу указательный палец и рисуя на лбу ребенка крест вязкой красной жидкостью.

Илья чувствовал нисходящую на него благодать. Он не отрываясь глядел на освещаемое пробивающимися сквозь окошко под крышей лучами лицо Марии. Она была прекрасна.

Старьевщик

Башка трещит, ночь была бурной. Лежал бы сейчас и спал сутки напролет, периодически нащупывая рукой возле кровати водичку со льдом и припиваясь. Но назначена встреча, которую так просто не отменить. Пунктуальность важна для моего авторитета в бизнесе.

Иду неспешно, времени еще предостаточно. На стене вижу странную надпись. То ли на иврите, то ли там просто написано “блядь”, но каким-то странным шрифтом, стилизованным не пойми подо что. Дешевый выпендреж одной из многочисленных субкультур или зашифрованное конспирологическое послание? Да какая, в сущности, разница? Сворачиваю за угол, иду по направлению к центру города.

Шагаю по асфальту, лавируя между хмурыми целеустремленными горожанами и щурясь от утреннего солнца. Вдруг слышу со стороны: “Здорово, старый!” Это мой кореш Колян. Пожимаю протянутую руку. Колян идет на работу, он повар в супермаркете. Служащие супермаркета всегда приходят вовремя, боясь пропустить фирменный Коляновский завтрак – гречку с сахаром и кетчупом или овсянку со сгущенкой

– Слышь, время-то до до начала рабочего дня имеется. Может по сто? – Предлагаю.

– Ну, давай. Мне самому здоровье после вчерашнего надо б поправить.

Заходим в ближайшее питейное заведение, берем графинчик и тарелку пельменей. Наливаю по первой. Выпиваем, закусываем. Сразу повторяем. Организм потихоньку начинает приходить в норму. Я достаю сигарету, закуриваю и сообщаю:

– Прикинь, мы теперь звезды австрийского ТВ и лицо Украины на Евро.

– Не понял.

Рассказываю о событиях прошедшей ночи.

Мы (наша рок-группа) как обычно остались после репетиции выпить водки с тортиком. После чего все, кроме меня и нашего соло-гитариста Паши разъехались. Мы же решили — ебись оно конем — надо еще догнаться, а домой можно и пешком дойти. Деньги, благо, у нас были, мы взяли водки без дозатора (чтобы удобнее было пить из горла) и ведерко фисташкового мороженого и отправились на набережную. Сидели, общались, прикладываясь к горлышку, дальше воспоминания все больше и больше погружаются в туман. Вывели нас из забытья какие-то типы с камерой наперевес, нечто оживленно и не по-русски между собой обсуждающие. Впрочем, девушка, которая была с ними, обратилась к нам на нашем родном языке и сообщила, что эти вот уважаемые господа — журналисты из Австрии, и они хотели бы узнать побольше об украинских традициях. Тут Паша и поведал им об основных традициях украинского народа, и теперь Австрия, а за ней и вся Европа узнают, что у нас принято в два часа ночи выходить на набережную и пить водку с фисташковым мороженым. Причем, если мороженое не фисташковое, это уже традиции какого-то другого народа.

– Да, Пашок отжег так отжег, – посмеивается Колян, – Но давай допивать и расходиться, а то начальство за жопу хватает.

Так мы и поступили, и я поспешил на встречу с поставщиками.

***

У меня широкая сеть поставщиков по всему городу. Это нищие старики, алкоголики, наркоманы, юные разгильдяи, бомжи. Я работаю старьевщиком, скупаю у людей старинные вещи. Антиквариат, советское и немецкое снаряжение времен Великой отечественной, семейные реликвии, а чаще – всякий хлам. Затем перепродаю все это на барахолке. Доход невелик, но работа спокойная, позволяющая поразмыслить, без напрягов, без начальства. Как раз по мне.

Рабочий день начался. Вот какая-то старушка притащила мне старинный сервиз. Думаю, какие-нибудь неформалы сегодня же его у меня выкупят и понесут с собой в лес пить из фарфоровых чашечек водку или глинтвейн. Затем, возможно, и даже наверняка, побьют всё к ебеной матери. Но это их личное дело. Так, гильзы, каски, как обычно. И это ж надо было лазить все выходные с лопатами и металлоискателями, чтоб толкнуть мне все это барахло за гроши. Бомжиха Верка пыталась впарить что-то бесформенное, непонятное и вонючее. Матом здесь не отделаешься, не отстанет. Дал из жалости пятерку на опохмел. А вот это интересно. Какая-то вполне приличного вида дама средних лет. Впервые ее вижу. Принесла вазу. Похоже, действительно ценная и старинная. Можно посоветоваться с искусствоведом и продать ее какому-нибудь коллекционеру. Дорого. Но это не по мне. Я подчиняюсь кодексу чести старьевщиков, для меня все товары равны, выложу их перед собой, и сколько дадут, столько дадут.