- Пожалуй, так и есть.

  Она подмигивает, прикладывает палец к губам и выходит из комнаты, оставляя меня в одиночестве. Черт, я же не узнал ее имени! Ладно, успеется. Оно и к лучшему. Ведь если забыть свое имя и возраст, можно достигнуть бессмертия. Я твердо убежден в этом. Вдруг ей удалось осуществить эту мечту?

   Пожалуй, не мешало бы стереть со стены дверь. Не стоит давать врачам лишних поводов для беспокойства. Я подхожу и начинаю настойчиво работать рукавом, стирая следы этой странной попытки вырваться на свободу. Впрочем, что в ней странного? Это же дурка, здесь такое в порядке вещей.

  Справившись, я сажусь перед камином, смотрю в огонь и слушаю потрескивание сучьев. Некоторое время никакие другие звуки не нарушают тишину. Затем раздаются крики толстого дурачка Вальки. Это самое глупое, зато самое безобидно существо среди нас. Обычно он просто сидит, задумавшись о чем-то своем и периодически облизывая губы. Или играет в телевизор, сводя руки впереди себя в форме круга, изображает то прогноз погоды, то новости, то комментарий футбольного матча между командами "Манчестер Юнайтед" и "Ноттингем Форрест". Не знаю, почему ему так полюбились именно эти две команды. Рассказы, кстати, завлекательны, часть пациентов даже с увлечением слушают его комментарий, сопереживая одной из команд. Доходит даже до драк между фанатами. Причиной крика служит то, что Валя панически боится уколов. Врачи же в рамках курса лечения регулярно колют этому дебилу какую-то гадость, преимущественно в задницу. Вскоре визгливые вопли прекращаются, вновь лишь треск поленьев и мои мысли об освобождении, воспоминания, меланхолия, мысли о странной пациентке... В конце концов я встаю и иду в палату спать.

***

  Душная майская ночь, заснуть невозможно. Лежу на кровати, прикрыв ноги ватным одеялом, я всегда прикрываю ноги, даже в такую ужасную жару.

  Помнится, когда-то я так же лежал еще в жизни до психушки, а ведь тогда мне надо было рано утром идти по делам. Тогда мне мешала не только жара, но и почему-то очень громкое щебетание птиц, а также другие странные звуки с улицы, если б не шум автомобилей, могло создаться впечатление, что я в деревне.

  Мне жутковато от мысли, что палата - иллюзия, плод воображения, есть только лес. Что вот-вот я не выдержу осознания этого и упаду вниз, на деревья, помимо которых ничего нет и быть не может.

  В моей палате есть компьютер, но из программного обеспечения на нем только проигрыватель. Музыки, к счастью, достаточно. Ставлю "Сакмаров бэнд", поднимаюсь с постели и принимаюсь хаотично бродить по помещению. Здесь не выпускают ночью на прогулку и не дают выпить - идеальные условия, чтобы окончательно свихнуться. В городе нельзя не пить.

  Я подхожу к зарешеченному окну и выглядываю во двор.

  Я вижу во дворе несколько человек в странных кольчугах и шлемах с огромными беспорядочно торчащими в стороны металлическими колючками. Они пытаются прикоснуться друг к другу, и в то же время боятся этих прикосновений. Это чем -то напоминает в метафорическом смысле обычные взаимоотношения между людьми.

  Таких людей с колючками я когда-то видел во сне. Там еще была медная статуя свободы в человеческий рост, с громыханием расхаживавшая по улицам. Я наблюдал за ней и силился понять, живая она или нет?

  Плохо помню сюжет, лишь вспоминается, что главный герой домогался пышнотелой девки. Та протестовала, пришлось отступить. Когда парень уже почти зашел за угол, барышня опомнилась и стала просить того вернуться, что она, мол, на все готова. Молодой человек же лишь посмеивался и периодически выглядывал из-за угла. Дай им Боже счастья и любви, даже если их на самом деле не существует.

  Отхожу от окна и ложусь в постель. В какой-то момент долгожданное забытье все же настигает меня.

  Проснувшись, сразу же поднимаюсь с постели. Раннее утро. С детских лет добровольно не вставал так рано. Утреннее солнце не такое, как всегда, разъедающее, словно серная кислота, оно доброе и ласковое, будто в детстве. Выйдя на балкон и закурив, я понимаю: вот оно, Солнце Нового Дня.

