В дверь постучали, и появившийся ефрейтор, водитель машины Штрик-Штрикфельдта, доложил, что «опель» заправлен, а также основательно осмотрен автомехаником школы. Так что они хоть сейчас могут отправляться в путь.

Власов понял, что время истекло и отказаться от поездки он уже не сумеет.

— Не будет ли это воспринято моими генералами и офицерами, как бегство? — вдруг всполошился он буквально в последний момент. — Все же логичнее выглядело бы, если бы…

— Все офицеры РОА будут извещены, что вы находитесь в Берлине, в центре событий. Ведете переговоры о будущем Русского освободительного движения. Надеюсь, такой гарантии вам достаточно?

«А ведь за ним стоит не Гелен, — догадался Власов, — а некто повыше. Кому-то очень выгодно отвести меня не столько от политики, сколько от удара гестапо. Но если так, значит, ты им все еще нужен, генерал, все еще нужен!»

Сборы были недолгими. Через пятнадцать минут Власов и Штрик-Штрикфельдт уже находились в машине, которая увозила их в сторону Лейпцига.

Долгое время Власов упорно молчал. Он устроился на заднем сиденье, чтобы не привлекать внимание патрульных, которых Штрик-Штрикфельдт распугивал удостоверением отдела разведки и специальным пропуском, доставшимся ему от все того же Гелена. У Власова же были документы, удостоверявшие, что он — облаченный в военный мундир без каких-либо знаков различия, — является русским сотрудником внешней разведки СД, полковником Роговым. Гелен предусмотрительно решил, что какое-то время Власову лучше не напоминать о себе, не привлекать внимания и не оставлять каких-либо следов.

— Вы уверены, что в этом Руполдинге, или как он там называется, в санатории СС, нас действительно ждут? — наконец не выдержал Власов пытки молчанием.

— Естественно. Так или иначе, мы должны были прибыть туда, только неделей позже.

— Вот об этом я слышу впервые.

— Не хотел обнадеживать, поскольку следовало убедиться, что в высшем руководстве СС не станут возражать против вашего присутствия там.

— Резонно, — сдержанно признал генерал.

— Да не волнуйтесь, господин командующий. Заведует этим санаторием моя давнишняя знакомая, госпожа Хейди Биленберг. Кстати, вдова офицера СС, и даже какая-то дальняя родственница Гиммлера.

— То, что она родственница рейхсфюрера… — замялся Власов. — Смотря с какой стороны к этому подойти.

— 06 этом попросту следует забыть, как забывает сама Хейди — симпатичная, приветливая, даже во вдовьем горе своем все еще не состарившаяся. Пока мы туда прибудем, она уже будет извещена о нашем визите. Уверен, что Хейди вам понравится. Да и вы ей — тоже.

— Послушайте, капитан, вы расхваливаете эту свою Хейди так, словно решили сосватать ее.

— Ну, решать в этой ситуации должны вы, господин командующий, а не я.

— Так ведь вы уже все решили! — упрекнул его генерал, сдержанно улыбаясь. — У меня создается впечатление, что вы просчитываете мою судьбу на годы наперед.

— На два-три… хода, — скромно умалил свои возможности капитан. — Как положено всякому уважающему себя шахматисту И вообще, разве я похоже на сводника? Впрочем, ваше предположение можно воспринять и более серьезно. Все будет зависеть от вас.

— Отчаянный вы человек, капитан.

Они проезжали по мосту, под которым устало громыхал колесами битком набитый солдатами эшелон. Тысячами голосов они орали солдатские песни.

— Все туда же, на Восточный фронт, — объяснил Штрик-Штрикфельдт, когда поезд исчез за ближайшим холмом, а машина их начала въезжать в какой-то городишко, к окраинам которого подступали табачные плантации.

— Там сейчас нелегко, — угрюмо молвил Власов. — С русскими воевать всегда трудно, так было во все времена.