  Гляжу вниз и вместо двора психиатрической лечебницы вижу бескрайние водные просторы. Неподалеку расположился парусник, там ждут меня. Я прыгаю, погружаюсь на мгновение с головой в теплую соленую воду. Выныриваю и плыву к судну.

Дно (в соавторстве с Николаем Луговским)

Кухня моего поместья довольно велика. Вероятно, это дань традициям конца двадцатого века, тогда посиделки на кухне пользовались большой популярностью в рок-н-ролльных кругах. У слуг выходные, я на кухне, готовлю самостоятельно. Я люблю готовить. Только что я сварил заварной крем, зачем – непонятно. Он напоминает мне сладкое картофельное пюре. Я совсем не люблю сладкого, предпочитаю пиво и мясо. Изредка – фрукты. Еще я ценю сказки и превозношу женщин. Сижу на кухне, уставившись на кастрюлю с кремом, затем – на луковицу. Лук занимал особое место для моего народа. Возможно, потому что это заменитель водки, ведь его тоже надо закусывать или запивать.

“Да, к черту крем”, – думаю я, покидаю поместье через черный ход и иду в последнее место, куда бы только могло бы занести человека моего положения – к огромному эскалатору, ведущему на дно общества. Спуск длиться долго, лишь через минут десять я могу более-менее отчетливо разглядеть обитателей дна, передвигающихся по улицам с тележками из супермаркетов (почти поголовно).

***

Путь мой лежит вдоль центральной улицы дна – дороги, мощенной желтым кирпичом. Я бодро шагаю к дому местного бредовщика, в голове звучат обрывки композиций The Kinks, в глаза светят лучи далекого-далекого солнца.

По пути я подхожу к торговцу цветочными горшками с землей, перекидываюсь с ним парой фраз о футболе и покупаю горшок. Где-то там, в земле, закопана птица, скорее всего воробей.

Я давно знаю этого торговца и его изделия. Ровно в полночь птицы вырываются из купленных горшков, отряхиваются и летят к луне. Машут крыльями в удивительном ритме, развивают невообразимую скорость. Так и летят, пока не умирают, затем падают. Обратно на дно общества. В удачные для торговца цветочными горшками с землей периоды по ночам регулярно идут дожди из птичьих трупов.

Дальше я ускоряю шаг, не люблю опаздывать.

Бредовщик живет в хибаре из досок. Жилище все время разваливается, доски гниют от сырости. Его приходится перестраивать минимум раз в год.

Над дверью висит колокольчик. Я звоню.

Хозяин очень не любит, когда к нему заходят без звонка. Чтоб подобного не случалось, бредовщик сделал перед дверью люк, блокируемый движением колокольчика. Так что предпринимающие попытку совершить наглое вторжение мигом проваливаются. Под люком находится огромная яма с картошкой, залитая водой. Эта яма населена ядовитыми змеями – шансов выжить там для простого смертного немного, согласитесь.

– Входи, – приглашает бредовщик.

Я перепрыгиваю через люк – никогда не доверял технике – и принимаю приглашение. Сейчас мы выпьем, поиграем в воображаемые шахматы и посмотрим видения о судьбах мира.

Мне нравится дно, здесь нет людей, которые боятся начальства и хранят чеки из супермаркетов и пунктов обмена валют.

В то время как местные обитатели наблюдают красоты природы, жители верха сидят в ресторанах. Им приносят блюда с листьями. Эти люди ворочают листья вилками, будто хотят отыскать среди них ответы на гложущие их вопросы. Но находят лишь гусеницу. Они тыкают в нее вилками и, в конце концов, затыкивают до смерти.

Официант удивленно взирает на эту картину. Лишь ему здесь известно, что съедобной частью это гусеницы является ее дерьмо.

Время денег

День был, как обычно, пасмурным, ясных из года в год становилось все меньше и меньше. Пожухлые листья единственного оставшегося на территории института дерева опадали размеренно, по одному в десять минут. По этому необычному листопаду можно было отсчитывать время. В потоках разлившихся по улицам нечистот копошились водоплавающие голуби.