Немец с любопытством взглянул на русского генерала и загадочно как-то улыбнулся. Он понимал, что в эти минуты во Власове ожил русский солдат, который, даже оказавшись под знаменами врага, не сумел искоренить в себе национально-бойцовский патриотизм. Генерал уловил этот взгляд, однако не насторожился, поскольку знал, что стукачеством Штрик-Штрикфельдт не промышляет. Ясное дело, он обязан был следить за тем, чтобы его подопечный вновь не скатился на стезю измены, ибо раз предавший…

— На Западном фронте тоже не легче, — как бы между прочим обронил «прибалт». — Но заметьте, с берегов Рейна перебрасывают. Хотя самое время перебрасывать с Восточного фронта за Рейн, и дальше — во Францию.

— Высадка англо-американцев… — задумчиво согласился генерал. — Здорово они там прут?

— Основательно. Подавляют техникой почти так же, как в сорок первом вермахт подавлял дивизии красных, в том числе и дивизии вашего механизированного корпуса, — довольно храбро объяснил офицер связи.

— До сих пор помнится, — мрачно признал Власов, — до сих пор… Порой казалось, что нет такой силы, которая бы остановила танковые клинья Гудериана и неотразимые эскадрильи Геринга. Но ведь нашлась же… Впрочем, понимаю, что восхищаться этим мне уже не с руки, — скосил глаза сначала на капитана, а затем на хранившего иезуитское молчание водителя.

— Откровенным со мной быть не нужно, но опасаться тоже не стоит, — отреагировал офицер связи.

— Кстати, это из первых фраз, которую вы произнесли во время нашего знакомства, — напомнил ему Власов. — Лично меня эта формула устраивала, поскольку была правдивой.

— В таком случае не будем терять времени и вернемся к разговору о Хейди Биленберг, — беззаботно отреагировал на его настроение Штрик-Штрикфельдт. — Кстати, ее еще зовут Аделью. Но лучше — Хейди, поскольку так зовут ее все знакомые. А женщина она образованная, общительная, прекрасно поет, аккомпанируя себе на гитаре…

Власов смущенно взглянул на водителя и недовольно покряхтел. Благо, ефрейтор напрочь отсутствовал во время их разговора, поскольку к этому его усиленно приучали. Капитан вырвал этого водителя из эшелона, отправляющегося на Восточный фронт, где ефрейтор уже более года провоевал и куда должен был возвращаться после госпиталя. Теперь он служил преданно, позволяя командиру полностью полагаться на него.

— Не слишком ли навязчивые рекомендации, капитан? Неудобно как-то получается.

Штрик-Штрикфельдт оглянулся и с лукавой ухмылкой, словно вот-вот должен был подморгнуть, многозначительно изрек:

— За навязчивость, конечно, простите. Но уверен, что, увидев Хейди, вы сами почувствуете себя навязчивым.

По мере того, как машина спускалась с небольшого, поросшего соснами перевала, чаша горной долины раскрывалась, словно огромный голубовато-зеленый бутон. Санаторий — два трехэтажных корпуса с несколькими одноэтажными флигелями и хозяйственными постройками под островерхими черепичными крышами — возник на берегу озерца как-то неожиданно, нарушая царившую в этой скалистой пиале естественную гармонию неочеловеченного бытия.

— А вот и она, богема воинства СС, — с непонятной Власову иронией произнес Штрик-Штрикфельдт. — Мне пришлось побывать здесь только однажды. Не в качестве курортника, естественно.

— Хотите сказать, что в качестве курортника было бы невозможно?

— Если сюда и допускают не эсэсовцев, то лишь очень высокого ранга. Как вас, например, господин командующий.

— Ну, еще неизвестно, как меня здесь воспримут.

— Не сомневайтесь, с надлежащим почтением, — как бы между прочим обронил Штрик-Щтрикфельдт. — По-иному и быть не может. Я же блаженствовал здесь в качестве личного гостя начальника санатория фрау Биленберг. Но не в этом дело, — поспешно уточнил капитан. — Главное, что после этого посещения месяца три только и бредил окрестными красотами. Вы готовьтесь к тому же.

Капитан вопросительно взглянул на командующего, но тот предпочел отмолчаться.

Теперь шоссе спускалось по крутому серпантину, и генерал чувствовал себя, как пилот в пикирующем бомбардировщике. Упершись руками в приборную доску, он мрачно созерцал некогда пленившие капитана красоты, не воспринимая их и даже не стремясь преломить это свое меланхоличное невосприятие.